Мудрый Аяз—Казахская Народная Сказка

Дав­ным-дав­но это бы­ло. Жил на зем­ле хан. Зва­ли его Ма­ден. Имел он со­рок ви­зирей. Од­нажды он приз­вал их к се­бе и ска­зал:

— Вы от­ме­чены пе­чатью муд­рости и ос­час­тлив­ле­ны вы­соким по­ложе­ни­ем при мо­ем дво­ре. Мне угод­но дать вам ис­пы­тание. Най­ди­те са­мого нич­тожно­го че­лове­ка из всех жи­вущих на све­те, са­мую ни­кудыш­ную пти­цу на зем­ле и са­мую ник­чемную тра­ву в сте­пи. Даю вам один­надцать ме­сяцев сро­ка. Ес­ли в те­чение это­го вре­мени не ис­полни­те мо­их при­каза­ний жес­то­кое на­каза­ние пос­тигнет вас. Так го­ворю я, хан Ма­ден!

Ко­ли хан при­казал ни­чего не по­дела­ешь. И ви­зири, по­сове­товав­шись меж­ду со­бой, от­пра­вились ис­кать са­мого нич­тожно­го че­лове­ка, са­мую ни­кудыш­ную пти­цу, са­мую ник­чемную тра­ву.

Дол­го ис­ка­ли ви­зири. Мно­го ис­пы­тали они бед и ли­шений. По­ка наш­ли то. за чем пос­лал их хан.

Наш­ли они са­мую худ­шую из трав шен­гель: скот от­ка­зыва­ет­ся есть ее ко­люч­ки; ког­да идешь ми­мо, она цеп­ля­ет­ся за одеж­ду и рвет ее. «На­вер­ное, это и есть са­мая ник­чемная тра­ва в сте­пи». ре­шили они. наб­ра­ли це­лый вь­юк шен­ге­ля и от­пра­вились даль­ше.

Еха­ли, они. еха­ли, вдруг смот­рят си­дит в кус­тарни­ке фа­зан, не­боль­шая нев­зрач­ная пти­ца.

«Это и есть, на­вер­ное, са­мая ни­кудыш­ная пти­ца», по­дума­ли ви­зири.

Они из­ло­вили фа­зана и по­еха­ли даль­ше.

На скло­не го­ры встре­тили они че­лове­ка, оде­того в лох­мотья. Он нас не бо­лее де­сят­ка овец. Ви­зири ста­ли вни­матель­но раз­гля­дывать его: не это ли са­мый нич­тожный че­ловек из всех лю­дей, жи­вущих на зем­ле? По­ка ви­зири рас­смат­ри­вали его. че­ловек сам об­ра­тил­ся к ним: — О вы­сокоч­ти­мые, что вас так удив­ля­ет во мне?

Ви­зири рас­ска­зали ему о по­руче­нии ха­на.

— Нам ос­та­лось най­ти са­мого нич­тожно­го че­лове­ка, и мы смог­ли бы тог­да сме­ло вер­нуть­ся до­мой, — ска­зали они. — Но мы по­теря­ли на­деж­ду най­ти нич­тожно­го че­лове­ка, и по­это­му ду­ша каж­до­го из нас пол­на стра­ха. Твой жал­кий вид по­разил нас, и вот мы сто­им и гля­дим на те­бя: не ты ли и есть са­мый нич­тожный че­ловек?

Обор­ва­нец от­ве­тил:

— Ну что же? Ме­ня зо­вут Жа­ман (Жа­ман — дур­ной, пло­хой, нич­тожный че­ловек). Дол­жно быть, это и есть. Ве­дите ме­ня к ха­ну, и ва­ше де­ло бу­дет сде­лано.

Ви­зири сог­ла­сились с Жа­маном и по­вез­ли его во дво­рец. По до­роге Жа­ман по­сове­товал ви­зирям выб­ро­сить фа­зана и шен­гель-тра­ву, а вмес­то них взять ка­ра-ко­га и со­року. Ви­зири пот­ре­бова­ли объ­яс­не­ния, но Жа­ман за­явил, что от­ве­тит лишь са­мому ха­ну, и ви­зири сде­лали, как он со­вето­вал.

Ког­да ви­зири пред­ста­ли пе­ред ха­ном, он, пос­мотрев на Жа­мана, ска­зал:

— Че­ловек, ко­торо­го вы при­вели, дей­стви­тель­но по­хож на нич­тожно­го. Нич­тожнее его уже, на­вер­ное, нет ни­кого на све­те! От­ве­дите его по­ка на кух­ню, пусть по­вар на­кор­мит его пох­лебкой с хле­бом. Зав­тра я бу­ду с ним го­ворить.

Уве­ли Жа­мана на кух­ню.

— А что ка­са­ет­ся ник­чемной тра­вы и ни­кудыш­ной пти­цы, — про­дол­жал гнев­но хан, — то ви­жу я, что вы их отыс­кать не смог­ли. Ведь из­давна счи­та­ет­ся ни­кудыш­ной пти­цей фа­зан, ник­чемной тра­вой шен-гель. Не­зачем бы­ло ез­дить так да­леко: ка­ра-ко­га за­пол­ня­ет все бе­рега мо­их озер, а со­роки жи­вут в лю­бом из мо­их ле­сов! И хо­тя вы это от­лично зна­ли, вы все же при­тащи­ли их сю­да!

Ви­зири от­ве­тили:

— Хан! Ты прав. Мы дей­стви­тель­но взя­ли сна­чала шен­гель и фа­зана, но по до­роге Жа­ман ска­зал нам, что са­мая ни­кудыш­ная пти­ца — со­рока и са­мая ник­чемная тра­ва — ка­ра-ко­га, и по­сове­товал нам взять имен­но их.

За­думал­ся хан.

— Э-э! Что-то есть на уме у Жа­мана. При­веди­те-ка его сю­да.

Жа­мана при­вели к ха­ну. Хан пос­мотрел на Жа­мана и спро­сил:

— От­ку­да те­бе из­вес­тно, что ка­ра-ко­га са­мая ник­чемная тра­ва, а со­рока ни­кудыш­ная пти­ца?

