Шекспир— Борис Пастернак

И тесные улицы; стены, как хмель,
Копящие сырость в разросшихся брёвнах,
Угрюмых, как копоть, и бражных, как
эль,
Как Лондон, холодных, как поступь,
неровных.

Спиралями, мешкотно падает снег.
Уже запирали, когда он, обрюзгший,
Как сползший набрюшник, пошёл в полусне
Валить, засыпая уснувшую пустошь.

Оконце и зёрна лиловой слюды
В свинцовых ободьях. – «Смотря по
погоде.
А впрочем… А впрочем, соснём на
свободе.
А впрочем – на бочку! Цирюльник, воды!»

И, бреясь, гогочет, держась за бока,
Словам остряка, не уставшего с пира
Цедить сквозь приросший мундштук чубука
Убийственный вздор.

А меж
тем у Шекспира
Острить пропадает охота. Сонет,
Написанный ночью с огнём, без помарок,
За дальним столом, где подкисший ранет
Ныряет, обнявшись с клешнёю омара,
Сонет говорит ему:
«Я
признаю
Способности ваши, но, гений и мастер,
Сдаётся ль, как вам, и тому, на краю
Бочонка, с намыленной мордой, что
мастью
Весь в молнию я, то есть выше по касте,
Чем люди, – короче, что я обдаю
Огнём, как, на нюх мой, зловоньем ваш
кнастер?

Простите, отец мой, за мой скептицизм
Сыновний, но, сэр, но милорд, мы – в
трактире.
Что мне в вашем круге? Что ваши птенцы
Пред плещущей чернью? Мне хочется шири!

Прочтите вот этому. Сэр, почему ж?
Во имя всех гильдий и биллей! Пять
ярдов –
И вы с ним в бильярдной, и там – не
пойму,
Чем вам не успех популярность в
бильярдной?»

– Ему?! Ты сбесился? – И кличет слугу,
И, нервно играя малаговой веткой,
Считает: полпинты, французский рагу –
И в дверь, запустя в привиденье
салфеткой.