ЧАСТЬ ПЕР­ВАЯ

Гла­ва 1. КАН­ДИ­ДАТ В НА­ПОЛЕ­ОНЫ

— Не брыз­гай­те мне на платье, Штир­нер! Вы не уме­ете грес­ти.

— Ну ко­неч­но! Жен­щи­ны, от­прав­ля­ясь ка­тать­ся на лод­ке, име­ют обык­но­вение на­девать платье из та­кой ма­терии, на ко­торой брыз­ги во­ды ос­тавля­ют не­из­гла­димые пят­на.

— Эту ос­тро­ту вы по­за­имс­тво­вали у Дже­рома Дже­рома, из его по­вес­ти «Трое в лод­ке»?

— Вы очень на­читан­ны, фрей­лейн. Я не ви­новат в том, что это наб­лю­дение Дже­ром сде­лал рань­ше ме­ня. Ис­ти­на ос­та­ет­ся ис­ти­ной, хо­тя бы в лод­ке еха­ло и не чет­ве­ро, а пя­теро.

— Нас толь­ко чет­ве­ро! — отоз­ва­лась со сво­ей скамьи Эм­ма Фит.

— Прек­расная, зла­токуд­рая кук­ла, — от­ве­тил Штир­нер, — чет­вертым пас­са­жиром в лод­ке Дже­рома бы­ла со­бака; пер­вым в на­шей лод­ке яв­ля­ет­ся мой Фальк…

— По­чему пер­вым?

— По­тому что он ге­ни­ален. Фальк! По­дай но­совой пла­ток фрей­лейн Фит, — ви­дишь, она уро­нила его.

Фальк, кра­сивый бе­лый сет­тер, лов­ко прыг­нул и по­дал пла­ток.

Все зас­ме­ялись.

— Вот ви­дите! — са­модо­воль­но ска­зал Штир­нер — Фрей­лейн Глюк, вы­ходи­те за ме­ня за­муж! Мы от­кро­ем с ва­ми бро­дячий со­бачий цирк. Я в ры­жем па­рике кло­уна ста­ну по­казы­вать чу­деса дрес­си­ров­ки, а вы бу­дете си­деть у кас­сы. Толь­ко пред­ставь­те се­бе эту идил­лию: пуб­ли­ка ва­лит к нам ва­лом, со­баки тан­цу­ют, в кас­се ше­лес­тят день­ги… А пос­ле се­ан­са мы пи­ру­ем за сто­лом в об­щес­тве пре­лес­тней­ших пре­дан­ней­ших чет­ве­роно­гих дру­зей. Ве­лико­леп­но! Это го­раз­до ве­селее, чем ра­ботать у Кар­ла Гот­ли­ба.

— Бла­года­рю вас, но я не люб­лю бро­дячей жиз­ни.

— Гм… При ва­шем ка­пита­ле, для вас я слиш­ком нич­тожная пар­тия?

— При мо­ем ка­пита­ле?.. — с не­до­уме­ни­ем спро­сила Эль­за Глюк.

— По­чему же вы удив­ля­етесь? Вы прит­во­ря­етесь, буд­то не зна­ете сво­его ка­пита­ла. Ва­ши чу­дес­ные во­лосы ти­ци­анов­ской Ве­неры… Ведь это на­тураль­ный цвет? Не де­лай­те воз­му­щен­ное ли­цо, я знаю, что на­тураль­ный. А ти­ци­анов­ские жен­щи­ны, бы­ло бы вам из­вес­тно, кра­сили во­лосы осо­бым сос­та­вом, — где-то да­же сох­ра­нил­ся ре­цепт это­го сос­та­ва. Ну вот, ви­дите. Ми­ровые кра­сави­цы, вдох­новляв­шие кисть Ти­ци­ана, ис­кусс­твен­но соз­да­вали то, что щед­рая при­рода от­пусти­ла вам без предъ­яв­ле­ния ре­цеп­та… А ва­ши си­ние, как не­бес­ная без­дна, гла­за! Уж они, ко­неч­но, не ис­кусс­твен­но ок­ра­шены…

— Пе­рес­тань­те…

— Ва­ши зуб­ки — жем­чужное оже­релье…

— По­том сле­ду­ет опи­сание ко­рал­ло­вых гу­бок, не так ли? Мож­но по­думать, что вы не сек­ре­тарь скуч­но­го бан­ки­ра, а ком­ми­во­яжер юве­лир­ной фир­мы. Так я же вам от­пла­чу, нес­носный, за эти юве­лир­ные ком­пли­мен­ты! А ва­ше длин­ное ли­цо, ваш длин­ный нос, ва­ши длин­ные во­лосы, ва­ши длин­ные ру­ки, они, ко­неч­но, нас­то­ящие?..

— А вам боль­ше по ду­ше все круг­лое? Вот эта­кое круг­лое ли­цо, как у От­то За­уера. Круг­лые гла­за и, быть мо­жет, круг­лый ка­пита­лец че­рез де­сяток лет…

— Вы до­гово­рились до пош­лости, — с не­доволь­ством в го­лосе про­из­несла Эль­за Глюк.

— По­жалуй­ста, не счи­тай­те ка­пита­лы в чу­жих кар­ма­нах, — отоз­вался За­уер, юрис­консульт бан­ки­ра Гот­ли­ба. За­уер был не в ду­хе во вре­мя раз­го­вора Штир­не­ра с Эль­зой и мол­ча рас­се­кал длин­ны­ми вес­ла­ми во­ду, ро­зовев­шую в за­кат­ных лу­чах сол­нца.

Штир­нер по­чувс­тво­вал, что он дей­стви­тель­но за­шел да­леко в сво­их ос­тро­тах, и стал го­ворить бо­лее серь­ез­но.

— Прос­ти­те, я ни­кого не хо­тел оби­деть. Я толь­ко хо­тел ска­зать, что в люб­ви, как и во всем, су­щес­тву­ет тот же за­кон борь­бы за су­щес­тво­вание: по­беж­да­ет силь­ней­ший. Сам­цы-оле­ни бь­ют­ся смер­тным бо­ем, и ро­гатая, чет­ве­роно­гая сам­ка дос­та­ет­ся по­беди­телю. А кто силь­ней­ший в на­шем об­щес­тве? Тот, кто вла­де­ет ка­пита­лом. — Пред­ставь­те се­бе, фрей­лейн, — об­ра­тил­ся Штир­нер к Эль­зе, — что я стал бы вдруг бо­гат, как Крез, нет, еще бо­гаче, — как ува­жа­емый пат­рон Карл Гот­либ, — тог­да мое ли­цо в гла­зах жен­щи­ны, на­вер­но, по­каза­лось бы уж не та­ким длин­ным?

— Еще длин­нее! — сме­ясь, от­ве­тила Эль­за.

— Э! — не­доволь­но про­из­нес Штир­нер. — Это от­то­го, что с ва­шим ка­пита­лом кра­соты вы и сре­ди Гот­ли­бов воль­ны вы­бирать се­бе по вку­су. А что ос­та­ет­ся де­лать нам — мел­кой сош­ке, вся­ким сек­ре­тарям и сек­ре­тариш­кам, ко­торые близ­ко сто­ят у сто­ла пир­шес­тва, но при­нуж­де­ны толь­ко под­би­рать па­да­ющие кро­хи, гло­тать слю­ну, ви­дя, как дру­гие упи­ва­ют­ся все­ми бла­гами жиз­ни?

— Ка­кие у вас нек­ра­сивые сло­ва, Штир­нер! — ска­зала Фит.

— Прос­ти­те, я об­ра­щу серь­ез­ней­шее вни­мание на свой лек­си­кон… Чес­тность, — про­дол­жал Штир­нер, — вот наш по­рок, ко­торым поль­зу­ют­ся сто­ящие над на­ми. Гей­не как-то ска­зал: «Чес­тность — прек­расная вещь, ес­ли кру­гом все чес­тные, а я один сре­ди них жу­лик». Но так как кру­гом — о при­сутс­тву­ющих, ко­неч­но, не го­ворят — то­же сплош­ные жу­лики, то, что­бы ов­ла­деть счасть­ем, — и он мно­гоз­на­читель­но пос­мотрел на Эль­зу Глюк,^[1] — на­до, оче­вид­но, стать та­ким свер­хжу­ликом, по срав­не­нию с ко­торым все ос­таль­ные жу­лики ка­зались бы доб­ро­детель­ны­ми людь­ми.

— Что-то вы, Штир­нер, се­год­ня не­удач­но раз­вле­ка­ете дам, — опять вме­шал­ся в раз­го­вор От­то За­уер. — Те­перь ва­ши шут­ки при­об­ре­та­ют слиш­ком мрач­ный от­те­нок…

— А? — ма­шиналь­но спро­сил Штир­нер, вдруг по­нурил го­лову и за­мол­чал. Ли­цо его ста­ло стар­ческим. Глу­бокая склад­ка лег­ла меж бро­вей. Он ка­зал­ся пог­ру­жен­ным в глу­бокую ду­му, как буд­то раз­ре­шал ка­кой-то труд­ный воп­рос. Фальк по­ложил од­ну ла­пу ему на ко­лено и вни­матель­но смот­рел в ли­цо.

Вес­ла не­под­вижно ле­жали в ру­ках Штир­не­ра, с них бес­пре­рыв­но сте­кали кап­ли во­ды, крас­ные, как кровь, в лу­чах за­ходя­щего сол­нца.

Эль­за Глюк, гля­дя на сра­зу пос­та­рев­шее ли­цо Штир­не­ра, вдруг вздрог­ну­ла и, как бы ища по­мощи, об­ра­тила свой взор на За­уера.

Вдруг Штир­нер силь­но уда­рил вес­ла­ми о во­ду, бро­сил их и рас­хо­хотал­ся.

— Пос­лу­шай­те, фрей­лейн Эль­за, а что, ес­ли бы я стал мо­гущес­твен­ней­шим че­лове­ком на зем­ле? Ес­ли бы од­но­му мо­ему сло­ву, од­но­му жес­ту по­вино­вались все, как по­вину­ет­ся Фальк?.. Фальк! Пиль! — крик­нул Штир­нер, бро­сая в во­ду стек. И Фальк стре­лой ки­нул­ся за борт лод­ки. — Вот так! Ес­ли бы я стал влас­те­лином ми­ра?

— Зна­ете, Штир­нер, — ска­зала Эль­за, — у вас мо­лодое, но ужас­но ста­ромод­ное ли­цо. Та­кие ли­ца встре­ча­ют­ся сре­ди фо­тог­ра­фий в се­мей­ных аль­бо­мах. И о них обык­но­вен­но го­ворят так: «А вот это де­душ­ка в мо­лодос­ти». Вы вот точь-в-точь та­кой же «де­душ­ка в мо­лодос­ти». Нет, в На­поле­оны вы ре­шитель­но не го­дитесь! Раз­ве бир­же­вой на­поле­он­чик из вас вый­дет.