— Ве­ликий хан! Я стал нич­тожным не в ста­рос­ти, а еще смо­лоду: всю жизнь я ра­ботал у чу­жих лю­дей. Ког­да я при­носил в зи­мовье шен­гель и то­пил ею очаг, то жар дер­жался в пе­чи до ут­ра, как буд­то я то­пил сак­са­улом. Тог­да я по­нял, что хо­тя шен­гель рвет одеж­ду и скот не ест ее, но все же шен­гель по­лез­на че­лове­ку. А ка­ра-ко­га? Ког­да я бро­сал в огонь, она не го­рела; ког­да я пы­тал­ся раз­дуть пла­мя, оно по­туха­ло. Тог­да я по­думал: «Мо­жет быть, скот бу­дет есть ее?» Но скот не ел этой тра­вы, от­хо­дя от нее прочь. Вот по­чему я ре­шил, что ка­ра-ко­га и есть са­мая ник­чемная тра­ва, — от­ве­тил Жа­ман.

— А со­рока? От­ку­да ты взял, что она ни­кудыш­ней фа­зана? — спро­сил хан.

— Каж­дый зна­ет, что у фа­зана вкус­ное мя­со, — ска­зал Жа­ман. — Нель­зя ви­нить его за то, что у не­го нев­зрач­ный вид, — та­ким уж сот­во­рила его при­рода. А вот со­рока, хо­тя и кра­сива перь­ями, но ни­кудыш­на нут­ром. По­доб­но то­му, как пес­тры ее перья, нет меж со­рока­ми сог­ласья: две со­роки вмес­те не ле­та­ют, две со­роки вмес­те не си­дят. Че­лове­ку от нее ни­какой поль­зы нет, в пи­щу она не го­дит­ся. По­это­му со­рока — са­мая ни­кудыш­ная пти­ца.

— Хо­рошо, — ска­зал хан, ты все пра­виль­но го­воришь. Но от­ку­да ты зна­ешь, что ты и есть са­мый нич­тожный че­ловек?

— О хан! — от­ве­тил Жа­ман. — Мне пять­де­сят лет. Ро­вес­ни­ки мои дав­но по­жени­лись. Их ок­ру­жа­ют де­ти, же­ны им прис­лу­жива­ют, пос­то­рон­ние ока­зыва­ют ува­жение. А я ски­та­юсь по ми­ру, тру­жусь на чу­жих лю­дей. Кто же тог­да нич­тожный че­ловек, кто же тог­да Жа­ман, как не я? Хан по­качал го­ловой.

— Ой, рад бы я был, ес­ли бы ты дей­стви­тель­но ока­зал­ся жа­маном! Ну, лад­но. Ты ска­зал все пра­виль­но. Те­перь вот пос­лу­шай. Есть у ме­ня чу­дес­ный конь, взгля­ни на не­го и ска­жи, ка­ков он.

— Хо­рошо! — сог­ла­сил­ся Жа­ман.

Ког­да при­вели ко­ня, Жа­ман вни­матель­но его ос­мотрел и ска­зал: — По ви­ду у ко­ня не­дос­татков нет. Поз­воль, хан, про­ехать на нем. Хан сог­ла­сил­ся. Жа­ман пе­ре­ехал на ко­не че­рез ре­ку и, вер­нувшись, ска­зал:

— Мой хан! У это­го ко­ня нет не­дос­татков, ес­ли не счи­тать, что у не­го в по­вад­ке есть что-то ко­ровье. Хан уди­вил­ся.

— Ох, зло­дей! Ты уга­дал! Мать это­го же­ребен­ка приш­лось при­резать, и, по­ка он вы­рос и смог сам пас­тись, его кор­ми­ли ко­ровь­им мо­локом. Как ты до­гадал­ся?

— Я за­метил, что, пе­рехо­дя ре­ку, конь этот зад­ние но­ги от­ря­хивал, а го­лову все вре­мя при­гибал к во­де. Ко­рову хоть со­рок раз на­пои, она не прой­дет че­рез ре­ку, что­бы не на­пить­ся в со­рок пер­вый.

Ок­ру­жав­шие ха­на ви­зири с удив­ле­ни­ем пос­мотре­ли друг на дру­га. Хан не­кото­рое вре­мя си­дел за­думав­шись. По­том он ска­зал:

— У ме­ня есть дра­гоцен­ный ка­мень. Этот ка­мень об­ла­да­ет чу­дес­ным свой­ством, по­доб­но перс­тню Со­ломо­на, по­соху Мо­исея, сум­ке Да­вида. От­га­дай, ка­ким свой­ством об­ла­да­ет мой ка­мень?

И хан ве­лел при­нес­ти из сво­ей сок­ро­вищ­ни­цы дра­гоцен­ный ка­мень. Жа­ман взве­сил ка­мень в ру­ке и ска­зал:

— Твой ка­мень, хан, дей­стви­тель­но чу­десен! Но кто-то по­зави­довал те­бе и сгла­зил его: в нем за­велись два чер­но­голо­вых чер­вя. Они уже ис­то­чили сер­дце­вину кам­ня. Прой­дет два го­да — ка­мень рас­ко­лет­ся и по­теря­ет свое чу­дес­ное свой­ство.

Приб­ли­жен­ные ха­на не зна­ли, ве­рить Жа­ману или нет. Тог­да хан ре­шил про­верить сам и при­казал рас­ко­лоть ка­мень. В нем наш­ли двух чер­но­голо­вых чер­вей.

— От­ку­да ты уз­нал, что в кам­не жи­вут чер­ви? — спро­сил хан.

— По сво­ему чу­дес­но­му свой­ству ка­мень дол­жен был бы об­ла­дать не­обык­но­вен­ной тя­жестью, — от­ве­тил Жа­ман. — Но он ока­зал­ся лег­че, чем я то­го ожи­дал. От­сю­да я зак­лю­чил, что в нем дол­жна быть пус­то­та.

Тог­да хан за­дал еще воп­рос:

— Ты ока­зал­ся не Жа­ман, а муд­рец! Так вот, ска­жи, по­жалуй­ста, как дре­вен мой хан­ский род?

Жа­ман обо­шел вок­руг хан­ско­го тро­на и, гля­дя ха­ну пря­мо в гла­за, от­ве­тил:

— Мой хан! В муд­рости ты не ус­ту­па­ешь ни­кому, но в тво­ем ро­ду был единс­твен­ный хан — ты сам. Ро­дите­ли твои бы­ли прос­ты­ми людь­ми, а не по­том­ка­ми древ­не­го хан­ско­го ро­да.

— Что ты бол­та­ешь! — гнев­но вос­клик­нул хан. — Я про­ис­хо­жу из ро­да, семь ко­лен ко­торо­го бы­ли ха­нами!

Но Жа­ман про­дол­жал сто­ять на сво­ем.

— Нет, по­вели­тель, — ска­зал он. — Толь­ко ты один хан. Твои ро­дите­ли бы­ли прос­ты­ми людь­ми.

Хан при­казал поз­вать свою мать.

