Горел Минск и его округа… Третьи сутки слышались разрывы бомб и снарядов. Казалось, что небо сравнялось с землёй. Мирные жители спешно покидали деревни и города. И наша семья была не исключением, она тоже покидала свою деревню: соседнюю уже заняли немцы.
Бабушка полила хорошенько цветы на подоконниках, плотно закрыла окна и двери. Я как мог, отказывался ехать, пытаясь мотивировать свой отказ.
– Не могу я бабушка ехать, просто не могу! Без Люськи не поеду! Как она нас найдёт? Кто скажет ей, куда мы делись?
– Уймись, не тараторь! Без тебя тошно! – оборвал меня дядька Иван.
…Котёнком – белым и пушистым комочком принёс я Люську домой, выловив с пацанами в реке. Помню, тогда мне бабушка сказала: «Не мучайся, внучек, всё равно сдохнет, видать воды нахлебалась вдоволь… Худющая-то какая».
Но молока ей налила, а мне бросила тёплую свою шаль.
– На-ка, вот, укутай, замёрзла вся, трусится. Прижми к себе пошибче, согреть надо.
Котёнок выжил, и с ним я теперь не расставался: она спала со мной, по утрам будила, до школы провожала, благодарно урчала и тёрлась о мои ноги. Друг она была хоть и молчаливый, но верный!
– Внучек, мы оставим ей открытую форточку, и, поверь, она зайдёт, когда ей надо, – уговаривала меня бабушка.
– Да, что вы нянькаетесь с пацаном? Невидаль, кошка! Спасаться надо пока не поздно! – взглянув на меня, проговорил наш сосед дядька Иван. – Другую себе возьмёшь! Слава богу, кошкина мать не перевелась!
– Да как вы не понимаете, что не нужна мне другая! – продолжал сопротивляться я.
– Собирайся, внучек! – спокойно сказала бабушка. – А ты, Иван, не ори на дитя! Трудно сейчас всем, и большим и малым…
Она обняла меня и заплакала, вытирая фартуком глаза.
– Бабушка, а мы вернёмся?
Она взглянула на меня. Немного помолчала, затем, как бы взвешивая каждое слово, ответила:
– Вернёмся, внучек! Обязательно вернёмся! Как же мы без дома-то своего, без нашего родного дома?
Скрипнула калитка, и во двор вошла соседка. Она несла на руках свою внучку Катюшку.
– Акулина, беда у меня! Посмотри, что с ней? С ночи горит! Ничем не могу сбить температуру: уже и травами отпаивала, мёдом растирала, уксусное обёртывание делала – ничего не помогает. Сгорает просто от температуры девчонка! – и бабушка Агаша стала разворачивать одеяло.
Все у нас в семье, да и в деревне знали, что бабушка Агаша ей и за мать и за отца. Ровно год назад случилось это несчастье. Катюшкины родители попали в городе под грузовик, её успели отбросить, а сами уберечься не смогли…
Тогда всем селом переживали эту трагедию и дети и взрослые.
– Пойдем в дом! – испуганно взглянув на усталое и встревоженное лицо соседки, сказала моя бабушка. – Давно бы пришла, чего тянула?
– Ночью не хотела вас беспокоить. Да и думала, сама справлюсь. А на деле видишь, как, оказалось? – удручённо проговорила бабушка Агаша.
Они прошли в дом, а мы остались ждать на улице. Всё ближе и ближе были слышны взрывы. Что-то ухало и ахало в соседней деревне, слышались стрельба из автоматов и одиночные выстрелы…
– Уходить надо, в лес уходить! В деревни, я думаю, опасно будет заходить… – то ли себе, то ли нам с дедом сказал дядька Иван, выкуривая цыгарку. – Что же они там так долго?
Наконец бабушка вышла из дому, ещё больше встревоженная.
– Мы остаемся с Агашей. У девочки, по-видимому, корь. Тепло и тепло нужно, если повезем, обречём на смерть… Вся мечется бедняжка в бреду, температура почти сорок, – взволнованно проговорила моя бабушка. И тут же обратилась к моему деду:
– А вы уходите, нельзя оставаться, да и Лёня может заразиться… – посмотрев на меня, сказала бабушка.
