С предложениями пишите.Контакты.
I. Пролог
Диковинный сон… Будто бы в царстве теней, над входом в
которое мерцает неугасимая лампада с надписью «Мертвые души»,
шутник-сатана открыл двери. Зашевелилось мертвое царство и
потянулась из него бесконечная вереница.
Манилов в шубе на больших медведях, Ноздрев в чужом
экипаже, держиморда на пожарной трубе, Селифан, Петрушка,
фитинья…
А самым последним тронулся он — Павел Иванович Чичиков в
знаменитой своей бричке.
И двинулась вся ватага на советскую русь и произошли в ней
тогда изумительные проишествия. А какие — тому следуют пункты.
Пересев в Москве из брички в автомобиль и летя в нем по
московским буеракам, Чичиков ругательски ругал Гоголя:
— Чтоб ему набежало, дьявольскому сыну, под обеими глазами
по пузырю в копну величиною! Испакостил, изгадил репутацию так,
что некуда носа показать. Ведь ежели узнают, что я — Чичиков,
натурально, в два счета выкинут к чертовой матери! Да еще
хорошо, как только выкинут, а то еще, храни бог, на лубянке
насидишься. А все Гоголь, чтоб ни ему, ни его родне…
И размышляя таким образом, въехал в ворота той самой
гостиницы, из которой сто лет тому назад выехал.
Все решительно в ней было по прежнему: из щелей
выглядывали тараканы и даже их как-будто больше сделалось, но
были и некоторые измененьица. Так например, вместо вывески
«гостиница» висел плакат с надписью: «общежитие N такой-то» и,
само собой, грязь и гадость была такая, о которой Гоголь даже
понятия не имел.
— Комнату!
— Ордер пожалте!
Ни одной секунды не смутился гениальный Павел Иванович.
— Управляющего!
Трах! Управляющий старый знакомый: дядя лысый Пимен,
который некогда держал «Акульку», а теперь открыл на Тверской
кафе на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами, бальзамами
и, конечно, с проститутками. Гость и управляющий облобызались,
шушукнулись, и дело наладилось в миг без всякого ордера.
Закусил Павел Иванович, чем бог послал, и полетел устраиваться
на службу.
II
III
Являлся всюду и всех очаровал поклонами несколько набок и
колоссальной эрудицией, которой всегда отличался.
— Пишите анкету.
Дали Павлу Ивановичу анкетный лист в аршин длины, и на нем
сто вопросов самых каверзных: откуда, да где был, да почему?..
Пяти минут не просидел Павел Иванович и исписал всю анкету
кругом. Дрогнула только у него рука, когда подавал ее.
— Ну, — подумал, — прочитают сейчас, что за сокровище,
и…
И ничего ровно не случилось.
Во-первых, никто анкету не читал, во-вторых, попала она в
руки барышни регистраторши, которая распорядилась ею по обычаю:
провела вместо входящего по исходящему и затем немедленно ее
куда-то засунула, так что анкета как в воду канула.
Ухмыльнулся Чичиков и начал служить.
А дальше пошло легче и легче. Прежде всего оглянулся
Чичиков и видит, куда ни плюнь, свой сидит. Полетел в
учреждение, где пайки де выдают, и слышит:
— Знаю я вас, скалдырников: возьмете живого кота,
обдерете, да и даете на паек! А вы дайте мне бараний бок с
кашей. Потому что лягушку вашу пайковую, мне хоть сахаром
облепи, не возьму ее в рот и гнилой селедки тоже не возьму!
Глянул — Собакевич!
Тот, как приехал, первым долгом двинулся паек требовать. И
ведь получил! Съел и надбавки попросил. Дали. Мало! Тогда ему
второй отвалили; был простой — дали ударный. Мало! Дали
какой-то бронированный. Слопал и еще потребовал. И со скандалом
потребовал! Обругал всех христопродавцами, сказал, что мошенник
на мошеннике сидит и мошенником погоняет и что есть один только
порядочный человек делопроизводитель, да и тот, если сказать
правду, свинья!
Дали академический.
Чичиков лишь увидел, как Собакевич пайками орудует,
моментально и сам устроился. Но конечно, превзошел и
Собакевича. На себя получил, на несуществующую жену с ребенком,
на Селифана, на Петрушку, на того самого дядю, о котором
бетрищеву рассказывал, на старуху-мать, которой на свете не
было. И всем академические. Так что продукты к нему стали
возить на грузовике.