— Ах, вот как? В та­ком слу­чае я ли­шаю вас ко­роны, двор­ца, зо­лотой ка­реты, брил­ли­ан­то­вого оже­релья и всех ва­ших прид­ворных па­жей и статс-дам. Я ли­шаю вас мо­ей ми­лос­ти. И знай­те, что я вас сов­сем не люб­лю. Не по­думай­те, что я со­бирал­ся со­вер­шать под­ви­ги, как сред­не­веко­вый ры­царь, толь­ко для то­го, что­бы удос­то­ить­ся по­лучить ва­шу ру­ку и сер­дце. Сов­сем нет! Вы для ме­ня лишь ме­рило мо­их дос­ти­жений. Пер­вая став­ка — не боль­ше, вот вам!

— Ну что же! А по­ка не угод­но ли вам при­налечь на вес­ла? По­ра до­мой.

Штир­нер вта­щил в лод­ку мок­ро­го Фаль­ка, ко­торый, встрях­нувшись, ока­тил всех брыз­га­ми. Глюк и Фит вскрик­ну­ли.

— Про­пали ва­ши во­добо­яз­ненные платья, — сос­трил Штир­нер, силь­но на­легая на вес­ла.

Лод­ка быс­тро поп­лы­ла вниз по те­чению. Сол­нце скры­лось за ле­сом. Ввер­ху ре­ка свер­ка­ла, как рас­плав­ленное зо­лото, вок­руг лод­ки лег­ли уже си­ние те­ни. По­тяну­ло сы­ростью. Эм­ма на­кину­ла на пле­чи пу­шис­тый пла­ток.

Все за­мол­ча­ли. Зер­каль­ная по­вер­хность ре­ки бы­ла не­под­вижна. Из­редка мел­кая рыб­ка про­рыва­ла спо­кой­ную гладь, свер­кнув по по­вер­хнос­ти че­шу­ей.

— Я не знал, что вы так чес­то­люби­вы, Штир­нер, — прер­вал мол­ча­ние За­уер. — Ска­жите, что же тог­да зас­та­вило вас бро­сить уче­ную карь­еру и пе­рей­ти к нам в чис­ло скром­ных слу­жащих Гот­ли­ба? Ведь, ес­ли не оши­ба­юсь, вы до­воль­но ус­пешно ра­бота­ли в об­ласти изу­чения моз­га, и я да­же встре­чал в га­зетах нес­коль­ко за­меток о ва­ших удач­ных опы­тах… Как на­зыва­ет­ся эта мо­лодая на­ука, ко­торой вы тог­да ув­ле­кались? Реф­лексо­логия?

— Я очень смут­но пред­став­ляю, что это за на­ука, — ска­зала Эль­за.

— Ми­лос­ти­вые го­суда­рыни и ми­лос­ти­вые го­суда­ри! — на­чал Штир­нер та­ким то­ном, буд­то он чи­тал лек­цию в из­бран­ном об­щес­тве. — Реф­лексо­логия есть на­ука, изу­ча­ющая от­ветные ре­ак­ции че­лове­ка и во­об­ще вся­кого жи­вого су­щес­тва, воз­ни­ка­ющие в свя­зи с воз­дей­стви­ем внеш­не­го ми­ра и ха­рак­те­ризу­ющие со­бою во­об­ще все от­но­шения жи­вого су­щес­тва к ок­ру­жа­ющей сре­де. По­нят­но?

— Со­вер­шенно не­понят­но, — от­ве­тила Эм­ма.

— Пос­та­ра­юсь вы­разить­ся про­ще. Реф­лекс есть пе­реда­ча нер­ву воз­бужде­ния с од­ной точ­ки те­ла на дру­гую че­рез пос­редс­тво цен­тра, то есть моз­га. Каж­дое воз­дей­ствие из­вне че­рез ор­га­ны чувств, пу­тем реф­лекса че­рез центр, вы­зыва­ет к де­ятель­нос­ти те или иные ор­га­ны те­ла, ина­че го­воря, вы­зыва­ет ре­ак­цию. Ре­бенок про­тяги­ва­ет ру­ку к ог­ню. Огонь жжет. Это воз­дей­ствие ог­ня на ко­жу пе­реда­ет­ся нер­ва­ми в мозг, а от моз­га идет к ру­ке от­ветная ре­ак­ция: ре­бенок от­дерги­ва­ет ру­ку. Пред­став­ле­ние ог­ня свя­зыва­ет­ся у ре­бен­ка с пред­став­ле­ни­ем бо­ли. И вся­кий раз, ког­да ре­бенок ви­дит огонь, он на­чина­ет бо­яз­ли­во от­дерги­вать ру­ку. По­лучи­лось то, что мы на­зыва­ем, по-уче­ному, ус­ловным реф­лексом… При­веду бо­лее слож­ный при­мер. Вы да­ете со­баке есть и од­новре­мен­но, каж­дый раз, ког­да она ест, иг­ра­ете на флей­те. Обед с му­зыкой. Во вре­мя еды у со­баки обиль­но от­де­ля­ет­ся слю­на. Че­рез не­кото­рое вре­мя, ког­да иг­ра на флей­те тес­но свя­жет­ся в соз­на­нии со­баки со вку­совы­ми ощу­щени­ями, вам до­воль­но бу­дет за­иг­рать на флей­те, как у со­баки нач­нет уси­лен­но вы­делять­ся слю­на. Ус­ловный реф­лекс!.. И по­думать толь­ко, что са­мые «свя­тые» чувс­тва че­лове­ка, как долг, вер­ность, обя­зан­ность, чес­тность и да­же зна­мени­тый кан­тов­ский «ка­тего­ричес­кий им­пе­ратив», яв­ля­ют­ся ус­ловны­ми реф­лекса­ми со­вер­шенно та­кого же по­ряд­ка, как и вы­деле­ние со­бачь­ей слю­ны! Про­цесс соз­да­ния та­ких реф­лексов слож­нее, но су­щес­тво то же. При та­ком на­уч­ном ос­ве­щении, приз­на­юсь, все эти вы­сокие доб­ро­дете­ли не воз­бужда­ют во мне осо­бого поч­те­ния… Вот по­это­му-то мне под­час и ка­жет­ся, что ко­му-то вы­год­но это слю­ноте­чение доб­ро­дете­ли, кто-то иг­ра­ет на флей­те ре­лигии, мо­рали, дол­га, чес­тнос­ти, а мы, глу­пые, рас­пуска­ем слю­ни. Не по­ра ли бро­сить весь этот ста­рый хлам и пе­рес­тать пля­сать под дуд­ку ста­рой мо­рали?..

За­уер ре­шил из­ме­нить раз­го­вор и вновь за­дал Штир­не­ру воп­рос, по­чему он ос­та­вил уче­ную карь­еру.

— Вы так мно­го зна­ете, Штир­нер, — ска­зал он. — Быть мо­жет, на уче­ном поп­ри­ще вы ско­рее дос­тигли бы из­вес­тнос­ти и вся­чес­ких ус­пе­хов.

— А вот по­чему ос­та­вил я уче­ную карь­еру, ува­жа­емый За­уер, — от­ве­тил Штир­нер с лу­кавой ис­коркой в гла­зах. — Я ана­томи­ровал око­ло ты­сячи че­лове­чес­ких моз­гов и, пред­ставь­те, ниг­де не на­шел ума. И я ре­шил, что с моз­га­ми го­раз­до при­ят­нее иметь де­ло, ког­да они ле­жат, хо­рошо за­жарен­ные, на обе­ден­ном сто­ле на­шего доб­рей­ше­го пат­ро­на.

— Ка­кие га­дос­ти вы опять го­вори­те! — ус­лы­шал Штир­нер за со­бой го­лос Фит.

— Ты­сячу из­ви­нений! Но уве­ряю вас, что наш Гот­либ не пи­та­ет­ся че­лове­чиной. Раз­ве толь­ко инос­ка­затель­но, ха-ха! Я чувс­твую, нап­ри­мер, что зав­тра ут­ром он ску­ша­ет бан­кир­ский дом «Теп­фер и K°»… Я же хо­тел толь­ко ска­зать, что сред­не­веко­вым влас­ти­телям хо­рошо бы­ло за­нимать­ся на­укой, ког­да у них под ру­ками бы­ли го­ры вся­кой сне­ди и боч­ки ви­на. А те­перь… вот я и За­уер все­го толь­ко скром­ные слу­жащие бан­ки­ра, и да­же вы, прек­расней­шие фрей­лейн, его ма­шинис­тка и сте­ног­ра­фис­тка, по­луча­ете боль­ше, чем мо­лодой док­тор ве­лико­леп­ней­ших на­ук. Как ви­дите, я от­кро­венен. Не я пер­вый и не я пос­ледний пред­по­чел че­чевич­ную пох­лебку бу­дущим бла­гам пер­во­родс­тва. Впро­чем, как знать? В шко­ле нас учи­ли, что пря­мая ли­ния — крат­чай­шее рас­сто­яние меж­ду дву­мя точ­ка­ми. Но ведь вся эта ма­тема­тика — су­щая абс­трак­ция. В ре­аль­ном ми­ре нет пря­мых ли­ний… Стоп! Вот мы и при­еха­ли. Ну а те­перь, — об­ра­тил­ся он к Эм­ме Фит, — дай­те мне ва­шу ру­ку и поз­воль­те про­водить до стан­ции.

Штир­нер и Фит уш­ли впе­ред.

За­уер рас­пла­тил­ся за про­кат лод­ки и под ру­ку с Эль­зой мед­ленно нап­ра­вил­ся к же­лез­но­дорож­ной стан­ции.

Стем­не­ло. Не­бо усе­яли звез­ды. До­рога бы­ла без­людна.

— Смот­ри­те, как мер­ца­ют звез­ды! Ве­ро­ят­но, нас­ту­пит не­настье… — ска­зал За­уер.

— Да, но мы ус­пе­ем доб­рать­ся, — от­ве­тила Эль­за.

— Вы до­воль­ны на­шей про­гул­кой, Эль­за?

— Не слиш­ком ли фа­миль­яр­но вы зо­вете ме­ня? — улы­ба­ясь, спро­сила Эль­за и, не да­вая За­уеру го­ворить, про­дол­жа­ла: — Ну не оп­равды­вай­тесь. Я бы­ла бы до­воль­на, ес­ли бы не этот нес­носный бол­тун, Штир­нер. Бы­ва­ют же та­кие пус­тые лю­ди! Тре­щит как со­рока, ни­кому не да­ет вы­мол­вить сло­ва. И ка­кие пре­тен­зии!

— Да, бол­тун… — за­дум­чи­во ска­зал За­уер. — Но я бы вам по­сове­товал, Эль­за, быть ос­то­рож­нее с этим бол­ту­ном.

Эль­за удив­ленно пос­мотре­ла на За­уера.