– Вот беда, так беда! Мама, что же делать? Стреляют вокруг. Но как мы вас оставим? Сердце разорвётся от тревоги. Мама, мы останемся! – пыталась убедить бабушку моя мама.
– Нет, мой сказ! Уходите, уходите в лес. Лёньку береги, Анна! А теперь идите!..
Но уйти мы не успели. Все чётко услышали, как на окраине нашего села послышались выстрелы, кричали на непонятном мне языке люди, гудели машины.
Я посмотрел на деда и тот ещё крепче сжал двустволку в руках.
– Иван! Выходит, здесь воевать будем, коли уже немец в нашем селе.
– Акулина! Хуже ей! Совсем сознание потеряла. Господи, помоги! Помогите, люди добрые!
Моя бабушка и мама сразу побежали на крик, а весь наш скарб дед с дядькой Иваном поспешно стали прятать в сарай.
У дядьки Ивана, как мне объясняла бабушка, с рождения была только одна рука, но он от этого увечья не страдал. Научился хорошо владеть и одной рукой. Сейчас глядя на него, я ещё раз убедился в этом, а на ум пришли слова, сказанные моей бабушкой: «Ко всему человек привыкает, внучек. И к увечью тоже».
– Лёнька, чего задумался? Помогай, сынок! После будешь мечтать, – окликнул меня дед.
И я стал стаскивать мешки и баулы в сарай.
– А теперь, малой, спрячься! И не вздумай высовываться! Я к Акулине! – сказал мне и Ивану дед.
После того как он ушёл, мне стало страшно.
– Дядька Иван, а дядька Иван, – позвал я его. – Тебе страшно?
– Отчего ж, малец, ты думаешь, что мне не страшно? – подумав, продолжил. – Война, браток, всем и всегда страшно! Эх, жаль, что не успеем спрятаться в лесу… Там то всё равно понадёжнее было бы. Мы с твоим дедом все тропочки в округе знаем. До глухой пади надо дойти, а там у нас и избушка для охотников специальная и провиант кое-какой припасён. Не пропали бы… А тут девчонка со своей бедой. Уж больно жалко мне вас, когда болеете! Своих-то бог не дал, так к чужим всем сердцем прикипаю! – объяснял он мне. – Ты не обижайся на меня, крикнул давеча я на тебя! Так это не со зла, вырвалось.
– Да уже всё забыто… Ну, подумаешь, крикнул? Так и что? На меня по сто раз в день кричат, воспитывают мама и бабушка. И от деда достаётся!
Дверь распахнулась, и мы увидели в проёме моего деда.
– Дохтора надо! – сказал дед с горечью. – Погибает совсем девчонка! Иван, я в Ольховку. С ними останешься… Покуда я не вернусь, – и он, взглянув на дядьку Ивана, поспешно вышел. Затем вновь вернулся и передал свою двустволку Ивану. – Сам на рожон не лезь. Всё, пошёл я.
Дверь сарая тихо закрылась за ним.
Иван почувствовал моё настроение, стал меня успокаивать:
– Не робей, брат! Прорвёмся! Думаю, что до Ольховки они не успели дойти…
Правильно дед решил: в Ольховке докторица хорошая – все к ней за пятьдесят вёрст ходят лечиться, Ниной Ивановной кличут. Дед её лесом и выведет к нам. Не переживай! В лес они не сунутся, просто побоятся! Местные в наших лесах блуждают, а уж чужакам туда ходу нет.
Одновременно с его последними сказанными словами я услышал, как у нашего дома остановилось какая-то машина, послышались те же чужие голоса.
– Дядька Иван! Смотри, чужаки! – и я показал на щель, в которую можно было рассмотреть, что делалось во дворе нашего дома.
– Спрячься, Лёнька! Слышал, что дед наказал! Спрячься от греха подальше! Не высовывайся! Тише, малец! Тише!