— Пусть не ока­жет­ся она по­вин­ной в кро­ви че­лове­ка и ска­жет прав­ду: я не мо­гу прос­тить Жа­ману по­доб­ной дер­зости и при­кажу от­ру­бить ему го­лову!

Ког­да приш­ла мать ха­на, и ей рас­ска­зали все, что го­ворил Жа­ман, она, глу­боко вздох­нув, об­ра­тилась к ха­ну:

— О мой сын! Я ста­ра. На скло­не жиз­ни я не хо­чу быть при­чиной смер­ти не­вин­но­го. Я од­на хра­нила тай­ну. Но за­чем мне ее бе­речь, ес­ли тай­ну эту зна­ет еще Жа­ман? Отец твой имел до ме­ня де­вят­надцать жен и од­ну за дру­гой убил их за то, что они ро­жали ему до­черей. Двад­ца­той же­ной его ста­ла я. Ког­да я за­бере­мене­ла, то, ис­пу­гав­шись за свою жизнь, об­ра­тилась к зна­харям. Они мне пред­ска­зали, что я ро­жу дочь. Я дол­го го­рева­ла в ожи­дании до­чери и сво­ей смер­ти. В эти дни у од­но­го прос­то­го че­лове­ка, жив­ше­го не­дале­ко от на­шего двор­ца, же­на бы­ла то­же бе­ремен­на. Я сно­ва приз­ва­ла зна­харей, и они от­кры­ли мне, что во чре­ве прос­той жен­щи­ны рас­тет сын. Тог­да я выз­ва­ла прос­тую жен­щи­ну к се­бе и по­веда­ла ей свое го­ре. Я по­дари­ла ей мно­го зо­лота и про­сила ее, ес­ли у нее ро­дит­ся сын, от­дать его мне вза­мен мо­ей до­чери, сох­ра­нив тай­ну до мо­гилы. Жен­щи­на сог­ла­силась. Ког­да при­шел час мне ро­жать, хан был на охо­те. Мы раз­ре­шились с прос­той жен­щи­ной од­новре­мен­но. Что­бы сох­ра­нить тай­ну, мы не до­пус­ти­ли к се­бе ни­кого пос­то­рон­не­го. Ле­вой ру­кой я от­да­ла свою дочь, а пра­вой ру­кой при­няла к се­бе те­бя, сын мой. И она горь­ко зап­ла­кала.

— Ес­ли это так, — ска­зал хан, об­ра­ща­ясь к Жа­ману, — то я ме­нее дос­то­ин тро­на, чем ты, муд­рый!

И он со­шел с тро­на, ус­ту­пив Жа­ману хан­ское мес­то.

— Нет, хан! — ска­зал Жа­ман. — Я прос­той че­ловек, и у ме­ня нет же­лания за­нимать хан­ский трон. Я удо­воль­ству­юсь тем, что бу­ду на­ходить­ся в тво­ей те­ни. Са­дись же на свой трон, хан Ма­ден!

Хан вер­нулся на трон и ска­зал:

— Как же ты уз­нал, что я сын прос­то­го че­лове­ка? Тог­да Жа­ман от­ве­тил:

— Умен я или глуп, прав ли, ви­новат, но ког­да я при­шел к те­бе, я был тво­им гос­тем. Ты пос­лал ме­ня на кух­ню и ве­лел на­кор­мить пох­лебкой с хле­бом. Ты не наз­вал ту пи­щу, ко­торую едят ха­ны, а наз­вал ту, ко­торая счи­та­ет­ся луч­шей у на­рода. В этом про­яви­лась твоя прос­то­та, и я до­гадал­ся, что ты хан не по рож­де­нию.

Вся сви­та ха­на и ви­зири не пе­рес­та­вали удив­лять­ся про­ница­тель­нос­ти Жа­мана.

А хан по-преж­не­му уп­равлял сво­ими под­данны­ми. За ум и на­ход­чи­вость хан по­любил Жа­мана, наз­на­чив его сво­им ви­зирем. А ос­таль­ные со­рок хан­ских ви­зирей впа­ли в не­милость.

Од­нажды вый­дя из двор­ца, Жа­ман уви­дел не­пода­леку боль­шую бе­лую юр­ту. Воз­ле юр­ты тол­пился на­род, ожи­дая оче­реди, что­бы вой­ти внутрь. Жа­ман вер­нулся во дво­рец и спро­сил ха­на, что это за сбо­рище.

Хан ска­зал:

— Тут жи­вет один че­ловек: по по­ложе­нию прос­то­людин, по бо­гатс­тву хан, по име­ни Ва­ли. У не­го есть дочь, зо­вут ее Мен­ды. С пят­надца­ти лет вы­бира­ет она се­бе же­ниха и не мо­жет выб­рать, по­тому что хо­чет, что­бы же­них пре­вос­хо­дил ее умом. Сей­час ей уже трид­цать пять, до сих пор же­них не на­шел­ся. Лю­ди, ко­торых ты ви­дал воз­ле юр­ты, — баи и мур­зы, ко­торые хо­тят по­бедить ее сер­дце.

Выс­лу­шал все это Жа­ман и по­думал: «А ну, пой­ду-ка я по­пытаю счастья!»

И ве­чером, ког­да на­род ра­зошел­ся по до­мам, Жа­ман по­дошел к бе­лой юр­те. К не­му выш­ла строй­ная мо­лодая де­вуш­ка. Уви­дав нев­зрач­но­го Жа­мана, она гру­бо спро­сила:

— Те­бе что нуж­но?

— Мое де­ло не к те­бе, — спо­кой­но ска­зал Жа­ман. — Мое де­ло к тво­ей гос­по­же. Иди, ска­жи ей!

Слу­жан­ка зас­ме­ялась и, вер­нувшись к сво­ей гос­по­же, ска­зала:

— Ты хо­тела, гос­по­жа моя, выб­рать се­бе хо­роше­го му­жа, а лю­ди из-за то­го ос­ме­лели без ме­ры: при­ходят всяк, ко­му не лень. Вот сей­час при­шел та­кой че­ловек, что на не­го и смот­реть про­тив­но, а спра­шива­ет те­бя!

Мен­ды улыб­ну­лась.

— Хо­тя он нев­зра­чен, от­ку­да ты зна­ешь, кто это? Вот возь­ми эти ве­щи и от­не­си ему.