— Раз­ве я бы­ла с ним не­ос­то­рож­на? — И, рас­сме­яв­шись, она вос­клик­ну­ла: — Нет, От­то, вы прос­то рев­ну­ете ме­ня! Но не ра­но ли? Я еще вам не да­ла сло­ва. Мо­гу и пе­реду­мать.

— Вот вы по­шути­ли, а у ме­ня сер­дце сжа­лось… Бол­тун! Ко­неч­но, бол­тун, но он се­бе на уме. Вы слы­шали, что он го­ворил про чес­тность да про кри­вые ли­нии? Это опас­ная фи­лосо­фия. И я, пра­во, бо­юсь его, бо­юсь за вас и за на­шего ста­рика Гот­ли­ба… Этот бол­тун го­ворит нес­прос­та. В его сло­вах что-то есть. Что он за­мыш­ля­ет? Я не удив­люсь, ес­ли он со­вер­шит что-ни­будь ужас­ное…

Эль­за вспом­ни­ла сос­ре­дото­чен­ное, вдруг пос­та­рев­шее ли­цо Штир­не­ра, ос­ве­щен­ное баг­ро­вым лу­чом за­ходя­щего сол­нца, и ей опять ста­ло жут­ко. Она не­воль­но сжа­ла креп­че ру­ку За­уера.

— И ведь как вкрал­ся он в до­верие Гот­ли­ба! Тот его те­перь ни на шаг не от­пуска­ет, пе­ресе­лил к се­бе в дом… Ве­чера­ми Штир­нер за­бав­ля­ет ста­рика сво­ими дрес­си­рован­ны­ми со­бака­ми…

— На­до от­дать ему спра­вед­ли­вость, От­то, его со­баки изу­митель­ны.

— Я это­го не от­ри­цаю. Его со­баки пре­вос­хо­дят все из­вес­тное в об­ласти дрес­си­ров­ки жи­вот­ных. В осо­бен­ности этот Фальк.

— А его чер­ный пу­дель, — вспом­ни­ла Эль­за, — ко­торый уме­ет счи­тать, уз­на­ет лю­бую бук­ву ал­фа­вита, уга­дыва­ет без слов все его при­каза­ния. Мне иног­да жут­ко де­ла­ет­ся…

— Да, буд­то сам черт си­дит в этом пу­деле. Воз­можно, что Штир­нер умен и та­лан­тлив. Но та­лан­тли­вое зло опас­нее вдвой­не. — И За­уер зна­читель­но пос­мотрел на Эль­зу.

— Обо мне вы не бес­по­кой­тесь, От­то. На ме­ня его ча­ры не дей­ству­ют. Мне он был прос­то без­разли­чен. Но пос­ле се­год­няшне­го ве­чера, ког­да я уви­дела его ли­цо… Я не знаю, как вы­разить это… Впро­чем, мо­жет быть, мы нес­пра­вед­ли­вы к не­му. Что это?.. Ах!..

Из тем­но­ты бес­шумно по­явил­ся Фальк и, взяв зу­бами за край платья Эль­зы, с ве­селым вор­чань­ем по­тянул ее впе­ред.

За­уер рас­сердил­ся на со­баку и стал гнать ее. Но Эль­за рас­сме­ялась.

— Вы, ка­жет­ся, ста­нови­тесь су­евер­ным, От­то. Штир­нер, оче­вид­но, прис­лал Фаль­ка пре­дуп­ре­дить нас, что­бы мы по­торо­пились.

Гла­ва 2. ПОД КО­ЛЕСА­МИ ПО­ЕЗ­ДА

Дверь из ка­бине­та от­кры­лась, и на по­роге по­казал­ся бан­кир Карл Гот­либ в соп­ро­вож­де­нии лич­но­го сек­ре­таря Люд­ви­га Штир­не­ра.

Ут­реннее сол­нце, за­ливав­шее всю ком­на­ту че­рез сте­ны из сплош­но­го стек­ла, за­иг­ра­ло на зо­лотых оч­ках Кар­ла Гот­ли­ба. Бан­кир со­щурил гла­за и улыб­нулся. Ему бы­ло око­ло шес­ти­деся­ти лет, но ник­то не дал бы ему столь­ко, ви­дя его бе­лое, све­жее ли­цо с ру­мян­цем во всю ще­ку. Глад­ко выб­ри­тый, пах­ну­щий до­рогим мы­лом, хо­роши­ми си­гара­ми и ду­хами, всег­да до­воль­ный, ве­селый и жи­вой, он воп­ло­щал в се­бе жи­тей­ское бла­гопо­лучие.

— Ну как прош­ла ва­ша за­город­ная про­гул­ка? — спро­сил он, по­жимая по оче­реди ру­ки Глюк, Фит и За­уера. — Ве­село? Мно­го на­лови­ли ры­бы? По­года бы­ла прек­расная, не прав­да ли? Будь­те так лю­без­ны, За­уер, от­пра­вить вот эти те­лег­раммы. Бир­же­вой бюл­ле­тень по­лучен? Как се­год­ня курс дол­ла­ра? Так… так… Хлоп­ко­вые ак­ции? Идут в го­ру? Ве­лико­леп­но. Оп­ро­тес­туй­те вот эти век­се­ля бан­кир­ско­го до­ма «Теп­фер и K°». Я не мо­гу де­лать даль­ней­ших поб­ла­жек. Вы се­год­ня прек­расно выг­ля­дите, фрей­лейн Фит… А вы о чем-то меч­та­ете, фрей­лейн Глюк? Хе-хе!

И он с лу­кавым ви­дом пог­ро­зил ей паль­цем.

— Я, ка­жет­ся, до­гады­ва­юсь. Вес­на не­сет с со­бой опас­ные ба­цил­лы. Да-а!

Поп­ра­вив бу­кетик фи­алок в пет­личке чер­но­го сюр­ту­ка, он пос­мотрел на ча­сы и ска­зал:

— Сей­час де­сять ча­сов. По­езд от­хо­дит в де­сять со­рок пять. Я у­ез­жаю и бу­ду об­ратно в два ча­са пят­надцать ми­нут. Еду при­нимать за­вод. Мы со Штир­не­ром жи­во по­кон­чим с фор­маль­нос­тя­ми. Кста­ти, про­вет­рюсь, за­сидел­ся… Ма­шина по­дана? Идем, Штир­нер!

И, мяг­ко сту­пая, бан­кир Гот­либ вы­шел, крик­нув уже за дверью:

— Где же вы, Штир­нер?

— Сию ми­нуту! — Штир­нер быс­тро про­шел в смеж­ную ком­на­ту и крик­нул: — Фальк! Брут!

Навс­тре­чу ему с ве­селым ла­ем вы­бежа­ли две со­баки: сет­тер, быв­ший на про­гул­ке, и Брут — ог­ромный дог тиг­ро­вой мас­ти.

Про­ходя ми­мо Глюк, Штир­нер скло­нил го­лову на­бок и нас­мешли­во спро­сил:

— Вы еще не ре­шили?

— Че­го?

— Вый­ти за ме­ня за­муж…

Гром­ко рас­сме­яв­шись, он бро­сил­ся со сво­ими со­бака­ми до­гонять пат­ро­на.

Эль­за нах­му­рилась. За­уер что-то про­вор­чал, си­дя за сво­им сто­лом.

За ок­ном про­шумел отъ­ез­жа­ющий ав­то­мобиль.

В ком­на­те нас­ту­пило мол­ча­ние. Фит тре­щала на пи­шущей ма­шин­ке, За­уер нер­вно пе­релис­ты­вал ка­кие-то бу­маги.

— Со­бач­ник! — вновь ти­хо про­гово­рил он.

— Что вы там вор­чи­те? — ок­ликну­ла его Глюк.

— Вез­де со сво­ими со­бака­ми! — от­ве­тил За­уер. — Не мо­гу вы­носить это­го крив­ля­юще­гося гос­по­дина! Вче­ра еще го­ворил о Гот­ли­бе, что он чуть ли не пи­та­ет­ся че­лове­чиной, на­мекая, оче­вид­но, на стро­гость Гот­ли­ба к дол­жни­кам, а се­год­ня, ви­дали? Так и юлит око­ло пат­ро­на. В гла­за смот­рит не ху­же Фаль­ка!.. Вы ду­ма­ете, за­чем он со­бак взял? Бу­дет раз­вле­кать ими ста­рика на ло­не при­роды…

— Вы, ка­жет­ся, ста­нови­тесь при­дир­чи­вым, За­уер! — ска­зала Эль­за. — А «Теп­фе­ра и K°» Гот­либ ску­шал — Штир­нер уга­дал…

— Сам же и убе­дил Гот­ли­ба, что­бы тот предъ­явил век­се­ля ко взыс­ка­нию, в этом нет сом­не­ния, — хму­ро от­ве­тил За­уер.

— За­уер прос­то рев­ну­ет! — про­пела Фит, улы­ба­ясь.

— Будь­те доб­ры пе­репи­сать эту ве­домость! — су­хо ска­зал За­уер, пе­реда­вая Фит бу­магу.

Фит пос­мотре­ла, как про­винив­ший­ся ре­бенок, и роб­ко от­ве­тила:

— По­жалуй­ста!

Ма­шин­ка зат­ре­щала. Все пог­ру­зились в ра­боту, пре­рыва­емую звон­ка­ми те­лефо­на.

Око­ло один­надца­ти ча­сов раз­дался но­вый те­лефон­ный зво­нок. Не от­ры­ва­ясь от де­лово­го пись­ма, За­уер при­выч­но слу­шал те­лефон.

— Ал­ло! Да, да… Ка­бинет лич­но­го сек­ре­тари­ата бан­ки­ра Кар­ла Гот­ли­ба. Что та­кое? Не слы­шу! Го­вори­те гром­че! Слу­чилось? Что слу­чилось? Как? Не мо­жет быть!..

Са­мопи­шущее пе­ро вы­пало из рук За­уера. Ли­цо его поб­ледне­ло. В го­лосе пос­лы­шались та­кие нер­вные но­ты, что Глюк и Фит бро­сили ра­боту и с тре­вож­ным лю­бопытс­твом сле­дили за ним.

— По­пал под по­езд?.. Но как же так?.. Из­ви­ните, но это впол­не по­нят­ное лю­бопытс­тво!.. Так… так… слу­шаю… так… Все бу­дет сде­лано!..

За­уер по­ложил труб­ку те­лефо­на и, про­ведя ру­кой по во­лосам, встал из-за сто­ла.

— Что слу­чилось, За­уер? — с тре­вогой спро­сила Фит, под­ни­ма­ясь. — Кто по­пал под по­езд? Да го­вори­те же ско­рей!

Но За­уер опять усел­ся в крес­ло и си­дел мол­ча.