А наладивши таким образом вопрос с питанием, двинулся в
другие учреждения, получать места.
Пролетая как-то раз в автомобиле по Кузнецкому, встретил
Ноздрева. Тот первым долгом сообщил, что он уже продал и
цепочку и часы. И точно, ни часов, ни цепочки на нем не было.
Но Ноздрев не унывал. Рассказал, как повезло ему на лотерее,
когда он выиграл полфунта постного масла, ламповое стекло и
подметки на детские ботинки, но как ему потом не повезло и он,
канальство, еще своих шестьсот миллионов доложил. Рассказал,
как предложил внешторгу поставить за границу партию настоящих
кавказских кинжалов. И поставил. И заработал бы на этом тьму,
если б не мерзавцы англичане, которые увидели, что на кинжалах
надпись «мастер савелий сибиряков» и все их забраковали.
Затащил Чичикова к себе в номер и напоил изумительным, якобы
из франции полученным коньяком, в котором, однако, был слышен
самогон во всей его силе. И, наконец, до того доврался, что
стал уверять, что ему выдали восемьсот аршин мануфактуры,
голубой автомобиль с золотом и ордер на помещение в здании с
колоннами.
Когда же зять его мижуев выразил сомнение, обругал его, но
не софроном, а просто сволочью.
Одним словом надоел Чичикову до того, что тот не знал, как
и ноги от него унести.
Но рассказы Ноздрева навели его на мысль и самому заняться
внешней торговлей.
IV
Емельян только рукой махнул:
— Это говорит неописуемо!
— Ну раз неописуемо — выдать ему N+1 миллиардов.
Так он и сделал. И опять анкету написал и начал
действовать и показал себя во всем блеске. Баранов в двойных
тулупах водил через границу, а под тулупами брабантские
кружева; бриллианты возил в колесах, дышлах, в ушах и нивесть в
каких местах.
И в самом скором времени появились у него пятьсот
апельсинов капиталу.
Но он не унялся, а подал куда следует заявление, что
желает снять в аренду некое предприятие и расписал
необыкновенными красками, какие от этого государству будут
выгоды.
В учреждении только рты растегнули — выгода,
действительно, выходила колоссальная. Попросили указать
предприятие. Извольте. На тверском бульваре, как раз против
страстного монастыря, перейдя улицу и называется — пампушь на
твербуле. Послали запрос куда следует: есть ли там такая штука.
Ответили: есть и всей москве известна. Прекрасно.
— Подайте техническую смету.
У Чичикова смета уже за пазухой.
Дали в аренду.
Тогда Чичиков, не теряя времени полетел куда следует:
— Аванс пожалте.
— Представьте ведомость в трех экземплярах с надлежащими
подписями и приложением печатей.
Двух часов не прошло, представил и ведомость. По всей
форме. Печатей столько, как в небе звезд. И подписи налицо.
— За заведующего — Неуважай-Корыто, за секретаря —
Кувшинное Рыло, за председателя тарифно-расценочной комиссии —
Елизавета Воробей.
— Верно. Получите ордер.
Кассир только крякнул, глянув на итог.
Расписался Чичиков и на трех извозчиках увез дензнаки.
А затем в другое учреждение:
— Пожалте подтоварную ссуду.
— Покажите товары.
— Сделайте одолжение. Агента позвольте.
— Дать агента.
Тьфу! И агент знакомый: ротозей Емельян.
Забрал его Чичиков и повез. Привел в первый попавшийся
подвал и показывает. Видит Емельян — лежит несметное
колличество продуктов.
— М-да… И все ваше?
— Все мое.
— Ну, — говорит Емельян, — поздравляю вас в таком случае.
Вы даже не милльонщик, а трильонщик.
А Ноздрев, который тут же с ними увязался, еще подлил
масла в огонь:
— Видишь, — говорит, — автомобиль в ворота с сапогами
едет? Так это тоже его сапоги.
А потом вошел в азарт, потащил Емельяна на улицу и
показывает.
— Видишь магазины? Так это все его магазины. Все что по
эту сторону улицы — все его. А что по ту сторону — тоже его.
Трамвай видишь? Его. Фонари?.. Его. Видишь? Видишь?
И вертит его во все стороны.
Так что Емельян взмолился:
— Верю! Вижу… Только отпусти душу на покояние.
Поехали обратно в учреждение.
Там спрашивают:
— Ну что?