Слу­жан­ка за­вер­ну­ла в шел­ко­вую ска­терть дра­гоцен­ный ка­мень, осе­лок и нож и от­несла Жа­ману. Жа­ман ос­мотрел ве­щи и ска­зал:

— Пой­ди к сво­ей гос­по­же, возь­ми у нее те пред­ме­ты, ко­торых тут не хва­та­ет, что­бы сде­лать все так. как она хо­чет.

— Ой-бой! — ска­зала слу­жан­ка, во­ротись к сво­ей гос­по­же. — Жа­ман про­сит то, че­го не­дос­та­ет.

— Хо­рошо! — ска­зала Мен­ды. — От­не­си ему вот и это! — И она ука­зала слу­жан­ке на мо­лоток и на­коваль­ню.

Жа­ман по­ложил на на­коваль­ню осе­лок и уда­ром мо­лот­ка рас­ко­лол его по­полам. По­том он от­бил нож от ру­ко­ят­ки и на­конец прев­ра­тил дра­гоцен­ный ка­мень в два ос­колка.

Сде­лав все это, он соб­рал ос­колки, от­дал слу­жан­ке, при­казав от­нести их де­вуш­ке.

Уви­дав раз­би­тые ве­щи, Мен­ды вско­чила.

— Ес­ли это не черт, то это и есть тот, ко­го я так дол­го ищу! вос­клик­ну­ла она. — Зо­ви его сю­да!

Обом­левшая слу­жан­ка не зна­ла, что и ду­мать. Она поз­ва­ла Жа­мана. он во­шел в юр­ту, спо­кой­ный и мед­ли­тель­ный. Го­ворят, Мен­ды встре­тила его с по­четом.

Рань­ше к ней при­ходи­ли сы­новья ба­ев, ха­нов. Всем им по­сыла­ла Мен­ды те же ве­щи, что и Жа­ману. Но они, ни­чего не по­няв, лишь воз­му­щались, го­воря: «Раз­ве в мо­ем до­ме нет но­жей? Или в каз­не нет дра­гоцен­ных кам­ней? Или, на­конец, я не ви­дел прос­то­го осел­ка?» — и ухо­дили не­доволь­ные.

В тот же ве­чер, ког­да Жа­ман был у Мен­ды, ее братья дер­жа­ли меж­ду со­бой со­вет.

— Как же так? — го­вори­ли они. — Ей уже трид­цать пять лет, она все вы­бира­ет се­бе же­ниха?! Тут что-то не­лад­но! У нее, на­вер­ное, есть тай­ный дру­жок. На­до его из­ло­вить!

И вот пос­та­вили они воз­ле юр­ты Мен­ды ка­ра­уль­ных. Чуть свет Жа­ман, по­кинув теп­лые объ­ятья де­вуш­ки, счас­тли­вый, за­шагал до­мой. Ед­ва он сде­лал нес­коль­ко ша­гов, на не­го на­кину­лись ка­ра­уль­щи­ки, схва­тили и при­волок­ли к брать­ям де­вуш­ки. А те в свою оче­редь при­вели его к ха­ну.

— Вот, ска­зали они, пой­ма­ли, хан, тво­его ви­зиря! Ночью, тай­но он хо­дил соб­лазнять де­вуш­ку. Не ус­пел Жа­ман по­селить­ся в тво­ем двор­це, как на­чал оби­жать на­род.

Хан мах­нул ру­кой, и братья уш­ли.

— Ну, — спро­сил хан стро­го, ког­да они ос­та­лись с Жа­маном на­еди­не, — был ты у де­вуш­ки?

— Нет.

— Но ведь братья ее го­ворят, что те­бя из­ло­вили у нее. — Они кле­вещут на ме­ня, хан, — от­ве­тил Жа­ман. — Ме­ня пой­ма­ли, ког­да я шел че­рез по­ле.

— Из ува­жения к тво­ей муд­рости, — ска­зал хан, — я да­же хо­тел ус­ту­пить те­бе свой трон. Но ты не при­нял тро­на. Тог­да я сде­лал те­бя глав­ным ви­зирем. А Ва­ли-бай, отец этой де­вуш­ки, мне не ме­нее до­рог. Ска­жи прав­ду, и я обе­щаю те­бе сос­ва­тать де­вуш­ку.

Но Жа­ман про­дол­жал от­пи­рать­ся. Тог­да хан рас­сердил­ся и при­казал па­лачам по­весить Жа­мана. Па­лачи по­вели Жа­мана к ви­сели­це, на­кину­ли на его шею пет­лю и под­ня­ли его вы­соко под пе­рек­ла­дину.

Жа­ман чи­тал мо­лит­вы. По­том он стал хри­петь. Уже ды­хание его ос­та­нови­лось, как вдруг, рас­се­кая тол­пу, прис­ка­кал всад­ник в бе­лой одеж­де, с ли­цом, зак­ры­тым пок­ры­валом, и лов­ким уда­ром саб­ли пе­реру­бил ве­рев­ку. Ког­да Жа­ман упал на зем­лю, всад­ник со­шел с ко­ня, по­ложил на грудь ле­жав­ше­го саб­лю и так же быс­тро, как по­явил­ся, ум­чался не­из­вес­тно ку­да.

Прош­ло нем­но­го вре­мени, и Жа­ман при­шел в се­бя. Па­лачи хо­тели бы­ло ве­шать его сно­ва, но он ска­зал:

— Те­перь ве­дите ме­ня к ха­ну!

И па­лачи до­вели его к ха­ну.

Уви­дав Жа­мана, хан вско­чил со сво­его тро­на и с гне­вом зак­ри­чал:

— По­чему до сих пор не каз­ни­ли его?

Па­лачи, упав на зем­лю, рас­ска­зали ха­ну обо всем слу­чив­шемся. Хан обер­нулся к Жа­ману:

— Что же, ты ре­шил­ся на­конец ска­зать мне прав­ду?

— О по­вели­тель! — ска­зал Жа­ман. — Я при­шел ска­зать всю прав­ду.

— В та­ком слу­чае ска­жи, прав­да ли, что ты был у Мен­ды, до­чери Ва­ли-бая, в ту ночь?

— Прав­да.

— Дал ли ты сло­во, что же­нишь­ся на ней?

— Да, дал сло­во.

— По­чему же в тот раз ты не ска­зал мне об этом?

— Мой хан! — мол­вил Жа­ман. — В тот раз я не ска­зал прав­ды по сле­ду­ющей при­чине. Ког­да я при­шел к до­чери Ва­ли-бая и дал ей знать об этом, то она пос­ла­ла мне осе­лок, нож и дра­гоцен­ный ка­мень. Это оз­на­чало: «До тех пор, по­ка осе­лок не сто­чит­ся, до тех пор, по­ка нож не от­де­лит­ся от ру­ко­ят­ки, хра­ни тай­ну. Че­ловек, не рас­крыв­ший тай­ны за этот срок, сво­ей вер­ностью за­во­юет мое сер­дце, по­доб­но то­му, как си­лой рас­се­ка­ют дра­гоцен­ный ка­мень…» Так го­вори­ла она эти­ми пред­ме­тами.