— Да… Я ожи­дал че­го-ни­будь в этом ро­де, — ска­зал он пос­ле па­узы и, нер­вно под­нявшись, быс­тро за­гово­рил: — Мне толь­ко что со­об­щи­ли по те­лефо­ну, что Карл Гот­либ по­пал под по­езд..

— Но он жив? — спро­сили од­новре­мен­но Фит и Глюк.

— Под­робнос­ти не­из­вес­тны…

— Хо­рошие под­робнос­ти! — ска­зала Фит. — Жив че­ловек или нет?

— Я про­сил объ­яс­нить про­ис­шедшее, но мне от­ве­тили, что те­перь не до объ­яс­не­ний… На­до сроч­но при­гото­вить кро­вать и выз­вать вра­чей.

— Зна­чит, он жив? — ска­зала Глюк.

— Мо­жет быть… — За­уер на­жимал кноп­ки элек­три­чес­ких звон­ков, вы­зывая ла­ке­ев, от­да­вал рас­по­ряже­ния, зво­нил к вра­чам… В до­ме под­ня­лась су­мато­ха. При­бежа­ла встре­вожен­ная эко­ном­ка.

Гот­либ был оди­нок, и все его хо­зяй­ство ве­ла «до­мо­уп­ра­витель­ни­ца», как ее зва­ли, чис­тень­кая ста­руш­ка фрау Шмит­гоф.

Она бы­ла так пот­ря­сена, что Эль­зе приш­лось уха­живать за ней.

Пос­лы­шал­ся гу­док подъ­ехав­ше­го ав­то­моби­ля.

— Док­тор! — вскрик­ну­ла Фит.

— Нет, это ро­жок на­шего ав­то­моби­ля, — от­ве­тил За­уер. — Ганс, иди­те ско­рее к подъ­ез­ду!

Ла­кей Ганс быс­тро вы­шел, се­меня боль­ны­ми но­гами.

В ком­на­те сгус­ти­лось нап­ря­жен­ное ожи­дание. Фрау Шмит­гоф, по­лумер­твая от стра­ха и вол­не­ния, си­дела в крес­ле, тя­жело ды­ша.

Из от­да­лен­ных ком­нат пос­лы­шал­ся тя­желый то­пот ног, сби­ва­ющих­ся с ша­га.

— Не­сут… — про­шеп­та­ла Фит. — Хоть бы он был жив.

Две­ри ши­роко рас­пахну­лись.

Че­тыре че­лове­ка нес­ли обе­зоб­ра­жен­ный, ок­ро­вав­ленный труп Кар­ла Гот­ли­ба.

Шмит­гоф ис­те­ричес­ки вскрик­ну­ла и упа­ла в об­мо­рок.

У Гот­ли­ба бы­ли от­ре­заны но­ги вы­ше ко­лен.

Пя­тый че­ловек, в фор­ме же­лез­но­дорож­но­го слу­жаще­го, нес ка­кой-то тюк. Фит и Глюк уз­на­ли плед Гот­ли­ба. Из-под рас­пахнув­ше­гося края пле­да выг­ля­дывал ла­киро­ван­ный бо­тинок бан­ки­ра.

«Но­ги. Это его но­ги… Ка­кой ужас! — по­дума­ла Глюк. — Но за­чем их не­сут? За­чем они те­перь нуж­ны ему?» — про­мель­кну­ла не­лепая мысль.

Чер­ты Гот­ли­ба ма­ло из­ме­нились, но ли­цо бы­ло не­обы­чай­ной бе­лиз­ны, как лист бу­маги.

«От по­тери кро­ви!» — по­дума­ла Эль­за.

И еще од­на под­робность по­рази­ла ее: в пет­личке чер­но­го сюр­ту­ка Гот­ли­ба сох­ра­нил­ся бу­кетик фи­алок. По­чему-то этот цве­ток на гру­ди мер­тве­ца не­обы­чай­но взвол­но­вал Эль­зу.

Пе­чаль­ная про­цес­сия прос­ле­дова­ла че­рез ка­бинет в спаль­ню Гот­ли­ба, ос­тавляя на пар­ке­те кап­ли кро­ви.

Сле­дом за тру­пом Гот­ли­ба шел Штир­нер. Ли­цо его бы­ло блед­нее обык­но­вен­но­го, но спо­кой­но. Он ос­то­рож­но об­хо­дил кап­ли кро­ви на пар­ке­те, что­бы не нас­ту­пить на них, с та­ким ви­дом, как буд­то это бы­ли дож­де­вые лу­жи сре­ди до­роги.

За ним по пя­там шел Фальк. Нер­вно-рас­ши­рен­ны­ми ноз­дря­ми со­бака об­ню­хива­ла кап­ли кро­ви.

Глюк с не­понят­ным ей са­мой ужа­сом пос­мотре­ла на Штир­не­ра. Он встре­тил ее взгляд и, как ей по­каза­лось, улыб­нулся од­ни­ми гла­зами.

Вер­нувший­ся из спаль­ни За­уер по­дошел к Штир­не­ру и, гля­дя ему ис­пы­ту­юще в гла­за, спро­сил:

— Как это слу­чилось?

Штир­нер вы­дер­жал и этот взгляд — толь­ко бро­ви его по­шевель­ну­лись — и спо­кой­но от­ве­тил:

— Я не был оче­вид­цем. Гот­либ про­сил ме­ня от­пра­вить сроч­ную те­лег­рамму. Это от­ня­ло у ме­ня все­го пять ми­нут, не боль­ше. А ког­да я вер­нулся, все бы­ло кон­че­но. Оче­вид­цы го­ворят, что моя со­бака, Брут, ис­пу­галась па­рово­за и, мет­нувшись в сто­рону, по­пала под но­ги Гот­ли­ба. Ста­рик не ус­то­ял на но­гах и упал с де­бар­ка­дера на рель­сы вмес­те с со­бакой. Бру­та раз­ре­зало по­полам, бед­ная со­бака!.. А Гот­ли­бу от­ре­зало но­ги…

— Вы жа­ле­ете толь­ко со­баку?

— Не го­вори­те глу­пос­тей, За­уер. И не при­давай­те слиш­ком боль­шо­го зна­чения офи­ци­аль­ным спо­собам вы­раже­ния «ду­шев­но­го прис­корбия». Гот­либ был слав­ный ста­рикаш­ка, и мне жал­ко его. Но от­сю­да не сле­ду­ет, что я не мо­гу вы­разить со­жале­ния о ги­бели чет­ве­роно­гого дру­га.

— Как стран­но!.. — за­дум­чи­во про­гово­рил За­уер, как бы при­давая осо­бый смысл сво­им сло­вам. — Гот­либ по­гиб от Бру­та!

— Мой Брут не че­ловек, а со­бака, и Гот­либ не Це­зарь, а бан­кир, — от­ве­тил Штир­нер, нас­мешли­во улы­ба­ясь, и про­шел в спаль­ню Гот­ли­ба.

Гла­ва 3. ДВА ЗА­ВЕЩА­НИЯ

Весть о тра­гичес­кой кон­чи­не Кар­ла Гот­ли­ба, круп­ней­ше­го бан­ки­ра Гер­ма­нии, взвол­но­вала весь ком­мерчес­кий мир. Ка­бинет бан­ки­ра был од­ним из нер­вных уз­лов фи­нан­со­вой и про­мыш­ленной жиз­ни стра­ны. Гот­либ фи­нан­си­ровал не толь­ко бан­ки, но и круп­ную про­мыш­ленность. Не муд­ре­но, что не­ожи­дан­ная смерть Гот­ли­ба яви­лась со­быти­ем дня. Га­зеты об­сужда­ли воз­можные пос­ледс­твия этой кон­чи­ны для тех или иных кре­дито­ров, га­дали об из­ме­няв­шемся со­от­но­шении фи­нан­со­вых сил и о судь­бе бан­ка, по­теряв­ше­го сво­его гла­ву. За­давал­ся воп­рос: ста­нет ли кто-ли­бо на мес­то Гот­ли­ба, или банк бу­дет лик­ви­диро­ван? Га­зет­ные кор­респон­денты ос­ве­дом­ля­ли чи­тате­лей о нас­ледни­ках — родс­твен­ни­ках Гот­ли­ба: млад­ший брат по­кой­но­го, зем­левла­делец Ос­кар Гот­либ, име­ет сы­на Ру­доль­фа двад­ца­ти че­тырех лет и че­тырех до­черей. Ка­кая-то га­зета выс­чи­тала да­же, ка­кой ка­питал при­дет­ся на до­лю мо­лодо­го че­лове­ка и бо­гатых не­вест, хо­тя точ­но ник­то не знал, как ве­лико бы­ло иму­щес­тво.

Ком­мерсан­ты вол­но­вались, га­зеты шу­мели, а в до­ме Кар­ла Гот­ли­ба за­кан­чи­вал­ся пос­ледний акт тра­гико­медии че­лове­чес­кой жиз­ни.

В до­ме уже рас­по­ряжа­лись на пра­вах за­кон­ных нас­ледни­ков экс­трен­но выз­ванные Ос­кар Гот­либ, крас­ный, за­горе­лый, не­пово­рот­ли­вый че­ловек, и его вес­нушча­тые ло­по­ухие де­ти.

Ос­кар Гот­либ хму­рил­ся и под­жи­мал гу­бы. Воз­можность раз­бо­гатеть раз­жи­гала ис­корки в его при­щурен­ных гла­зах. Но чувс­тво так­та и от­части ис­крен­нее со­жале­ние о по­тере бра­та де­лали его сдер­жанным. За­то его де­ти ли­кова­ли от­кры­то, без удер­жу пре­дава­ясь слад­ко­му пред­вку­шению об­ла­дания бо­гатс­твом. Сын Ру­дольф, Лу­иза и Гер­тру­да — стар­шие до­чери Ос­ка­ра — хо­дили из ком­на­ты в ком­на­ту, ос­матри­вали кар­ти­ны, тро­гали до­рогие без­де­луш­ки, при­сажи­вались на мяг­кие крес­ла, ощу­пыва­ли ру­ками ма­терию, де­лили ве­щи меж­ду со­бой, спо­рили, сме­ялись, стро­или пла­ны…

Изу­родо­ван­ное те­ло Кар­ла Гот­ли­ба, вмес­те с от­ре­зан­ны­ми но­гами, по­хоро­нили в до­рогом скле­пе тя­жело­вес­ной ар­хи­тек­ту­ры. Сле­ду­ющий за по­хоро­нами день наз­на­чили для вскры­тия за­веща­ния.

Акт этот был об­став­лен до­воль­но тор­жес­твен­но. Бы­ли приг­ла­шены и не­кото­рые слу­жащие Кар­ла Гот­ли­ба, в том чис­ле За­уер, Штир­нер, Глюк и Фит.

Штир­нер со ску­ча­ющим ви­дом си­дел за пись­мен­ным сто­лом и ри­совал на лис­те бу­маги со­бак.

