В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум
Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не
любил тестя;
Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
— Спишь? — живо заговорил Наум. — Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все
царство небесное проспать. Здравствуйте.
— Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
— Зря. Вставай-ка… Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира
выпросил две подводы. Конечно, не за «здорово живешь», но черт с ним — дров
надо.
Иван полежал, подумал… И стал одеваться.
— Вот ведь почему молодежь в город уходит? — заговорил он. — Да
потому, что там отработал норму — иди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь
как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
— Што же, без дров сидеть? — спросила Нюра, жена Ивана. — Ему же
коня достали, и он же еще недовольный.
— Я слыхал: в городе тоже работать надо, — заметил тесть.
— Надо, Я бы счас с удовольствием лучше водопровод пошел рыть,
траншеи: выложился раз, зато потом без горя — и вода и отопление.
— С одной стороны, конечно, хорошо — водопровод, с другой — беда: ты
б тогда совсем заспался. Ну, хватит, поехали.
— Завтракать будешь? — спросила жена.
Иван отказался — не хотелось.
— С похмелья? — полюбопытствовал Наум,
— Так точно, ваше благородие!
— Да-а… Вот так. А ты говоришь — водопровод… Ну, поехали.
День был солнечный, ясный. Снег ослепительно блестел. В лесу тишина и
нездешний покой.
Ехать надо было далеко, верст двадцать: ближе рубить не разрешалось,
Наум ехал впереди и все возмущался:
— Черт те чего!.. Из лесу в лес — за дровами.
Иван дремал в санях. Мерная езда убаюкивала.
Выехали на просеку, спустились в открытую логовину, стали подыматься в
гору. Там, на горе, снова синей стеной вставал лес.
Почти выехали в гору… И тут увидели, недалеко от дороги, — пять
штук. Вышли из леса, стоят, ждут. Волки.
Наум остановил коня, негромко, нараспев заматерился:
— Твою в душеньку ма-ать… Голубочки сизые. Выставились.
Конь Ивана, молодой, трусливый, попятился, заступил оглоблю. Иван
задергал вожжами, разворачивая его. Конь храпел, бил ногами — не мог
перешагнуть оглобину.
Волки двинулись с горы, Наум уже развернулся, крикнул:
— Ну, што ты?!
Иван выскочил из саней, насилу втолкал коня в оглобли… Упал в сани.
Конь сам развернулся и с места взял в мах.
Наум был уже далеко.
— Грабю-ут! — заполошно орал он, нахлестывая коня.
Волки серыми комками податливо катились с горы, наперерез подводам.
— Грабю-ут! — орал Наум.
«Что он, с ума сходит? — невольно подумал Иван. — Кто кого грабит?»
Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех
брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не
было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись
цепочкой, стали легко нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и
смотрел на волков.
Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только
метров пятнадцать — двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило
несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал,
что это что-то вроде овчарки, только крупнее. Сейчас понял, что волк — это
волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить:
страх, ласка, неожиданный властный окрик человека. Этого, с паленой мордой,
могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал… Он догонял жертву.
И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост.
Иван оглядел сани — ничего, ни малого прутика. Оба топора в санях
тестя. Только клок сена под боком да бич в руке.
— Грабю-ут! — кричал Наум.
Ивана охватил настоящий страх.
Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он
был в каких-нибудь двух метрах… Иван привстал и, держась левой рукой за
отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами,
прыгнул в сторону, сбился с маха… Сзади налетели другие. Вся стая
крутнулась с разгона вокруг вожака. Тот присел на задние лапы, ударил
клыками одного, другого… И снова, вырвавшись вперед, легко догнал сани.
Иван привстал, ждал момента… Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал
обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал
обходить сани-с другой стороны. Иван стиснул зубы, сморщился… «Конец.
Смерть». Глянул вперед.
Наум нахлестывал коня. Оглянулся, увидел, как обходят зятя волки, и
быстро отвернулся.
— Грабю-ут!
— Придержи малость, отец!.. Дай топор! Мы отобьемся!..
— Грабю-ут!
— Придержи, мы отобьемся!.. Придержи малость, гад такой!
— Кидай им чево-нибудь! — крикнул Наум.
Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее.
Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу
влетят в сани — и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это
внимания.
— Отец, сука, придержи, кинь топор!
Наум обернулся:
— Ванька!.. Гляди, кину!..
— Ты придержи!
— Гляди, кидаю! — Наум бросил на обочину дороги топор.
Иван примерился… Прыгнул из саней, схватил топор… Прыгая, он пугнул
трех задних волков, они отскочили в сторону, осадили бег, намереваясь
броситься на человека. Но в то самое мгновение вожак, почувствовав под собой
твердый наст, прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб… Сани
перевернулись: оглобли свернули хомут, он захлестнул коню горло. Конь
захрипел, забился в оглоблях. Волк, настигавший жертву с другой стороны,
прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль. Три
отставших волка бросились тоже к жертве. В следующее мгновение все пять
рвали мясо еще дрыгавшей лошади, растаскивали на ослепительно белом снегу
дымящиеся клубки сизо-красных кишок, урчали, Вожак дважды прямо глянул
своими желтыми круглыми глазами на человека…
Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на
сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел на жадное, торопливое
пиршество. Вожак еще раз глянул на него… И взгляд этот, торжествующий,
наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к
волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая
окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что,
казалось, человек с топором нимало их не занимает. Впрочем, вожак смотрел
внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал,
Взмахнул топором и шагнул к нему… Вожак не двинулся с места. Иван тоже
остановился,
— Ваша взяла, — сказал он. — Жрите, сволочи. — И пошел в деревню.