Я от­ве­тил: «Тай­ну бу­ду хра­нить до тех пор, по­ка го­лова моя не отор­вется от плеч, по­доб­но но­жу, кли­нок ко­торо­го я от­де­лил от ру­ко­ят­ки. Тай­ну бу­ду хра­нить, по­ка осе­лок не сто­чит­ся, и я не ра­зобь­юсь вдре­без­ги. Бу­ду хра­нить тай­ну и за­во­юю твое сер­дце по­доб­но то­му, как рас­се­каю дра­гоцен­ный ка­мень». И я сде­лал это. Как ви­дишь, я дал сло­во. И по­тому в тот раз не го­ворил прав­ды. Но ког­да ме­ня при­вели к ви­сели­це и ста­ли ве­шать, де­вуш­ка, по­жалев ме­ня, прис­ка­кала на бе­лом ко­не и, пе­реру­бив ве­рев­ку, по­ложи­ла по­перек ме­ня свою саб­лю. Это оз­на­чало: «Без ви­ны за ме­ня не по­гибай. Я убе­дилась в тво­ем му­жес­тве и тво­ей вер­ности. По­это­му я воз­вра­щаю те­бе клят­ву!» Она са­ма ос­во­боди­ла ме­ня от свя­зыва­юще­го мои ус­та сло­ва, и я те­перь го­ворю прав­ду, ис­тинную прав­ду.

Убе­див­шись в прав­ди­вос­ти Жа­мана, хан соз­вал на­род и ус­тро­ил боль­шой пир, длив­ший­ся трид­цать дней и со­рок но­чей. По­том он сос­ва­тал Жа­ману кра­сави­цу Мен­ды.

Од­нажды со­рок ви­зирей, воз­не­нави­дев­ших Жа­мана с тех пор, как хан приб­ли­зил его к се­бе, дер­жа­ли со­вет.

— Так это про­дол­жать­ся не мо­жет! — ре­шили ви­зири. — На­до по­се­ять враж­ду меж­ду ха­ном и Жа­маном. На­до при­вес­ти ха­на к Жа­ману в гос­ти, по­казать ему кра­сави­цу Мен­ды. Хан не ус­то­ит пе­ред ее кра­сотой, и мы Заж­жем меж­ду ни­ми огонь враж­ды.

Уго­ворив­шись, они ста­ли на­пере­бой хва­лить ха­ну кра­сави­цу Мен­ды.

Хан под­дался уго­ворам, и, по­бывав в до­ме Жа­мана, собс­твен­ны­ми гла­зами убе­дил­ся в не­обы­чай­ной кра­соте Мен­ды.

«В са­мом де­ле, — по­думал хан, — она дос­той­на ме­ня!» Вер­нувшись во дво­рец, он приз­вал к се­бе со­рок ви­зирей.

— У ме­ня не бы­ло ни­каких мыс­лей про­тив Жа­мана, — ска­зал он, об­ра­тясь к ви­зирям. — Вы за­рони­ли их во мне. Я уви­дел кра­соту Мен­ды и те­перь спра­шиваю вас, к ка­кой хит­рости вы при­бег­не­те, что­бы мне ов­ла­деть ею?

Ви­зири от­ве­тили:

— Мы уже при­дума­ли, гос­по­дин наш! По­зови Жа­мана. Пош­ли его в Бар­са-Кель­мес, в стра­ну, от­ку­да ник­то не воз­вра­ща­ет­ся. Там он и ум­рет.

Пос­ле его смер­ти кто же возь­мет его же­ну, как не ты, хан?

Хан пос­лал за Жа­маном джи­гита. По­дошел джи­гит к юр­те Жа­мана и стал смот­реть че­рез щель. Ви­дит: ле­жит Жа­ман на кош­ме, от­ды­ха­ет. А же­на его си­дит воз­ле не­го, смот­рится в зер­ка­ло, лю­бу­ет­ся со­бой и го­ворит Жа­ману:

— Я удив­ля­юсь де­лам ал­ла­ха. Он объ­еди­ня­ет та­ких лю­дей, раз­ни­ца меж­ду ко­торы­ми, как меж­ду не­бом и зем­лей. Смот­рю я на се­бя и ви­жу, что по­доб­на че­тыр­надца­тид­невной лу­не, дос­тигшей пол­но­луния. Смот­рю на те­бя — ты по­добен озе­ру, во­да ко­торо­го вы­сох­ла.

Жа­ман под­нял го­лову:

— Не так ты го­воришь, Мен­ды! Ты соб­лазни­лась не мо­им тем­ным цве­том ко­жи или мо­ей ста­ростью, а выш­ла за­муж за мой ум, — за­кон­чил он рас­сме­яв­шись.

Мен­ды, улыб­нувшись сло­вам му­жа, обер­ну­лась. Джи­гит, вхо­див­ший в это вре­мя в юр­ту, по­ражен­ный ее кра­сотой, по­терял соз­на­ние и упал.

Жа­ман и его же­на спрыс­ну­ли джи­гита во­дой и, ког­да он при­шел в се­бя, ста­ли расс­пра­шивать. Джи­гит ска­зал, что хан пос­лал его за Жа­маном, и ушел.

Ког­да джи­гит вер­нулся во дво­рец, хан не­доволь­но ска­зал:

— Ты ушел дав­но! А мы тут си­дим и ждем те­бя.

Джи­гит рас­ска­зал ха­ну, как все бы­ло, и хан от его ре­чей еще боль­ше за­горел­ся же­лани­ем.

Ког­да джи­гит ушел, Жа­ман спро­сил же­ну:

— Пой­ти к ха­ну или нет?

— Иди, — ска­зала Мен­ды. — Я дав­но ду­маю, что он хо­чет пос­лать те­бя в Бар­са-Кель­мес. Ко­ли пош­лет — сог­ла­сись. Но не бе­ри в до­рогу быс­тро­ного­го ска­куна, не бе­ри и плав­но­го ино­ход­ца. А возь­ми са­мую сы­тую отъ­ев­шу­юся ло­шадь из та­буна. Со­рок ви­зирей бу­дут те­бя про­вожать на трех­днев­ное рас­сто­яние. Но лишь толь­ко они скро­ют­ся из ви­ду, ты вер­нись об­ратно, зай­ди в лес, за­режь сво­его от­кор­млен­но­го ко­ня и при­неси его мя­со до­мой. Вот мы и бу­дем пи­тать­ся им. Ког­да Жа­ман при­шел к ха­ну, хан ска­зал:

— Я хо­чу те­бя пос­лать в даль­ний труд­ный путь. Моя на­деж­да не на твое му­жес­тво, а на твой ум. По­едешь?