— Пос­лу­шай­те, вы сек­ре­тарь мо­его по­кой­но­го дя­дюш­ки? — ок­ликнул его Ру­дольф Гот­либ. — Будь­те так доб­ры, про­води­те ме­ня в вер­хний этаж, я хо­чу ос­мотреть…

Штир­нер мол­ча на­давил кноп­ку звон­ка на сто­ле. В две­рях по­казал­ся ла­кей.

— Ганс, про­води­те гос­по­дина Гот­ли­ба-млад­ше­го в вер­хний этаж! — и Штир­нер опять уг­лу­бил­ся в ри­сова­ние со­бак.

Ру­дольф про­мол­чал, но крас­ка гне­ва за­лила его вес­нушча­тое ли­цо.

За­уер, ко­торый наб­лю­дал эту сце­ну, си­дя в уг­лу с Глюк и Фит, ус­мехнул­ся.

— Смот­ри­те, Эль­за, Штир­нер дер­жится так, как буд­то он сам нас­ледник… Приз­нать­ся, я не по­нимаю его иг­ры. Он точ­но сам нап­ра­шива­ет­ся на то, что­бы но­вые хо­зя­ева выб­ро­сили его за дверь…

— Еще не­из­вес­тно, что бу­дет с на­ми, — оза­бочен­но ска­зала Эм­ма.

— Ну что же, уво­лят — при­дет­ся пос­ту­пить кас­сиршей в бро­дячий цирк, — рас­сме­ялась Эль­за.

— Пе­рес­тань­те шу­тить, Эль­за. Я го­ворю со­вер­шенно серь­ез­но. Штир­нер яв­но ве­дет ка­кую-то боль­шую иг­ру. — По­низив го­лос, За­уер про­дол­жал: — Вам не ка­жет­ся, что смерть Кар­ла Гот­ли­ба про­изош­ла при стран­ных об­сто­ятель­ствах?

Эль­за пос­мотре­ла на За­уера.

— Что вы хо­тите ска­зать, От­то? Ведь Штир­не­ра да­же не бы­ло в мо­мент ка­тас­тро­фы…

— Ага! Зна­чит, и вам эта мысль при­ходи­ла в го­лову — мысль о том, что смерть Гот­ли­ба не слу­чай­на? Со­бака! Что, ес­ли со­бака дей­ство­вала по не­объ­яс­ни­мому вну­шению? Ес­ли я не оши­ба­юсь, Штир­нер в сво­ей на­уч­ной ра­боте как раз за­нимал­ся воп­ро­сами вну­шения и пе­реда­чи мыс­лей на рас­сто­яние… Вы зна­ете, ка­кие чу­деса он про­делы­ва­ет со сво­ими со­бака­ми? Пом­ни­те ве­чером, ког­да мы воз­вра­щались с про­гул­ки, Фальк под­бе­жал к вам…

— Ка­кие ужа­сы! — про­шеп­та­ла Фит. — Вдруг он вну­шит со­бакам и они заг­ры­зут нас?..

За­уер ус­мехнул­ся.

— От это­го он не по­лучит поль­зы… Со­баки Штир­не­ра, прос­ти­те мне, охо­тят­ся на бо­лее круп­ную дичь. Но ка­кую поль­зу из­вле­чет он из смер­ти Гот­ли­ба? Этот стран­ный че­ловек ок­ру­жа­ет се­бя глу­бокой тай­ной. Вы зна­ете, мы с ним слу­жим бо­лее го­да и каж­дый день ви­дим­ся, но ни я, ни кто-ли­бо дру­гой ни­ког­да не бы­ли в его ком­на­те. Что он там де­ла­ет? Ка­кие за­мыс­лы об­ду­мыва­ет он в ти­ши?..

— …И не по­думаю. Ты мо­жешь взять се­бе пей­заж Ко­ро, но Свя­того Се­басть­яна я не ус­туплю!

Сес­тры Гот­либ прош­ли ми­мо, спо­ря о де­леже дя­дюш­ки­ного нас­ледс­тва.

За­уер за­мол­чал.

По до­му раз­да­лись звон­ки, сзы­ва­ющие всех в боль­шой ка­бинет по­кой­но­го хо­зя­ина. Там уже си­дел за пись­мен­ным сто­лом но­тари­ус, су­хонь­кий бри­тый ста­ричок, в оч­ках в чер­ной че­репа­ховой оп­ра­ве. Он был боль­шой фор­ма­лист и ка­тего­ричес­ки от­ка­зал­ся со­об­щить нас­ледни­кам что-ли­бо о со­дер­жа­нии за­веща­ния до его вскры­тия. И те­перь Гот­ли­бы с не­воль­ным вол­не­ни­ем смот­ре­ли на тол­стый пор­тфель но­тари­уса, скры­вав­ший тай­ну нас­ледс­тва.

Но­тари­ус не спе­ша из­влек из пор­тфе­ля па­кет, предъ­явил его для обоз­ре­ния це­лос­ти пе­чатей, вскрыл и на­чал чи­тать.

По за­веща­нию все иму­щес­тво пе­рехо­дило бра­ту по­кой­но­го, Ос­ка­ру Гот­ли­бу, с вы­деле­ни­ем до­воль­но круп­ной сум­мы фрау Шмит­гоф и бо­лее мел­ких — ста­рым слу­жащим.

Гот­ли­бы вздох­ну­ли с об­легче­ни­ем, выс­лу­шав за­веща­ние до кон­ца. Но их ли­ца вдруг вы­тяну­лись, ког­да но­тари­ус сре­ди нас­ту­пив­шей ти­шины ска­зал:

— Это пер­вое за­веща­ние…

— Зна­чит, есть и вто­рое? — с тре­вогой спро­сил Ос­кар Гот­либ.

— Есть, и я ог­ла­шу его, — от­ве­тил но­тари­ус. Пос­ле той же про­цеду­ры ос­мотра пе­чатей он вскрыл и ог­ла­сил и вто­рое за­веща­ние, сде­лан­ное все­го за ме­сяц до смер­ти Кар­ла Гот­ли­ба.

— «В от­ме­ну всех ра­нее сос­тавлен­ных за­веща­ний все при­над­ле­жащее мне бла­гоп­ри­об­ре­тен­ное дви­жимое и нед­ви­жимое иму­щес­тво, в чем бы оно ни зак­лю­чалось, за­вещаю в пол­ную собс­твен­ность слу­жащей у ме­ня сте­ног­ра­фис­ткой Эль­зе Глюк. По лич­ным об­сто­ятель­ствам, я не мо­гу от­крыть мо­тивы, по ко­торым я ли­шаю мо­их родс­твен­ни­ков нас­ледс­тва и пе­редаю его Эль­зе Глюк, но да­бы пер­вые не ос­па­рива­ли су­деб­ным по­ряд­ком за­вещан­ных ей прав у пос­ледней, ука­жу, что к это­му по­буди­ли ме­ня: 1) од­на ус­лу­га, ока­зан­ная мне Эль­зой Глюк, — ус­лу­га, о ко­торой я не бу­ду го­ворить, но цен­ность ко­торой не пок­ры­ва­ет­ся да­же ос­тавлен­ным ка­пита­лом, и 2) не­кото­рые об­сто­ятель­ства со­вер­шенно лич­но­го ха­рак­те­ра, зас­та­вив­шие ме­ня вы­чер­кнуть бра­та мо­его, Ос­ка­ра Гот­ли­ба, из спис­ков близ­ких мне лю­дей…» Пе­реве­ден­ное на дол­ла­ры иму­щес­тво нас­ле­дова­теля, по пред­ва­ритель­но­му под­сче­ту, оп­ре­деля­ет­ся в два мил­ли­ар­да, — за­кон­чил но­тари­ус.

Ос­кар Гот­либ от­ки­нул­ся на спин­ку крес­ла. Гла­за его ста­ли мут­ны. Он со свис­том ды­шал ши­роко от­кры­тым ртом, нер­вно пе­реби­рая паль­ца­ми. Ка­залось, его по­разил удар. Сес­тры Гот­либ, об­нявшись, ры­дали, скло­нив го­ловы на пле­чи друг дру­га.

Ру­дольф поб­леднел так, что все вес­нушки, как брыз­ги гря­зи, выс­ту­пили на его ли­це.

— Не мо­жет быть!.. Не мо­жет быть!.. — вдруг зак­ри­чал он ис­те­ричес­ки. — Ложь! Об­ман! Прес­тупле­ние!.. Мы это­го так не ос­та­вим! Здесь все мо­шен­ни­ки!

Но­тари­ус по­жал пле­чами.

— Мо­лодой че­ловек, будь­те ос­то­рож­ны в сло­вах. Я вы­пол­нил толь­ко свой долг. Вы мо­жете ос­па­ривать за­веща­ние за­кон­ным по­ряд­ком, ес­ли на­ходи­те его неп­ра­виль­ным. А по­ка я при­нуж­ден пе­редать его нас­ледни­ку.

Встав из-за сто­ла, но­тари­ус по­дошел к Эль­зе Глюк и поч­ти­тель­но пе­редал ей за­веща­ние.

Эль­за под­ня­ла бро­ви в пол­ном не­до­уме­нии и ма­шиналь­но взя­ла бу­магу.

Оше­лом­ленный За­уер ус­та­вил­ся на Эль­зу. Эм­ма Фит не зна­ла, ра­довать­ся ей или пла­кать. И толь­ко но­тари­ус и Штир­нер сох­ра­няли спо­кой­ствие.

Вдруг Ос­кар Гот­либ по­кач­нулся и стал спол­зать с крес­ла. К не­му бро­сились на по­мощь.

— Док­то­ра!..

Под­ня­лась су­мато­ха.

Гла­ва 4. СЧАС­ТЛИ­ВАЯ НЕ­ВЕС­ТА

До ут­вер­жде­ния за­веща­ния Кар­ла Гот­ли­ба над его иму­щес­твом бы­ла уч­режде­на опе­ка, при­чем Ос­кар Гот­либ до­бил­ся то­го, что опе­куном был наз­на­чен он. По­это­му Гот­ли­бы ос­та­лись жить в до­ме по­кой­но­го бан­ки­ра, и мо­лодой Ру­дольф Гот­либ по-преж­не­му дер­жался с не­зави­симостью бу­дуще­го вла­дель­ца, твер­до на­де­ясь, что пра­восу­дие «вос­ста­новит пра­ва за­кон­ных нас­ледни­ков».

Вы­яв­ле­ние ог­ромно­го иму­щес­тва по­кой­но­го тре­бова­ло при­сутс­твия всех слу­жащих. По­это­му на дру­гой день пос­ле вскры­тия за­веща­ния к ра­боте вер­ну­лись все, не ис­клю­чая и Эль­зы.

— Вы?.. — удив­ленно встре­тил ее За­уер. — В ка­чес­тве ко­го яви­лись вы сю­да?

