Портрет, пейзаж и интерьер — Белла Ахмадулина

Как строить твой портрет, дородное
палаццо?
Втесалс гость Коринф в дорический
портал.
Стесняет сброд колонн лепнины опояска.
И зодчий был широк, и каменщик приврал.
Меж нами сходство есть, соитье розных
родин.
Лишь глянет кто-нибудь, желая угадать,
в какой из них рожден наш многосущий
ордер,-
разгадке не нужна во лбу седьмая пядь.
Собратен мне твой бред, но с наипущей
лаской
пойду и погляжу, поглажу, назову:
мой тайный, милый мой, по кличке «мой
миланский»,
гераневый балкон — на пруд и на зарю.
В окне — карниз и фриз, и бабий бант
гирлянды.
Вид гипса — пучеглаз и пялиться горазд
на зрителя. Пора наведаться в герани.
Как в летке пыл и гул, должно быть, так
горят.
За ели западал сплав ржавчины и злата.
Оранжевый? Жаркой? Прикрас не обновил
красильщик ни один, и я смиренно знала:
прилипчив и линюч эпитет-анилин.
Но есть перо, каким миг бытия врисован
в природу — равный ей. Зарю и пруд
сложу
с очнувшейся строкой и, по моим
резонам,
«мой Бунинский балкон» про мой балкон
скажу.
Проверить сей туман за Глухово ходила.
А там стоял туман. Стыл островерхий
лес.
Все — вотчина моя. Родимо и едино:
Тамань — там была, и сям была — Елец.
Прости, не прогони, приют порочных
таинств.
Когда растет сентябрь, то ластясь, то
клубясь,
как жалко я спешу, в пустых полях
скитаясь,
сокрыться в мощный плюш и дряблый
алебастр.
Как я люблю витраж, чей яхонт дважды
весел,
как лал и как сапфир, и толстый
барельеф,
куда не львиный твой, не родовитый
вензель
чванливо привнесен и выпячен : «эЛь
эФ».
Да, есть и желтизна. Но лишь педант
архаик
предтечу помянет, названье огласит.
В утайке недр земных и словарей
сохранен
сородич не цветка, а цвета: гиацинт.
Вот схватка и союз стекла с лучом
закатным.
Их выпечка лежит объемна и прочна.
Охотится ладонь за синим и за алым,
и в желтом вязнет взор, как алчная
пчела.
Пруд-изумруд причтет к сокровищам
шкатулка.
Сладчайшей из добыч пребудет вольный
парк,
где барышня веков читает том Катулла,
как бабочка веков в мой хлороформ
попав.
Там, где течет ковер прозрачной
галереи,
бюст-памятник забыл: зачем он и кому.
Старинные часы то плач, то говоренье
мне шлют, учуяв шаг по тихому ковру.
Пред входом во дворец — мыслителей
арена.
Где утренник младой куртины разорил,
не снизошедший знать Палладио Андреа,
под сень враждебных чар вступает
русофил.
Чем сумерки сплошней, тем ближе
италиец,
что в тысяча пятьсот восьмом году
рожден
в семье ди Пьетро. У, какие затаились
до времени красы базилик и ротонд.
Отчасти, дом, и ты — Палладио обитель.
В тот хрупкий час, когда темно, но и
светло,
Виченца — дл нее обочин путь обычен —
вовсельником вжилась в заглушное село.
И я туда тащусь, не тщась дойти до
места.
Возлюбленное мной — чем дале, тем
сильней.
Укачана ходьбой, как дремою дормеза,
задумчивость хвалю возницы и коней.
Десятый час едва — без малой зги
услада.
Возглавие аллей — в сиянье и в жару.
Во все свои огни освещена усадьба,
столетие назад, а еще живу.
Радушен франт-фронтон. Осанисты
колонны.
На сходбище теней смотрю из близкой
тьмы.
Строения черты разумны и холены.
Конечно, не вполне — да восвоясях мы.
Кто лалы расхватал, тот времени подмену
присвоит, повлачит в свой ветреный
сусек.
Я знаю: дальше что, и потому помедлю,
пока не лязгнет век — преемник и сосед.
Я стала столь одна, что в разноляпье
дома,
пригляда не страшась, гуляет естество.
Скульптуры по ночам гримасничает догма.
Эклектика блазнит. Пожалуй, вот и все.

Белла Ахмадулина. Стихотворения .❅

 117 Всего посещений