V
VI
Дальше же карьера Чичикова приняла головокружительный
характер. Уму непостижимо, что он вытворял. Основал трест для
выделки железа из деревянных опилок и тоже ссуду получил. Вошел
пайщиком в огромный кооператив и всю Москву накормил колбасой
из коррекция дохлого мяса. Помещица Коробочка, услышав, что
теперь в Москве «все разрешено», пожелала недвижимость
приобрести: он вошел в компанию с замухрышкиным и утешительным
и продал ей Манеж, что против Университета. Взял подряд на
электрификацию города, от которого в три года никуда не
доскачешь, и войдя в контакт с бывшим городничим, разметал
какой-то забор, поставил вехи, чтобы было похоже на планировку,
а на счет денег, отпущенных на электрификацию, написал, что их
у него отняли банды капитана копейкина. Словом произвел чудеса.
И по Москве вскоре загудал слух, что Чичиков — трильонщик.
Учреждения начали рвать его к себе нарасхват в спецы. Уже
Чичиков снял за 5 миллиардов квартиру в пять комнат, уже
Чичиков обедал и ужинал в «Ампире».
Но вдруг произошел крах.
Погубил же Чичикова, как правильно предсказал Гоголь,
Ноздрев, а прикончила Коробочка. Без всякого желания сделать
ему пакость, а просто в пьяном виде, Ноздрев разболтал на бегах
и про деревянные опилки, и о том, что Чичиков снял в аренду
несуществующее предприятие, и все это заключил словами, что
Чичиков жулик, и что он бы его растрелял.
Задумалась публика, и как искра побежала крылатая молния.
А тут еще дура Коробочка вперлась в учреждение
расспрашивать, когда ей можно будет в Манеже булочную открыть.
Тщетно уверяли ее, что Манеж казенное здание и что ни купить
его, ни что-нибудь открывать в нем нельзя, — глупая баба ничего
не понимала.
А слухи о Чичикове становились все хуже и хуже. Начали
недоумевать, что такое за птица этот Чичиков, и откуда он
взялся. Появились сплетни, одна другой зловещее, одна другой
чудовищней.
Беспокойство вселилось в сердца. Зазвенели телефоны,
начались совещания. Комиссия построения в комиссию наблюдения,
комиссия наблюдения в жилотдел, жилотдел в наркомздрав,
наркомздрав в главкустпром, главкустпром в наркомпрос,
наркомпрос в пролеткульт, и т. д.
Кинулись к Ноздреву. Это, конечно было глупо. Все знали,
что Ноздрев лгун, что Ноздреву нельзя верить ни в одном слове.
Но Ноздрева призвали и ответил по всем пунктам,.
Объявил, что Чичиков действительно взял в аренду
несуществующее предприятие, и что он, Ноздрев, не видит
причины, почему бы не взять, ежели все берут? На вопрос: уж не
белогвардейский ли шпион Чичиков, ответил, что шпион и что его
недавно хотели даже расстрелять, но почему то не расстреляли.
На вопрос: не делал ли Чичиков фальшивых бумажек, ответил, что
делал и даже рассказал анекдот о необыкновенной ловкости
Чичикова: как, узнавши, что правительство хочет выпускать новые
знаки, Чичиков снял квартиру на марьиной роще и выпустил оттуда
фальшивых знаков на 18 миллиардов и при этом на два дня раньше,
чем вышли настоящие, а когда туда нагрянули и опечатали
квартиру, Чичиков в одну ночь перемешал фальшивые знаки с
настоящими, так что потом сам черт не мог разобраться, какие
знаки фальшивые, а какие настоящие. На вопрос: точно ли Чичиков
обменял свои миллиарды на бриллианты, чтобы бежать за границу,
Ноздрев ответил, что это правда, и что он сам взялся помогать и
участвовать в этом деле, а если бы не он, ничего бы и не вышло.
После рассказов Ноздрева полнейшее уныние овладело всеми.
Видят никакой возможности узнать, что такое Чичиков, нет. И
неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не нашелся среди
всей компании один. Правда Гоголя он тоже как и все и в руки не
брал, но обладал маленькой дозой здравого смысла.
Он воскликнул:
— А знаете, кто такой Чичиков?
И когда все хором грянули:
— Кто?
Он произнес гробовым голосом:
— Мошенник.
VII
Тут только и осенило всех. Кинулись искать анкету. Нету.
По входящему. Нету. В шкапу — нету. К регистраторше. — Откуда я
знаю? У Иван Григорьича.
— Где?
— Не мое дело. Спросите у секретаря и т. д. и т. д.