Я спрятался за баулы, а дядька Иван приник к той же щели, просматривая двор.
«Чужаки» вошли в дом. Слышно было, как протопали сапоги по нашему крыльцу, затем хлопнула входная дверь.
Вытолкнули на порог бабушку Агашу и мою бабушку, затем маму. Бабушка Агаша крепко прижимала к себе внучку.
– Не троньте, дитя! Больное оно! Темтературит! Слышите, не троньте! – кричали моя бабушка и бабушка Агаша с мамой.
Катюшке закрывали голову одеялом.
«Чужак» сорвал одеяло, грубо оттолкнул бабушку Агашу и мою маму. Мама споткнулась о ступеньки и упала. «Чужаков» было двое.
– Ещё раз прошу, не троньте дитя! Люди вы или кто? Болеет ребёнок! – просила бабушка Агаша, закрывая собой Катюшку.
«Чужак» вдруг выхватил из рук ребёнка, и, держа её за волосы, перебросил через перила нашего крыльца. Катюшка сильно заплакала.
– Да что же ты делаешь, ирод? Дитё ведь неразумное! Что оно тебе сделало? – кричала моя мама, поднимая девочку.
«Чужак» теперь у мамы выхватил Катюшку и так же бросил её на землю. Девочка зашлась криком…
Он улыбался и эта процедура, видимо, доставляла ему огромное удовольствие.
Все женщины плакали, кричали, истошно орала Катюшка. Немец всё продолжал и продолжал подкидывать Катюшку за волосы, и так же бросал её о землю.
– Сволочи! Как же так можно? – сказал дядька Иван, и двинулся к двери сарая.
Я было за ним, но он с силой отбросил меня.
– Сидеть я сказал!
Он распахнул дверь и выстрелил сначала в одного немца, потом в другого. Они повалились, как снопы, и понятно было одно: дядька Иван убил их. Потом помог подняться бабушке Акулине и бабушке Агаше, маму поднял, она закрывала собой Катюшку.
– Господи, что они с ней сделали!? Акулина, Катюшка совсем не дышит! – испуганно проговорила бабушка Агаша.
– Заворачивай, девочку, Агаша! – Уходим в лес. Ждать здесь больше нечего. Они сейчас этих хватятся, а потом нас всех перестреляют, – сказал им на ходу дядька Иван. – Я за Лёнькой!
Я выбежал ему навстречу.
– Лёня, возьми баул с продуктами! Не забудь вещи тёплые! Уходим в лес. На крыльцо не смотри!!! – предупредил меня дядька Иван.
Теперь уже зная, кто такие «чужаки», стараясь не смотреть в сторону убитых немцев, мы пробрались огородами до леса, благо дом находился почти у его кромки.
Катюшка была без сознания. Иван поторапливал нас.
– Зря только деда отправили! – переживая, сказала моя мама.
– Он найдёт, нас, не волнуйтесь! – Сейчас бы с девчонкой ничего не случилось? Агаша, как она?
– Так же Иван… Без изменений… – ответила Ивану бабушка Агаша.
Пройдя по лесу, не зная, несколько вёрст, мы остановились отдохнуть. Уже темнело, когда все услышали крик бабушки Агаши:
– Девонька моя! Как же теперь я без тебя! Что же они с тобой сотворили, ироды?
Бабушка Агаша медленно спустила девочку с рук, затем стала неистово целовать её щеки, нос, маленькие ручки…
– Вот и всё… – тихо сказала моя мама.
– Не уберегли! Такая кроха! Господи, жалко-то как!!!
…У нас не было лопаты и с дядькой Иваном содрали палками травяной дёрн, затем руками выкопали небольшую яму.
Все стояли и плакали, и дядька Иван тоже… От земляного холмика долго не могли оторвать бабушку Агашу. Она лежала на нём, не в силах подняться, обнимая насыпанный бугорок руками.
А я ещё долго вспоминал тех двоих: перед глазами всплывала картина, как издевались они над маленькой Катюшкой. Издевались и улыбались…
210 Всего посещений