сорок восьмой, сорок девятый –
был весь какой-то смутный, смятый.
Его я вспомнить не готов.
Не отличался год от года,
как гунн от гунна, гот от гота
во вшивой сумрачной орде.
Не вспомню, ЧТО, КОГДА и ГДЕ.
В том веке я не помню вех,
но вся эпоха в слове «плохо»,
Чертополох переполоха
проткнул забвенья белый снег.
Года, и месяцы, и дни
в плохой период слиплись, сбились,
стеснились, скучились, слепились
в комок. И в том комке – они.
И совесть и милость
Много лет из газет
узнавал, свои личные новости.
Каково залетел.
Вы подумайте: как залетел.
Оставалось ли время для милости и для
совести
и объём для их неподдающихся сжатию
тел?
Оставалось! Как вспомнишь и как
документы поднимешь,
как заглянешь в подшивки за тот
отдалённейший век –
и тогда была совесть и тогда была
милость,
потому что без них человек – не совсем
человек.
Click here
206 Всего посещений