— В ка­чес­тве сте­ног­ра­фис­тки, — прос­то от­ве­чала она.

— Мил­ли­ар­дерши не слу­жат сте­ног­ра­фис­тка­ми! — от­ве­тил он ей. От­ве­дя Эль­зу в сто­рону, За­уер ска­зал: — Про­шу вас, при­сядь­те… Нам с ва­ми нуж­но серь­ез­но пе­рего­ворить…

Они усе­лись. От­то, блед­ный пос­ле бес­сонной но­чи, тер лоб ру­кой, со­бира­ясь с мыс­ля­ми.

— Со вче­раш­не­го дня у ме­ня в го­лове та­кой ка­вар­дак, что я по­терял спо­соб­ность связ­ной ре­чи. Или я по­доз­ре­вал Штир­не­ра в прес­тупле­нии не­ос­но­ватель­но, или… или он опас­нее, чем я ду­мал… Но од­но для ме­ня яс­но, что меж­ду мною и ва­ми воз­дви­га­ет­ся не­одо­лимая прег­ра­да… Вы ухо­дите от ме­ня, Эль­за!

Эль­за с не­до­уме­ни­ем и уп­ре­ком пос­мотре­ла на не­го.

— Ска­жите мне ис­крен­но, Эль­за, по­ложа ру­ку на сер­дце, вы ни­чего не зна­ли о том… счастье, ко­торое ожи­дало вас?

— Ни­чего не зна­ла, — твер­до от­ве­чала Эль­за.

— Но дол­жны же вы знать по край­ней ме­ре о той ва­шей не­обы­чай­ной, — под­чер­кнул За­уер, — ус­лу­ге Кар­лу Гот­ли­бу, ко­торая оце­нена им вы­ше всех его бо­гатств?

— Нас­коль­ко пом­ню, ни­какой ус­лу­ги я ему не ока­зыва­ла.

За­уер опять при­ложил ру­ку к сво­ему раз­го­рячен­но­му лбу.

— От это­го мож­но сой­ти с ума… До­пус­тим, что тут за­мешан Штир­нер, — впро­чем, я уже сам не уве­рен в этом, — до­пус­тим, он как-ни­будь пов­ли­ял на ста­рика Гот­ли­ба, лов­ко убе­дил его в этой не­сущес­тву­ющей ус­лу­ге, ко­торая буд­то бы обя­зыва­ла Гот­ли­ба быть вам бла­годар­ным… Но по­чему Штир­нер тог­да не упот­ре­бил за­веща­ние на свое имя? Или… — За­уер вдруг весь как-то вып­ря­мил­ся, и ли­цо его ис­ка­зилось болью. — Прос­ти­те, Эль­за, но я дол­жен за­дать вам еще один край­не ще­кот­ли­вый воп­рос: мо­жет быть, меж­ду ва­ми и Кар­лом Гот­ли­бом бы­ли близ­кие…

Эль­за вста­ла воз­му­щен­ная.

— Ну, ну, не бу­ду, ус­по­кой­тесь! Са­дитесь, про­шу вас… Вы же ви­дите, что я вне се­бя… Мне при­ходят в го­лову со­вер­шенно не­лепые мыс­ли. Ах, это та­кая пыт­ка!.. Я дол­жен сра­зу выс­ка­зать вам все мои сом­не­ния, они му­чили ме­ня всю ночь. Че­го я не пе­реду­мал!.. Я ду­мал, мо­жет быть, вы… дочь Гот­ли­ба…

— Пос­лу­шай­те, За­уер, я сей­час же уй­ду, ес­ли вы…

— Или, мо­жет быть… — ха-ха-ха! — вы дей­ству­ете за­од­но со Штир­не­ром и яв­ля­етесь толь­ко шир­мой для не­го…

Эль­за вста­ла вто­рич­но, но За­уер взял ее за ру­ку и на­силь­но по­садил.

— Са­дитесь! Вы дол­жны это выс­лу­шать. Пой­ми­те, то, что я го­ворю вам так рез­ко, от­кры­то, в ли­цо, бу­дут го­ворить и уже го­ворят за ва­шей спи­ной. Не­уже­ли вы не по­нима­ете, что это за­веща­ние бро­са­ет тень на ва­ше доб­рое имя?

— Слу­шай­те, За­уер, я люб­лю вас, — ви­дите, я го­ворю вам это от­кры­то, — но вся­кому тер­пе­нию есть ко­нец. Ес­ли в вас го­ворит да­же бе­зумие, то… я не пе­рено­шу та­ких форм бе­зумия. Кто дал вам пра­во ос­кор­блять ме­ня без­на­казан­но?

— Пра­во, пра­во! Кто дал пра­во под­вергать ме­ня пыт­кам ужас­ных по­доз­ре­ний… От­ку­да они? — За­уер за­мол­чал и ус­та­ло опус­тил го­лову.

Эль­зе ста­ло его жал­ко. Она лас­ко­во кос­ну­лась его ру­ки и ти­хо ска­зала:

— Ник­то вас не под­вергал пыт­кам, вы са­ми му­ча­ете се­бя. И для че­го? Ведь пой­ми­те, От­то, что в на­ших от­но­шени­ях ни­чего не из­ме­нилось, и я не по­нимаю, о ка­кой сте­не вы го­вори­те.

— Как ни­чего не из­ме­нилось? А мил­ли­оны, мил­ли­ар­ды Кар­ла Гот­ли­ба! Вы од­на из са­мых бо­гатых жен­щин в стра­не, а я… У ме­ня своя, муж­ская гор­дость. Я бе­ден и не хо­чу, что­бы про ме­ня го­вори­ли, что я же­нил­ся на день­гах. День­ги! Раз­ве это не сте­на?

— Да кто вас убе­дил в том, что эта сте­на из меш­ков с зо­лотом бу­дет сто­ять меж­ду на­ми? Ни­какой сте­ны нет и не бу­дет!

От­то За­уер смот­рел на Эль­зу, еще не по­нимая, но уже чувс­твуя об­легче­ние.

— Что вы хо­тите ска­зать, Эль­за?

— Да то, что сов­сем не на­до быть юрис­консуль­том От­то За­уером, не спать но­чей, до­водить се­бя до по­меша­тель­ства, что­бы по­нять всю не­лов­кость по­луче­ния это­го нас­ледс­тва. Я и не ду­маю при­нимать да­ра Кар­ла Гот­ли­ба. Я от­ка­жусь от прав на нас­ледс­тво, вот и все.

— Эль­за! Вы? — За­уер крик­нул так гром­ко, что Эм­ма Фит, ра­ботав­шая в дру­гом кон­це ком­на­ты, прек­ра­тила свою трес­котню на ма­шин­ке.

— Что с ва­ми, За­уер? Вы ме­ня ис­пу­гали.

— Ни­чего, фрей­лейн, это от ра­дос­ти, от­то­го, что я вдруг стал бо­гат! Бо­гат без­мерно!..

— Зна­чит, вы же­нитесь на Эль­зе? — по-сво­ему по­няла Эм­ма и бро­силась це­ловать сме­ющу­юся под­ру­гу и поз­драв­лять си­яюще­го За­уера.

— Что это за се­мей­ная сце­на! С чем вас поз­драв­ля­ют? — вдруг ус­лы­шали они го­лос во­шед­ше­го в ком­на­ту Штир­не­ра.

— Та­кое счастье! Эль­за вы­ходит за­муж за За­уера!.. И они бу­дут без­мерно бо­гаты! — вос­клик­ну­ла Эм­ма, об­ра­ща­ясь к Штир­не­ру.

— Это прав­да? — спро­сил Штир­нер.

Эль­за и За­уер пе­рег­ля­нулись. Эль­за по­мед­ли­ла нес­коль­ко мгно­вений и по­том твер­до ска­зала:

— Да, это прав­да. Мо­жете нас поз­дра­вить.

За­уер был так счас­тлив, что креп­ко по­жал про­тяну­тую Штир­не­ром ру­ку.

— Ну что ж, поз­драв­ляю вас, мои бу­дущие хо­зя­ева, ес­ли, впро­чем, вы по­жела­ете вос­поль­зо­вать­ся мо­ими ус­лу­гами. А ес­ли нет, все­го хо­роше­го! Че­модан на пле­чи, со­бираю сво­их со­бак и от­прав­ля­юсь с бро­дячим цир­ком… Де­лать не­чего, при­дет­ся ис­кать дру­гую кас­сиршу… Мо­жет быть, ку­кол­ка сог­ла­сит­ся? Эм­ма, вы сог­ласны? Что с ва­ми, де­точ­ка? Вы пла­чете?

— Это… от… ра­дос­ти! — про­гово­рила Эм­ма.

— Так ли? — сме­ял­ся Штир­нер. И, пог­ро­зив ей паль­цем, он ска­зал: — Кук­лы так­же дол­жны уметь скры­вать свои чувс­тва. Приз­най­тесь, вам нем­но­жеч­ко жал­ко Люд­ви­га, а? Чу­точ­ку лю­били его, а?..

Во­шел ла­кей.

— Гос­по­дин Гот­либ-стар­ший про­сит гос­по­дина От­то За­уера в ка­бинет.

За­уер кив­нул го­ловой Эль­зе и не­охот­но вы­шел из ком­на­ты. Ос­тавшись на­еди­не с Эль­зой, Люд­виг Штир­нер вдруг стал серь­ез­ным.

— Это ре­шено, фрей­лейн Глюк?

— Да, это ре­шено.

Штир­нер за­думал­ся. По­том спро­сил:

— А я? Я не имею у вас ни ма­лей­ших шан­сов на ус­пех?

— Те­перь мень­ше, чем ког­да-ли­бо… Пос­лу­шай­те, Штир­нер, вы, как мне ка­жет­ся, единс­твен­ный че­ловек, ко­торый мо­жет рас­се­ять ту­ман во всем этом де­ле. От­веть­те мне на нес­коль­ко воп­ро­сов.

— Я вас слу­шаю.

— Мо­жете ли вы объ­яс­нить мне тай­ну за­веща­ния?

— Она умер­ла вмес­те с Кар­лом Гот­ли­бом.

— Этот от­вет не сов­сем удов­летво­ря­ет ме­ня. И еще один, са­мый тя­желый воп­рос: су­щес­тву­ет ли связь… меж­ду сос­тавле­ни­ем за­веща­ния и вне­зап­ной смертью Кар­ла Гот­ли­ба?

— Са­мая тес­ная: как толь­ко умер Гот­либ, ста­ло воз­можным предъ­явить за­веща­ние к ут­вер­жде­нию и всту­пить в пра­ва нас­ледс­тва, — это вам ска­жет каж­дый юрист.

— Или вы не хо­тите ме­ня по­нять…

— Или вы из де­ликат­ности вы­ража­етесь слиш­ком ту­ман­но. Го­вори­те пря­мо: не яв­ля­юсь ли я ви­нов­ни­ком смер­ти ста­рика?

