Небо зимнее в полумгле.
Неподвижно бледнеют щёки,
и рука лежит на столе
та, что миловала и карала,
управляла Россией всей,
плечи женские обнимала
и осаживала коней.
День – в чертогах, а год – в дорогах,
по-мужицкому широка,
в поцелуях, в слезах, в ожогах
императорская рука.
Слова вымолвить не умея,
ужасаясь судьбе своей,
скорбно вытянувшись, пред нею
замер слабостный Алексей.
Знает он, молодой наследник,
но не может поднять свой взгляд:
этот день для него последний –
не помилуют, не простят.
Он не слушает и не видит,
сжав безвольно свой узкий рот.
До отчаянья ненавидит
всё, чем ныне страна живёт.
Не зазубренными мечами,
не под ядрами батарей –
утоляет себя свечами,
любит благовест и елей.
Тайным мыслям подвержен слишком,
тих и косен до дурноты.
«На кого ты пошёл, мальчишка,
с кем тягаться задумал ты?
Не начётчики и кликуши,
подвывающие в ночи, –
молодые нужны мне души,
бомбардиры и трубачи.
Это всё-таки в нём до муки,
через чресла моей жены,
и усмешка моя, и руки
неумело повторены.
Но, до боли души тоскуя,
отправляя тебя в тюрьму,
по-отцовски не поцелую,
на прощанье не обниму.
Рот твой слабый и лоб твой белый
надо будет скорей забыть.
Ох, нелёгкое это дело –
самодержцем российским быть!..»
Солнце утренним светит светом,
чистый снег серебрит окно.
Молча сделано дело это,
всё заранее решено…
Зимним вечером возвращаясь
по дымящимся мостовым,
уважительно я склоняюсь
перед памятником твоим.
Молча скачет державный гений
по земле – из конца в конец.
Тусклый венчик его мучений,
императорский твой венец.
Поэзия XX века
Русская поэзия
83 Всего посещений