принес,
Где ухабы, дома или море с соляркой и
дымом,
Старый критик стоял, глядя в заводи
зыбких полос,
И спросил наконец:
— Почему вы дружили с Назымом?
Ты, пройдя сквозь страданье, которого
хватит троим,
Ты, придя как легенда и вдруг
обернувшись живым,—
Рыжий турок с короткой и вечной
судьбой,
В самом деле, Назым, почему мы дружили
с тобой?
Я любил в тебе ярость и то, как ты жил
без отказа.
То, что не был ты старым, что не был ты
старым ни разу.
Звонкий труженик, землю упрямо лечил ты
больную,
В шестьдесят пил вино и девчонку любил
озорную.
Даже умер — живя, улыбнувшись июньскому
свету
Утром. Руку подняв, чтобы вынуть
газету.
Я с тобой подружился той давней
турецкою ночью,
В час, когда тебя бросили в одиночку.
И в тот полдень берлинский, в те две
раскаленных недели,
Когда вместе с тобой мы дрались, и
писали, и пели.
В драке ты веселел, забывал и болезнь и
усталость.
И за друга был рад, если песня его
получалась.
Ты, как я, москвичом был. Москву ты
любил. Но я знаю,
Как во сне тебя Турция не оставляла
родная.
Минаретами сердце колола, синела
Босфором,
Молодыми друзьями стояла всегда перед
взором.
Пусть писал ты, могучий, иным,
удивительным словом.
Пусть привык ты вдали к диковатым
картинам лиловым.
Пусть не сверстники мы, пусть мы кровью
совсем неродные.
Пусть хотели поссорить нас люди иные,—
Жажда жизни, Назым, нас навеки сдружила
с тобою.
Чувство локтя, Назым, нас нигде не
бросало с тобою.
Мы с тобой оптимисты, Назым,— так нам
сердце велело.
Мы с тобой коммунисты, Назым. Может, в
этом все дело.
С предложениями пишите.Контакты.
138 Всего посещений