Эль­за пок­расне­ла.

— Вы са­ми ви­нова­ты, Штир­нер. Пом­ни­те, вы на­зыва­ли чес­тность по­роком… И мне труд­но при­мирить­ся с мыслью, что сре­ди зна­комых, ко­торым по­жима­ешь ру­ку…

— Есть ру­ка, обаг­ренная кровью не­вин­но­го мла­ден­ца шес­ти­деся­ти лет? И с эта­кими ру­ками я ос­ме­лива­юсь про­сить ва­шей ру­ки…

— Пос­лу­шай­те, Штир­нер, где же вы? Так нель­зя. Мы дав­но ждем вас, — про­гово­рил Ос­кар Гот­либ, по­яв­ля­ясь в две­рях ком­на­ты. Штир­нер не­охот­но под­нялся и вы­шел.

— О чем он с то­бой так дол­го го­ворил? — под­бе­жала к Эль­зе лю­бопыт­ная Эм­ма.

— Он мне пред­ла­гал ру­ку, сер­дце и зем­ной шар в ви­де сва­деб­но­го по­дар­ка.

— И что же? Два пред­ло­жения в один день! Счас­тли­вая!

— Эм­ма, ты зна­ешь, я от­ка­залась от нас­ледс­тва, — ска­зала Эль­за.

Эм­ма ши­роко рас­кры­ла свои гла­за.

— Ну, и ты не ум­ней Штир­не­ра!

Гла­ва 5. ЗА­ПУТАН­НАЯ ИС­ТО­РИЯ

Ос­кар Гот­либ не умер, но не­ожи­дан­ная по­теря нас­ледс­тва, ко­торое уш­ло из его рук, пот­рясла его ста­рый ор­га­низм. С осу­нув­шимся, по­чер­невшим, опух­шим ли­цом си­дел он в ка­бине­те из­вес­тно­го ад­во­ката Лю­дер­са и го­ворил, скло­нив го­лову на­бок и нер­вно пок­ру­чивая в ру­ках ка­ран­даш.

— Это де­ло о нас­ледс­тве — ка­кая-то сплош­ная чер­товщи­на и не­лепи­ца. Мо­жет быть, мой сын Ру­дольф прав, ут­вер­ждая, что тут од­на шай­ка. Шай­ка прес­тупни­ков или су­мас­шедших. Су­дите са­ми. На дру­гой день пос­ле вскры­тия за­веща­ния я приг­ла­сил к се­бе От­то За­уера, юрис­консуль­та мо­его по­кой­но­го бра­та, что­бы пе­рего­ворить с ним о де­ле. За­уер, как близ­кое до­верен­ное ли­цо по­кой­но­го Кар­ла, мог, как мне ка­залось, про­лить свет на эту не­веро­ят­ную ис­то­рию за­веща­ния. Но За­уер или дей­стви­тель­но ни­чего не знал об из­ме­нении за­веща­ния, или не хо­тел мне го­ворить прав­ды. За­то За­уер не­ожи­дан­но со­об­щил мне дру­гую но­вость, что Эль­за Глюк от­ка­зыва­ет­ся от нас­ледс­тва. Я выз­вал к се­бе Глюк, и она под­твер­ди­ла это. У ме­ня как ка­мень сва­лил­ся с сер­дца. Не прош­ло, од­на­ко, нес­коль­ких дней, как за­веща­ние бы­ло предъ­яв­ле­но в суд к ут­вер­жде­нию тем же За­уером по до­верен­ности Эль­зы Глюк. «Что же вы де­ла­ете?» — спро­сил я его. За­уер по­жал пле­чами: «Нас­ледни­ца из­ме­нила свое на­мере­ние».

— А Эль­за Глюк? С ней вы го­вори­ли еще раз? — спро­сил ад­во­кат, по­пыхи­вая си­гарой.

— Го­ворил. Она про­из­ве­ла на ме­ня стран­ное впе­чат­ле­ние. Ка­кое-то ка­мен­ное спо­кой­ствие на ли­це, тус­клый взгляд, вя­лые дви­жения, буд­то она не выс­па­лась. «Фрей­лейн Глюк, — го­ворю ей, — ведь вы же от­ка­зались от за­веща­ния?» — «Не знаю, не пом­ню… мо­жет быть», — вя­ло от­ве­тила мне она. «Так за­чем же вы по­дали за­веща­ние к ут­вер­жде­нию?» Она удив­ленно смот­рит на ме­ня и мол­чит, мол­чит как уби­тая. Так я му­чил­ся с ней око­ло ча­са. А по­том она вдруг под­ня­лась и, ни сло­ва не го­воря, выш­ла.

— Мо­жет быть, она из­ме­нила свое ре­шение под вли­яни­ем же­ниха? — спро­сил ад­во­кат. — Ведь За­уер ее же­них?

— Я то­же так ду­маю. Но уди­витель­но, что и этот же­них то­же выг­ля­дит ка­ким-то по­мешан­ным. Он мра­чен как ту­ча, буд­то по­луче­ние его не­вес­той ог­ромно­го нас­ледс­тва — страш­ное нес­частье. За­уер мра­чен, зол и раз­дра­жите­лен. Или он хо­роший ак­тер, или они все там по­меша­лись…

— Но как бы то ни бы­ло, — про­дол­жал Ос­кар Гот­либ, по­ложив ка­ран­даш в кар­ман и тот­час вы­нув его об­ратно, — за­веща­ние предъ­яв­ле­но, и на­до бо­роть­ся. Как ва­ше мне­ние, гос­по­дин ад­во­кат?

Лю­дерс от­ки­нул на спин­ку крес­ла го­лову без еди­ного во­лос­ка на ро­зовом че­репе и, сле­дя за та­ющим коль­цом ды­ма, на­чал го­ворить, как бы рас­суждая сам с со­бой:

— Оп­ро­вер­гнуть за­веща­ние в ис­ко­вом по­ряд­ке по фор­маль­ным ос­но­вани­ям нель­зя: за­веща­ние со­вер­ше­но но­тари­аль­ным по­ряд­ком, с соб­лю­дени­ем всех за­кон­ных тре­бова­ний. Про­токо­лом су­деб­но­го и по­лицей­ско­го доз­на­ния ус­та­нов­ле­но, что смерть Кар­ла Гот­ли­ба яви­лась ре­зуль­та­том нес­час­тно­го слу­чая, ис­клю­ча­юще­го злой умы­сел. Что же ос­та­ет­ся нам? До­казать не­нор­маль­ность за­веща­теля в мо­мент сос­тавле­ния за­веща­ния. Это единс­твен­ный, но и весь­ма шат­кий путь…

Пус­тив но­вое ко­леч­ко ды­ма, Лю­дерс об­ра­тил­ся к Ос­ка­ру Гот­ли­бу:

— Ска­жите мне по чис­той со­вес­ти, ка­ковы бы­ли у вас от­но­шения с по­кой­ным бра­том? Не бы­ло ли у вас… э… э… раз­молвок, не­ладов?

— Ни­каких! — ре­шитель­но от­ве­тил Ос­кар Гот­либ.

— Но этот на­мек во вто­ром за­веща­нии?

Ос­кар Гот­либ пок­раснел и за­ер­зал на сту­ле.

— Этот на­мек! Пой­ми­те, что этот на­мек и слу­жит глав­ной при­чиной мо­его же­лания предъ­явить иск о не­дей­стви­тель­нос­ти вто­рого за­веща­ния. Этот на­мек по­зорит ме­ня. Ес­ли не­лег­ко при­мирить­ся с ли­шени­ем прав на нас­ледс­тво, то еще тя­желее при­мирить­ся с этой ин­си­ну­аци­ей по­кой­но­го… Я не знаю, чем она выз­ва­на, но здесь ка­кое-то не­дора­зуме­ние. Воз­можно, что кто-ни­будь зло­наме­рен­но очер­нил ме­ня в гла­зах бра­та.

— Да, за­путан­ная ис­то­рия… Пос­та­ра­юсь сде­лать все, что мож­но, но за ус­пех ру­чать­ся труд­но.

И, пус­тив третье ко­леч­ко ды­ма, зна­мени­тый ад­во­кат пе­решел на бо­лее лег­кую и при­ят­ную для не­го те­му о го­нора­ре.

Гла­ва 6. СУ­ДЕБ­НЫЙ ПРО­ЦЕСС

Су­деб­ный про­цесс Ос­ка­ра Гот­ли­ба с Эль­зой Глюк воз­бу­дил боль­шой шум. Го­ловок­ру­житель­ный го­норар, ко­торый дол­жен был, в слу­чае вы­иг­ры­ша де­ла, по­лучить зна­мени­тый ад­во­кат Лю­дерс, ог­ромная сум­ма, ос­тавлен­ная Гот­ли­бом по за­веща­нию, не­ожи­дан­ность его пос­мер­тной во­ли, кра­сота но­во­яв­ленной нас­ледни­цы, вне­зап­ная смерть Гот­ли­ба че­рез ме­сяц пос­ле сос­тавле­ния за­веща­ния — все это слу­жило не­ис­черпа­емой те­мой для га­зет­ных за­меток и в еще боль­шей сте­пени для обы­ватель­ских раз­го­воров. Выс­ка­зыва­лись са­мые не­веро­ят­ные пред­по­ложе­ния, ве­лись го­рячие спо­ры, зак­лю­чались па­ри. Боль­ше все­го ин­те­ресо­вались вза­им­ны­ми от­но­шени­ями брать­ев Гот­либ, а так­же от­но­шени­ем Эль­зы Глюк к Кар­лу Гот­ли­бу и За­уеру. Ка­кие ни­ти свя­зыва­ли этих лю­дей? Что про­изош­ло меж­ду Ос­ка­ром и Кар­лом Гот­ли­бом? По­чему по­кой­ный ли­шил нас­ледс­тва сво­его бра­та? Этот воп­рос ин­те­ресо­вал и суд.

Иск Ос­ка­ра Гот­ли­ба, пос­тро­ен­ный уме­лой ру­кой ад­во­ката Лю­дер­са, ос­но­вывал­ся на том, что за­веща­тель в мо­мент за­веща­ния не на­ходил­ся «в здра­вом уме и твер­дой па­мяти». К до­каза­тель­ству это­го бы­ли при­ложе­ны все ста­рания. Труп Кар­ла Гот­ли­ба пот­ре­вожи­ли и луч­шие про­фес­со­ра про­из­ве­ли ана­томи­рова­ние моз­га. В пред­став­ленном по это­му по­воду в суд про­токо­ле бы­ли очень под­робно опи­саны вес, цвет моз­га, ко­личес­тво моз­го­вых из­ви­лин, на­чина­ющий­ся скле­роз, но ос­новная за­дача бы­ла не ре­шена.