И вдруг неожиданно в корзине для ненужных бумаг — она.
Стали читать и обомлели.
Имя? Павел. Отчество? Иванович. Фамилия? Чичиков. Звание?
Гоголевский персонаж. Чем занимался до революции? Скупкой
мертвых душ. Отношение к воинской повинности? Ни то ни се, ни
черт знает что. К какой партии принадлежит? Сочуствующий (а
кому — неизвестно). Был ли под судом? Волнистый зигзаг. Адрес?
Поворотя во двор, в третьем этаже направо, спросить в
справочном бюро штаб-офицершу Подточину, а та знает.
Собственноручная подпись? Обмокни!!
Прочитали и окаменели.
Крикнули инструктора Бобчинского:
— Катись на Тверской бульвар в арендуемое им предприятие и
во двор, где его товары, может там что откроется!
Возвращается Бобчинский. Глаза круглые.
— Чрезвычайное проишествие!
— Ну!
— Никакого предприятия там нету, это он адрес памятника
Пушкину указал. И запасы не его, а «ара».
Тут все взвыли:
— Святители угодники! Вот так гусь! А мы ему миллиарды!!
Выходит, теперича, ловить его надо!
И стали ловить.
VIII
Пальцем в кнопку ткнули:
— Курьера.
Отворилась дверь и предстал Петрушка. Он от Чичикова уже
давно отошел и поступил курьером в учреждение.
— Берите немедленно этот пакет и немедленно отправляйтесь.
Петрушка сказал:
— Слушаю-с.
Немедленно взял пакет, немедленно отправился и немедленно
потерял.
Позвонили Селифану в гараж:
— Машину срочно.
— Чичас.
Селифан встрепенулся, закрыл мотор теплыми штанами,
натянул на себя куртку, вскочил на сиденье, засвистел, загудел
и полетел.
Какой же русский не любит быстрой езды?!
Любил ее и Селифан, и поэтому при самом въезде на лубянку
пришлось ему выбирать между трамваем и зеркальным окном
магазина. Селифан в течение одной терции времени выбрал второе,
от трамвая увернулся и, как вихрь, с воплем: «спасите! » Въехал
в магазин через окно.
Тут даже у тентетникова, который заведовал всеми
Селифанами и Петрушками, лопнуло терпение:
Уволить обоих к свиньям!
Уволили. Послали на биржу труда. Оттуда командировали: на
место Петрушки — плюшкинского Прошку, на место Селифана —
Григория Доезжай-не-доедешь.
А дело тем временем кипело дальше!
— Авансовую ведомость!
— Извольте.
— Попросить сюда Неуважая-Корыто.
Оказалось, попросить невозможно. Неуважая месяца два тому
назад вычистили из партии, а уже из Москвы он и сам вычистился
сейчас же после этого, так как делать ему в ней было больше
решительно нечего.
— Кувшинное рыло!
Уехал куда-то на куличку инструктировать губотдел.
Принялись тогда за Елизавета Воробья. Нет такого! Есть
правда, машинистка Елизавета, но не Воробей. Есть помощник
заместителя младшего делопроизводителя замзавгодотдел Воробей,
но он не Елизавета!
Прицепились к машинистке:
— Вы?!
— Ничего подобного! Почему это я? Здесь Елизавета с
твердым знаком, а разве я с твердым? Совсем наоборот…
И в слезы. Оставили в покое.
А тем временем, пока возились с Воробьем, правозаступник
самосвистов дал знать Чичикову стороной, что по делу началась
возня и, понятное дело, Чичикова и след простыл.
И напрасно гоняли машину по адресу: поворотя направо,
никакого, конечно, справочного бюро не оказалось, а была там
заброшенная и разрушенная столовая общественного питания. И
вышла к приехавшим уборщица Фетинья и сказала, что никого
нетути.
Рядом, правда, поворотя налево, нашли нашли справочное
бюро, но сидела там не штаб-офицерша подточина, а какая-то
подстега сидоровна и, само собой разумеется, не знала не только
Чичиковского адреса, но и своего собственного.
IX
Тогда напало на всех отчаяние. Дело запуталось до того,
что и черт в нем никакого вкуса не отыскал. Несуществующая
аренда перемешалась с опилками, брабантские кружева с
электрификацией, коробочкина покупка с бриллиантами. Влип в
дело Ноздрев, оказались замешанными и сочувствующий ротозей
Емельян и беспартийный вор антошка, открылась какая-то панама с
пайками Собакевича. И пошла писать губерния!