— По­еду, — ска­зал Жа­ман. — По­сылай, ку­да хо­чешь!

— Есть та­кая стра­на, — ска­зал хан, — на­зыва­ет­ся она Бар­са-Кель­мес. Там па­сет­ся ов­ца, один во­лос ко­торой зо­лотой, а дру­гой се­реб­ря­ный. Ес­ли ее за­резать, то из шку­ры вый­дет шу­ба. Хо­чу я но­сить та­кую шу­бу. Над той стра­ной ле­та­ет ут­ка, крылья ко­торой из се­реб­ра, а перья из зо­лота. Из них я хо­чу сде­лать се­бе ве­нец. Там жи­вет ве­ликан — у не­го есть чер­ный ар­га­мак. За один шаг он сто верст пе­реша­гива­ет. Я хо­чу сесть на это­го ко­ня. Вот иди — дос­тань мне шку­ры ов­цы, перья ут­ки и ар­га­мака!

Жа­ман, выб­рав из та­бунов са­мого от­кор­млен­но­го ко­ня, пус­тился в путь. Со­рок ви­зирей про­вожа­ли его на трех­днев­ное рас­сто­яние. А про­водив, вер­ну­лись на­зад. Ед­ва скры­лись ви­зири, Жа­ман по­вер­нул сво­его ко­ня, за­ехал в гус­той чер­ный лес Ка­рато­гай. Там он за­резал сво­его ко­ня, схо­дил до­мой за вь­юч­ной ло­шадью, при­вез в свою юр­ту мя­со и по­солил его. Под кро­ватью вы­рыл Жа­ман глу­бокую яму. Днем си­дел в ней, а ночью вы­лезал на­верх и, пи­та­ясь мя­сом ко­ня, жил со сво­ей же­ной без­за­бот­но.

Про­шел год. Од­нажды, буд­то бы для то­го, что­бы выс­ка­зать со­болез­но­вание, хан при­ехал к кра­сави­це Мен­ды. Пос­ле уго­щения хан на­чал:

— Ког­да я по­сылал сво­их ви­зирей за са­мой ник­чемной тра­вой, за са­мой ни­кудыш­ной пти­цей, за са­мым нич­тожным че­лове­ком, то твой муж ока­зал­ся этим Жа­маном. Но хо­тя он был Жа­маном, я, по­корен­ный его умом, да­же ус­ту­пил бы­ло ему хан­ский трон. Бла­года­ря сво­ему уму он же­нил­ся на те­бе. Но те­перь, вид­но, зря я по­наде­ял­ся на не­го, пос­лав его по од­но­му важ­но­му го­сударс­твен­но­му де­лу. Срок воз­вра­щения его про­шел. Быть мо­жет, та­кова во­ля ал­ла­ха… Но я не хо­чу ос­та­вить те­бя оди­нокой. Не­даром го­ворят: «Ког­да ум­рет стар­ший брат, же­на его ос­та­ет­ся в нас­ледс­тво млад­ше­му». Жа­ман мне был как брат — вот и ре­шил я взять те­бя к се­бе, за­ботить­ся о те­бе.

— Э-э! — ска­зала Мен­ды. — Ес­ли та­кова во­ля ал­ла­ха, то ни­чего не по­дела­ешь! Ког­да он впер­вые при­ехал к вам, мой хан, у вас в ру­ках был дра­гоцен­ный ка­мень. Этот ка­мень вы, по со­вету Жа­мана, раз­би­ли. Пос­ле это­го ка­мень стал ник­чемным. У каж­дой ве­щи, хан, есть свое вре­мя, в ко­торое она до­роже, чем в лю­бой дру­гой час. Тог­да я бы­ла де­вуш­кой, а те­перь я по­доб­на рас­се­чен­но­му кам­ню: все рав­но, слу­жа те­бе, я не уго­жу! По­это­му луч­ше не трать, хан, вре­мени по­пус­ту!

Го­ворят, что хан, сму­щен­ный от­ве­том кра­сави­цы Мен­ды, вер­нулся до­мой ни с чем.

Хан ушел, Мен­ды клик­ну­ла Жа­мана из ямы.

— Те­перь иди к ха­ну и сам от­ве­чай! — ска­зала она.

Ед­ва хан вер­нулся во дво­рец и усел­ся на тро­не, как рас­кры­лись две­ри и, скло­нясь в при­ветс­твии пе­ред сво­им гос­по­дином, во­шел Жа­ман. Хан сов­сем рас­те­рял­ся.

— Ух! — ска­зал он. — Ког­да ты вер­нулся? Ну, рас­ска­зывай!

Жа­ман от­ве­тил:

— Рас­сказ мой ко­роток. Пос­ле то­го, как ви­зири про­води­ли ме­ня, один го­лод­ный лев стал прес­ле­довать ме­ня. Тог­да я ре­шил: «Чем ид­ти в Бар­са-Кель­мес, луч­ше рас­пра­вить­ся с этим вра­гом!» И, вы­нув из но­жен саб­лю, я сам по­шел на ль­ва. Он сна­чала заб­рел в мой а­ул, заб­рался в мою юр­ту, а по­том выс­ко­чил от­ту­да, ес­ли гла­за мои не оши­ба­ют­ся, за­бежал в твой дво­рец, хан!

Хан не знал, что ска­зать — то крас­нел, то блед­нел. На­конец он соб­рался с ду­хом:

— Я ви­новат пе­ред то­бой, Жа­ман! Я ошиб­ся. Я под­дался соб­лазну, при­чиной че­го бы­ли мои ви­зири. Те­перь они сде­ла­ют зло ли­бо те­бе, ли­бо мне. Луч­ше все­го ты у­ез­жай ку­да-ни­будь!

Жа­ман сог­ла­сил­ся, и хан, навь­ючив со­рок вер­блю­дов дра­гоцен­ностя­ми, от­пра­вил его в стра­ну со­сед­не­го ха­на Ак­ша­хана.

Жа­ман стал жить в стра­не Ак­ша­хана и прос­лыл там од­ним из са­мых ува­жа­емых лю­дей.