На растерзанного коня старался не смотреть. Но не выдержал, глянул… И
сердце сжалось от жалости, и злость великая взяла на тестя. Он скорым шагом
пошел по дороге.
— Ну погоди!.. Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы и конь
был бы целый. Шкура.
Наум ждал зятя за поворотом. Увидев его живого и невредимого, искренне
обрадовался:
— Живой? Слава те господи! — На совести у него все-таки было нелегко.
— Живой1 — откликнулся Иван. — А ты тоже живой?
Наум почуял в голосе зятя недоброе. На всякий случай зашагнул в сани.
— Ну, что они там?..
— Поклон тебе передают. Шкура!..
— Чего ты? Лаешься-то?..
— Счас я тебя бить буду, а не лаяться. — Иван подходил к саням.
Наум стегнул лошадь.
— Стой! — крикнул Иван и побежал за санями. — Стой, паразит!
Наум опять нахлестывал коня… Началась другая гонка: человек догонял
человека.
— Стой, тебе говорят! — крикнул Иван.
— Заполошный! — кричал в ответ Наум. — Чего ты взъелся-то? С ума,
что ли, спятил? Я-то при чем здесь?
— Ни при чем?! Мы бы отбились, а ты предал!..
— Да где же отбились?! Где отбились-то, ты што!
— Предал, змей! Я тебя проучу малость. Не уйдешь ты от меня,
остановись лучше, Одного отметелю — не так будет позорно. А то при людях
отлуплю, И расскажу все… Остановись лучше!
— Сейчас — остановился, держи карман! — Наум нахлестывал коня. —
Оглоед чертов… откуда ты взялся на нашу голову!
— Послушай доброго совета — остановись! — Иван стал выдыхаться. —
Тебе же лучше: отметелю и никому не скажу.
— Тебя, дьявола, голого почесть в родню приняли, и ты же на меня с
топором! Стыд-то есть или нету?
— Вот отметелю, потом про стыд поговорим. Остановись! — Иван бежал
медленно, уже далеко отстал, И наконец вовсе бросил догонять. Пошел шагом.
— Найду, никуда не денешься! — крикнул он напоследок тестю.
Дома у себя Иван никого не застал: на двери висел замок. Он отомкнул
его, вошел в дом. Поискал в шкафу… Нашел недопитую вчера бутылку водки,
налил стакан, выпил и пошел к тестю. В ограде тестя стояла выпряженная
лошадь.
— Дома, — удовлетворенно сказал Иван. — Счас будем уроки учить.
Толкнулся в дверь — не заперто. Он ждал, что будет заперто. Иван вошел
в избу…
Его ждали: в избе сидели тесть, жена Ивана и милиционер. Милиционер
улыбался:
— Ну что, Иван?
— Та-ак… Сбегал уже? — спросил Иван, глядя на тестя.
— Сбегал, сбегал, Налил шары-то, успел?
— Малость принял для… красноречия. — Иван сел на табуретку.
— Ты чего это, Иван? С ума, что ли, сошел? — поднялась Нюра. — Ты
што?
— Хотел папаню твоего поучить… Как надо человеком быть.
— Брось ты, Иван, — заговорил милиционер, — Ну, случилось несчастье,
испугались оба… Кто же ждал, что так будет? Стихия.
— Мы бы легко отбились. Я потом один был с ними…
— Я же тебе бросил топор? Ты попросил, я бросил. Чего еще-то от меня
требовалось?
— Самую малость: чтоб ты человеком был, А ты — шкура. Учить я тебя
все равно буду.
— Учитель выискался! Сопля… Гол как сокол, пришел в дом на все на
готовенькое да еще грозится. Да еще недовольный всем: водопроводов, видите
ли, нету!
-Да не в этом дело, Наум, — сказал милиционер, — При чем тут
водопровод?
— В деревне плохо!.. В городе лучше, — продолжал Наум. — А чево
приперся сюда? Недовольство свое показывать? Народ возбуждать против
Советской власти?
— От сука! — изумился Иван. И встал. Милиционер тоже встал.
— Бросьте вы! Пошли, Иван…
— Таких взбудителев-то знаешь куда девают? — не унимался Наум,
— Знаю! — ответил Иван. — В прорубь головой… — И шагнул к тестю.
Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились,
закурили.
— Ну не паразит ли! — все изумлялся Иван. — И на меня же попер.
— Да брось ты его!
— Нет, отметелить я его должен.
— Ну и заработаешь! Из-за дерьма.
— Куда ты меня счас?!
— Пойдем, переночуешь у нас… Остынешь. А то себе хуже сделаешь. Не
связывайся.
— Нет, это же… што ж это за человек?
— Нельзя, Иван, нельзя: кулаками ничего не докажешь.
Пошли по улице по направлению к сельской кутузке,
— Там-то не мог? — спросил вдруг милиционер.
— Не догнал! — с досадой сказал Иван. — Не мог догнать.
— Ну вот… Теперь — все, теперь нельзя.
— Коня жалко.
— Да…
Замолчали. Долго шли молча.
— Слушай: отпусти ты меня. — Иван остановился. — Ну чего я в
воскресенье там буду?! Не трону я его.
— Да нет, пойдем. А то потом не оберешься… Тебя жалеючи, говорю.
Пойдем счас в шахматишки сыграем… Играешь в шахматы?
Иван сплюнул на снег окурок и полез в карман за другой папироской.
— Играю.
274 Всего посещений