Самосвистов работал не покладая рук и впутал в общую кашу
и путешествия по сундукам и дело о подложных счетах за
разъезды.
(По одному ему оказалось замешано до 50. 000 лиц) и проч.
и проч. Словом, началось черт знает что. И те у кого миллиарды
из-под носа выписали и те, кто их должны были отыскать,
метались в ужасе и перед глазами был только один непреложный
факт:.
— Миллиарды были и исчезли.
Наконец встал какой-то дядя митяй и сказал:
— Вот что, братцы… Видно не миновать нам следственную
комиссию назначить.
X
И вот тут (чего во сне не увидишь!) вынырнул, как некий
бог на машине, я и сказал:
— Поручите мне.
Изумились:
— А вы… Того… Сумеете?
А я:
— Будьте покойны.
Поколебались. Потом красным чернилом:
— Поручить.
— Тут я и начал (в жизнь не видел приятнее сна!).
Полетели со всех сторон ко мне 35 тысяч мотоциклистов:
— Не угодно ли чего?
А я им:
— Ничего не угодно. Не отрывайтесь от ваших дел. Я сам
справлюсь. Единолично.
Набрал воздуху и гаркнул так, что дрогнули стекла:
— Подать мне сюда Ляпкина-Тяпкина! Срочно! По телефону
подать!
— Так что подать невозможно… Телефон сломался.
— А-а! Сломался! Провод оборвался? Так чтоб он даром не
мотался, повесить на нем того, кто докладывает!!
Батюшки! Что тут началось!
— Помилуйте-с… Что вы-с… Сию… Хе-хе… Минутку…
Эй! Мастеров! Проволоки! Сейчас починят.
В два счета починили и подали.
И я рванул дальше:
— Тяпкин? М-мерзавец! Ляпкин? Взять его прохвоста! Подать
мне списки! Что? Не готовы? Приготовить в пять минут, или вы
сами очутитесь в списках покойников! Э-э-то кто?! Жена Манилова
— регистраторша? В шею! Улинька бетрищева — машинистка? В шею!
Собакевич? Взять его! У вас служит негодяй мурзофейкин? Шуллер
утешительный? Взять!! И того, что их назначил — тоже! Схватить
его! И его! И этого! И того! Фетинью вон! Поэта Тряпичкина,
Селифана и Петрушку в учетное отделение! Ноздрева в подвал… В
минуту! В секунду!! Кто подписал ведомость? Подать его
каналью!! Со дна моря достать!!
Гром пошел по пеклу…
— Вот черт налетел! И откуда такого достали?!
А я:
— Чичикова мне сюда!!
— Н… Н… Невозможно сыскать. Они скрымшись…
— Ах, скрымшись? Чудесно! Так вы сядете на его место.
— Помил…
— Молчать!!
— Сию минуточку… Сию… Повремените секундочку. Ищут-с.
И через два мгновения нашли!
И напрасно Чичиков валялся у меня в ногах и рвал на себе
волосы и френч и уверял, что у него нетрудоспособная мать.
— Мать?! — Гремел я, — мать?.. Где миллиарды? Где народные
деньги?! Вор!! Взрезать его мерзавца! У него бриллианты в
животе!
Вскрыли его. Тут они.
— Все?
— Все-с.
— Камень на шею и в прорубь!
И стало тихо и чисто.
И я по телефону:
— Чисто.
А мне в ответ:
— Спасибо. Просите, чего хотите.
Так я и взметнулся около телефона. И чуть было не выложил
в трубку все смутные предположения, которые давно уже терзали
меня:
«Брюки… Фунт сахару… Лампу в 25 свечей…»
Но вдруг вспомнил, что порядочный литератор должен быть
бескорыстен, увял и пробормотал в трубку:
— Ничего, кроме сочинений Гоголя в переплете, каковые
сочинения мной недавно проданы на толчке.
И… Бац! У меня на столе золотообрезный Гоголь!
Обрадовался я николаю васильевичу, который не раз утешал
меня в хмурые бессонные ночи, до того, что рявкнул:
— Ура!
И…
Эпилог
… Конечно, проснулся. И ничего: ни Чичикова, ни Ноздрева
и, главное Гоголя…
— Э-хе-хе, — подумал я себе и стал одеваться, и вновь
пошла передо мной по-будничному щеголять жизнь.
Главная
Поэзия XX века
Русская поэзия
.
102 Всего посещений