Тщет­но пы­тал­ся хан за­быть Жа­мана. Дни шли за дня­ми, но мысль об уте­рян­ном дру­ге не да­вала ему по­коя.

Од­нажды, ког­да хан от­ды­хал на кош­ме, ус­тре­мив взор на шан­рак, к не­му вош­ли со­рок ви­зирей.

Хан под­нял го­лову и ска­зал:

— Враг наг­ря­нул, стра­на в вол­не­нии, ги­бель близ­ка! Что это зна­чит? От­га­дай­те. Ина­че я вас каз­ню!

Ви­зири по­сове­щались меж­ду со­бой и по­еха­ли к Жа­ману, что­бы тот раз­га­дал сло­ва ха­на. Жа­ман, при­вет­ли­во встре­тив со­рок ви­зирей, выс­лу­шал их и ска­зал:

— Тут ни­чего муд­ре­ного нет. Сей­час я вам все объ­яс­ню. Вот ле­жал он у се­бя в юр­те и вспо­минал про­шед­шее. По­ка хан ле­жал, гля­дя на шан­рак, од­на из пе­рек­ла­дин — куль­дре­уш (Куль­дре­уш — пе­рек­рес­тные ре­еч­ки в по­толоч­ном кру­ге юр­ты) — вы­пала. Хан ре­шил вас ис­пы­тать и ска­зал эти сло­ва, по­тому что, ког­да враг раз­ру­ша­ет юр­ту, то на­чина­ет это де­ло с куль­дре­уша. Вер­ни­тесь на­зад, вставь­те вы­пав­шую пе­рек­ла­дину на мес­то, и хан бу­дет до­волен.

Ви­зири вер­ну­лись к ха­ну и го­ворят:

— По­вели­тель! Куль­дре­уш вы­пал. Раз­ре­ши его вста­вить.

Хан рас­сме­ял­ся.

— Кто это вас на­учил?

Ви­зири ска­зали прав­ду.

Тог­да хан стал нас­тавлять ви­зирей:

— Хоть он и был Жа­маном, за­то в труд­ные ми­нуты, бла­года­ря сво­ей муд­рости, по­могал нам вый­ти из бе­ды. Он всег­да шел навс­тре­чу каж­до­му, го­товый по­мочь со­ветом и де­лом. Вы же из за­вис­ти сде­лали так, что я рас­стал­ся с ним. Ес­ли бы он те­перь не вы­ручил вас со­ветом, все бы вы бы­ли каз­не­ны. Не­даром го­ворят: «Не рой яму дру­гому — сам в нее по­падешь».

Со­рок ви­зирей хо­тели уго­дить ха­ну, вся­чес­ки пы­та­ясь раз­влечь его. Они каж­дый день ус­тра­ива­ли иг­ры и пи­ры, но ни­чего не мог­ло раз­ве­селить ха­на. В сво­ей тос­ке по Жа­ману он был бе­зуте­шен.

Од­нажды в соп­ро­вож­де­нии со­рока ви­зирей хан по­ехал на охо­ту. В по­гоне за зве­рем на скло­нах гор они встре­тили ста­рика, пас­ше­го овец.

Ска­зав обыч­ное при­ветс­твие, хан спро­сил ста­рика:

— Отец! Сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как вер­ши­на этой го­ры пок­ры­лась ине­ем?

— На­вер­ное, лет двад­цать, — от­ве­тил ста­рик.

— А сколь­ко вре­мени прош­ло с тех пор, как под­но­жие этой го­ры пок­рыл иней? — спро­сил хан.

— Лет пят­надцать, — от­ве­тил ста­рик.

— А сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как с вер­ши­ны этой го­ры те­чет ру­чей? — сно­ва спро­сил хан.

— А это­му уже, на­вер­ное, лет де­сять, — от­ве­тил ста­рик. Хан за­думал­ся на мгно­вение, а по­том спро­сил еще:

— Отец! Ты из сколь­ких сос­то­ишь?

— Ой, све­тик мой! — от­ве­тил ста­рик. — Ког­да ло­жусь, нас двое, ког­да встаю — чет­ве­ро.

— Дед, — ска­зал тог­да хан. — У ме­ня есть со­рок пес­трых гу­сей. Мне нуж­но, что­бы их перья бы­ли вы­дер­ну­ты не­замет­но, что­бы мя­со их бы­ло сва­рено без ог­ня, что­бы их за­резать без кро­ви. Най­дет­ся ли та­кой че­ловек, ко­торый мог бы сде­лать это?

— Най­дет­ся! — ска­зал ста­рик. — Ес­ли най­дешь та­кого че­лове­ка, так он боль­ше сде­ла­ет.

Хан удов­летво­рил­ся сло­вами ста­рика, по­вер­нул ко­ня и по­ехал до­мой. По до­роге он ска­зал ви­зирям:

— Вы слы­шали, что го­ворил я и что от­ве­чал мне ста­рик? Так вот, от­га­дай­те, что это все зна­чит! Даю вам один­надцать ме­сяцев сро­ка. Ес­ли не от­га­да­ете, то ни од­но­го не ос­тавлю в жи­вых!

Ви­зири рас­те­рялись и опять по­еха­ли к Жа­ману за со­ветом.

— Это де­ло бу­дет не­лег­ким. Все вы, со­рок ви­зирей, осуж­де­ны на смерть. Ни­чего не по­дела­ешь, на­до от­га­дывать! Но я вам по­могу. Ка­жет­ся, я на­шел вы­ход. Вы дол­жны ос­та­вить од­но­го ко­ня жи­вым, а ос­таль­ных за­резать. Свою одеж­ду вы дол­жны сжечь и на кос­тре, ко­торый из нее по­лучит­ся, сва­рить мя­со од­но­го ко­ня. Пос­ле это­го я ся­ду на ос­тавше­гося жи­вым единс­твен­но­го ко­ня и по­гоню вас на­гими к ха­ну. Ес­ли вы не соч­те­те не­дос­той­ным это для се­бя и по­том не бу­дете мне мстить, то я зас­туплюсь за вас пе­ред ха­ном.

Ви­зири в один го­лос от­ве­тили:

— Ой-ой, гос­по­дин Жа­ман! Не бу­дем сер­дить­ся! Лишь бы ос­тать­ся нам жи­выми. Хан очень сер­дит на нас!

Дош­ла до ха­на весть о том, что едет к не­му Жа­ман. С со­рока джи­гита­ми вы­ехал хан навс­тре­чу Жа­ману. На пол­днев­ное рас­сто­яние при­казал хан рас­сте­лить по сте­пи шел­ко­вые ков­ры, что­бы но­ги до­рого­го Жа­мана не ка­сались зем­ли. У са­мой сво­ей юр­ты при­казал хан пос­та­вить Жа­ману бе­лый ша­тер.

По при­ез­де дру­га хан за­был про ви­зирей и ус­тро­ил пир, длив­ший­ся трид­цать дней и со­рок но­чей.

Ви­зири на­чали роп­тать.

— Наш хан ду­ма­ет толь­ко о се­бе. Он за­нят толь­ко сво­ими за­бота­ми и пус­тя­ками-за­гад­ка­ми!

Ус­лы­хав это, Жа­ман выз­вал их во дво­рец и пе­ред ха­ном и пе­ред на­родом ска­зал им:

— Тот ста­рик, ко­торо­го встре­тил на охо­те хан, был муд­ре­цом. Хан уга­дал в нем ум и по­это­му об­ра­тил­ся к не­му в на­деж­де, что он муд­рым со­ветом по­может ис­пра­вить его ви­зирей. Ког­да хан спро­сил: «Сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как вер­ши­на этой го­ры пок­ры­лась ине­ем?»— это оз­на­чало: «Сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как се­дина по­яви­лась в тво­их во­лосах?» Ког­да хан спро­сил: «А сколь­ко вре­мени прош­ло с тех пор, как под­но­жие этой го­ры пок­рыл иней?»— это оз­на­чало: «Сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как бо­рода твоя ста­ла се­дой?» Ког­да же хан спро­сил: «А сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как с вер­ши­ны этой го­ры те­чет ру­чей?»— это оз­на­чало: «Сколь­ко лет прош­ло с тех пор, как те­кут из тво­их глаз стар­ческие сле­зы?» А то, что хан спро­сил: «Ты из сколь­ких сос­то­ишь?»— оз­на­чало: «Сколь­ко в тво­ей семье душ?» А ста­рик от­ве­тил: «Ког­да ло­жусь, нас двое, ког­да встаю — чет­ве­ро». Это оз­на­чало: «У ме­ня умер­ла же­на, и я же­нил­ся на жен­щи­не, у ко­торой умер муж. Ког­да мы ло­жим­ся спать — нас двое, а днем, ког­да я на­хожусь на пас­тби­ще, я ду­маю о сво­ей по­кой­ной же­не, а моя же­на вспо­мина­ет до­ма о сво­ем по­кой­ном му­же».

Со­рок пес­трых гу­сей, ко­торых нуж­но ощи­пать не­замет­но, за­резать без кро­ви и сва­рить без ог­ня, — это вы, со­рок без­моз­глых ви­зирей, ко­торых нуж­но, не уби­вая, ис­пра­вить. А ста­рик ска­зал: «Ес­ли най­дешь дос­той­но­го че­лове­ка, так он боль­ше сде­ла­ет!» Этим са­мым он нап­ра­вил ха­на ко мне.

Ког­да вы в по­ис­ках от­ве­та на хан­скую за­гад­ку яви­лись ко мне, я снял с вас одеж­ды и ве­лел сжечь их. Это оз­на­чало, что я вы­щипал у гу­сей не­замет­но их перья. Я ве­лел вам за­резать ва­ших ло­шадей, зна­чит, я сва­рил ва­шу си­лу без ог­ня. А то, что я вас бо­сыми и на­гими, слов­но ста­до ба­ранов, пеш­ком приг­нал ко двор­цу ха­на, это рав­но­силь­но то­му, что я вас за­резал без кро­ви. Ду­маю, что на этом за­боты ха­на о вас кон­ча­ют­ся, — за­кон­чил Жа­ман.

Тог­да хан об­ра­тил­ся к Жа­ману:

— Раз ты бла­гопо­луч­но вер­нулся ко мне, я про­щаю ви­зирей. Не од­нажды раз­жи­гали они меж­ду на­ми огонь раз­до­ра. Они бы­ли при­чиной тво­его из­гна­ния. Я хо­тел, что­бы они бы­ли по­беж­де­ны и приз­на­ли свою ви­ну. Мое же­лание ис­полни­лось. Мой на­род! — ска­зал хан, обер­нувшись к сто­яв­шей пе­ред двор­цом тол­пе. Вот уже сколь­ко вре­мени, как я ханс­твую над то­бой. Те­перь я пе­редаю ханс­тво мо­ему дру­гу Жа­ман! О Жа­ман! Не от­ка­зывай­ся те­перь от тро­на!

Хан Ма­ден взял под ру­ку Жа­мана и по­садил его на трон. Ус­тро­или боль­шой пир, про­дол­жавший­ся трид­цать дней и со­рок но­чей. На­род по­садил Жа­мана на бе­лую кош­му и, под­няв, как это ве­лит древ­ний обы­чай, вы­соко, про­воз­гла­сил его ха­ном. Так Жа­ман. са­мый нич­тожный че­ловек из всех жи­вущих на све­те, стал ха­ном.

Жа­ман пос­лал джи­гитов за же­ной, кра­сави­цей Мен­ды, на­ходив­шей­ся в стра­не Ак­ша­хана.

Вско­ре хан Жа­ман без вой­ны, бла­года­ря сво­ему уму, зав­ла­дел пятью ханс­тва­ми. Лю­ди из дру­гих ханств, по­кидая свою стра­ну в по­ис­ках спра­вед­ли­вос­ти, при­ходи­ли сю­да и лишь здесь, у ха­на Жа­мана, на­ходи­ли ее.

Го­ворят, что с тех пор за спра­вед­ли­вость и муд­рость на­роды пя­ти ханств наз­ва­ли Жа­мана А­яз­би­ем, и это проз­ви­ще сох­ра­нилось за ним до са­мой смер­ти.

А­яз-бий был спра­вед­лив. Он всег­да бес­ко­рыс­тно ре­шал де­ла. По­могал бед­ным.

Свои ста­рые по­жит­ки рва­ный ма­лахай и ху­дую шу­бу — по­весил он над дверь­ми сво­его до­ма.

И ког­да, воз­гордив­шись сво­им хан­ским по­ложе­ни­ем, от­кло­нял­ся от ис­ти­ны хан А­яз. Жа­ман, взгля­нув на ви­сящие одеж­ды са­мого нич­тожно­го че­лове­ка из всех жи­вущих на све­те, го­ворил се­бе:

— Эй, А­яз! Не гор­дись тем, что ты бо­гат, не гор­дись тем. что ты хан! А­яз, уз­най си­лу свою! Му­равей, уз­най свою до­рогу!

❅ Казахские Народные Сказки ❅

 180 Всего посещений