Сде­лать пря­мые вы­воды о пси­хичес­кой не­нор­маль­нос­ти Кар­ла Гот­ли­ба эк­спер­ты не ре­шались, хо­тя — не без вли­яния Лю­дер­са — и наш­ли «не­кото­рые ано­малии».

Но у Лю­дер­са про за­пас име­лись еще хо­рошо под­го­тов­ленные сви­дете­ли. С ни­ми Лю­дер­су ока­залось уп­ра­вить­ся лег­че, чем с эк­спер­та­ми.

Кар­ла Гот­ли­ба, сто­яв­ше­го во гла­ве ог­ромно­го де­ла, ок­ру­жало мно­го лю­дей. Сре­ди них не труд­но бы­ло на­вер­бо­вать сви­дете­лей, го­товых дать за при­лич­ное воз­награж­де­ние ка­кие угод­но по­каза­ния. Ру­ково­димые опыт­ной ру­кой, сви­дете­ли при­води­ли мно­го мел­ких слу­ча­ев из жиз­ни по­кой­но­го, ко­торые под­твержда­ли мысль о том, что Карл Гот­либ, воз­можно, был не­нор­ма­лен.

Глав­ный бух­галтер рас­сме­шил пуб­ли­ку, опи­сав од­ну стран­ность по­кой­но­го: его чрез­мерное, до­ходя­щее до ма­нии, ув­ле­чение ра­ци­она­лиза­ци­ей. Карл Гот­либ, нап­ри­мер, ус­тро­ил осо­бый лифт, на пло­щад­ке ко­торо­го бы­ло ус­та­нов­ле­но крес­ло, сто­ящее у его пись­мен­но­го сто­ла. Лифт со­еди­нял три эта­жа. Гот­либ на­жимал кноп­ку, и из сво­ей квар­ти­ры, на­ходя­щей­ся во вто­ром эта­же, про­вали­вал­ся в пер­вый, где по­мещал­ся банк. Под­пи­сав бу­маги или лич­но по­видав­шись с нуж­ным кли­ен­том, он воз­но­сил­ся на сво­ем крес­ле, по­доб­но те­ат­раль­но­му бо­жес­тву, во вто­рой этаж, пря­мо к сто­лу и про­дол­жал на­чатую ра­боту.

Гот­либ не лю­бил, что­бы во вре­мя его ра­боты яв­ля­лись слу­ги или слу­жащие. «Это расс­тра­ива­ет ра­боту мыс­лей», — го­ворил он. По­это­му по все­му до­му бы­ли про­веде­ны осо­бые дви­жущи­еся бес­ко­неч­ные лен­ты — тран­спор­те­ры. Ес­ли Гот­ли­бу нуж­на бы­ла кни­га из биб­ли­оте­ки или ста­кан ко­фе, он за­казы­вал нуж­ную вещь по те­лефо­ну, и на бес­шумно дви­га­ющей­ся лен­те тран­спор­те­ра к его сто­лу подъ­ез­жа­ли под­нос со ста­каном ко­фе, кни­га, ящик с си­гара­ми.

— Его ув­ле­чение ги­ги­еной так­же гра­ничи­ло с ма­ни­ей, — го­ворил один из сви­дете­лей. — Во всех ком­на­тах бы­ли рас­став­ле­ны тер­го­мет­ры, гиг­ро­мет­ры и слож­ные ап­па­раты, оп­ре­деля­ющие сос­тав воз­ду­ха и очи­ща­ющие его. Гот­либ не приз­на­вал обыч­ной вен­ти­ляции: «На­руж­ным воз­ду­хом, от­прав­ленным пылью и бен­зи­новой гарью, не очис­тишь воз­дух в до­ме», — го­ворил он. И воз­дух очи­щал­ся хи­мичес­ки. Спе­ци­аль­но прис­тавлен­ное ли­цо сле­дило за тем, что­бы тем­пе­рату­ра не­из­менно сто­яла на две­над­ца­ти гра­дусах Цель­сия: ле­том она ис­кусс­твен­но ох­лажда­лась до это­го пре­дела, что­бы воз­дух был не сух и не вла­жен, что­бы в нем не убы­вал кис­ло­род и не по­яв­ля­лась уг­ле­кис­ло­та; воз­дух ис­кусс­твен­но озо­ниро­вал­ся.

Но­вые, бо­лее пок­ла­дис­тые или луч­ше оп­ла­чен­ные Лю­дер­сом, эк­спер­ты-пси­хи­ат­ры, на ос­но­вании этих по­каза­ний, да­ли свое зак­лю­чение с муд­рым наз­ва­ни­ем пси­хоза по­кой­но­го Гот­ли­ба. Де­ло на­чало яв­но скло­нять­ся в поль­зу Ос­ка­ра Гот­ли­ба. Ос­та­вал­ся толь­ко один воп­рос, ос­ложняв­ший ре­шение су­да, — от­но­шение Кар­ла к Ос­ка­ру. Прав­да, и по это­му воп­ро­су ряд сви­дете­лей дал бла­гоп­ри­ят­ные по­каза­ния, под­твер­див на­лич­ность «брат­ских чувств» меж­ду Кар­лом и Ос­ка­ром. Но раз­рыв меж­ду брать­ями мог про­изой­ти на ка­кой-ни­будь ин­тимной поч­ве, не­из­вес­тной да­же близ­ким лю­дям. К счастью для Ос­ка­ра, до­казать су­щес­тво­вание про­ис­шедшей меж­ду брать­ями ссо­ры ник­то не мог. Лю­дерс уже пред­вку­шал по­беду, мыс­ленно рас­по­ряжа­ясь круп­ным го­нора­ром. Да­ча в Ниц­це… Но­вый ав­то­мобиль… Ма­ри­этт… Лю­дерс улыб­нулся и со­щурил гла­за, как кот. Ра­ди это­го сто­ило по­возить­ся с эк­спер­та­ми и сви­дете­лями!.. Лю­дерс ста­рал­ся вов­сю, вне­ся в де­ло свои не­дюжин­ные спо­соб­ности и ора­тор­ский та­лант.

В тот день, ког­да суд дол­жен был вы­нес­ти ре­шение, ог­ромный зал су­да не мог вмес­тить всех же­ла­ющих ус­лы­шать при­говор. Лю­бопыт­ные ис­ка­ли гла­зами Эль­зу Глюк, но ее не бы­ло. За­уер за­щищал ее ин­те­ресы.

Лю­дерс прев­зо­шел се­бя и про­из­нес блес­тя­щую речь. Он тон­ко ана­лизи­ровал по­каза­ния сви­дете­лей и эк­спер­тов, де­лал не­ожи­дан­ные со­пос­тавле­ния и вы­воды, блес­тя­ще от­па­риро­вал выс­тупле­ние мрач­но­го За­уера. Нес­коль­ко раз ос­тро­ум­ные за­меча­ния Лю­дер­са пок­ры­вались ап­ло­дис­мента­ми пуб­ли­ки, в боль­шинс­тве, ви­димо, сто­яв­шей на сто­роне «за­кон­ных нас­ледни­ков», то есть Ос­ка­ра Гот­ли­ба. При всей внеш­ней бес­пристрас­тнос­ти су­дей бы­ло вид­но, что и они скло­ня­ют­ся в поль­зу Гот­ли­ба.

— Что ка­са­ет­ся от­но­шений по­кой­но­го Кар­ла Гот­ли­ба к мо­ему до­вери­телю, Ос­ка­ру Гот­ли­бу, — ска­зал в кон­це сво­ей ре­чи Лю­дерс, — то, ка­ковы бы они ни бы­ли, ка­кое зна­чение мо­гут иметь сим­па­тии и ан­ти­патии ду­шев­но­боль­но­го? За­уер го­ворит, что Карл Гот­либ вел круп­ное де­ло. — Лю­дерс по­жал пле­чами. — Ис­то­рия зна­ет при­меры, ког­да бе­зум­ные ко­роли уп­равля­ли ог­ромны­ми го­сударс­тва­ми, и на­род да­же не до­гады­вал­ся об этом…

Часть пуб­ли­ки за­ап­ло­диро­вала. Пред­се­датель су­да поз­во­нил в зво­нок.

В этот мо­мент со сво­его мес­та под­нялся Ос­кар Гот­либ. Он имел ка­кой-то сон­ный вид. С без­жизнен­ным ли­цом, во­лоча но­ги, он рав­но­душ­но по­дошел к сто­лу, за ко­торым си­дели судьи, и вя­ло ска­зал:

— Про­шу сло­ва.

Нас­ту­пила глу­бокая ти­шина.

Как бы что-то при­поми­ная, с тру­дом под­би­рая сло­ва, Ос­кар Гот­либ про­гово­рил:

— Не­вер­но… Не­вер­но го­ворил Лю­дерс. Карл был нор­ма­лен и здо­ров. И Карл по зас­лу­гам ли­шил ме­ня нас­ледс­тва. Я ви­новат пе­ред ним.

Зал нап­ря­жен­но за­тих. Лю­дерс рас­те­рял­ся, по­том бро­сил­ся к Ос­ка­ру Гот­ли­бу и с раз­дра­жени­ем дер­нул его за ру­кав.

— Что вы го­вори­те? Опом­ни­тесь! Вы гу­бите все де­ло! Вы с ума сош­ли, — ши­пел он, за­дыха­ясь, на ухо ста­рику.

Ос­кар от­дернул ру­ку и с не­ожи­дан­ным раз­дра­жени­ем крик­нул:

— Что вы тут шеп­че­те? Не ме­шай­те! Уй­ди­те! Я ви­новат пе­ред Кар­лом… Я не мо­гу го­ворить, в чем моя ви­на… Это де­ло се­мей­ное… Но это и не­важ­но…

Да­же судьи бы­ли по­раже­ны.

— Но от­че­го же вы толь­ко те­перь го­вори­те об этом? — спро­сил пред­се­датель су­да.

— По­тому те­перь… по­тому… — Гот­либ за­думал­ся, как бы по­теряв мысль, по­том про­дол­жал: — По­тому что я не знал, что не­кото­рые об­сто­ятель­ства ста­ли из­вес­тны по­кой­но­му бра­ту. Я уз­нал об этом толь­ко се­год­ня. Не я, а Эль­за Глюк зас­лу­жила это за­веща­ние.

Су­деб­ный зал вдруг за­шумел как прор­вавша­яся пло­тина. Звон ко­локоль­чи­ка пред­се­дате­ля заг­лу­шал­ся под­нявши­мися кри­ками, Лю­дерс был бле­ден; по­качи­ва­ясь, по­дошел он к пю­пит­ру и дро­жащей ру­кой на­лил во­ды. Ста­кан зве­нел о зу­бы, и во­да про­лилась на грудь.

За­уер ка­зал­ся удив­ленным не ме­нее дру­гих.

А Ру­дольф Гот­либ, крас­ный, разъ­ярен­ный, бро­сил­ся к от­цу и, тря­ся его за пле­чи, что-то кри­чал. Но Ос­кар был бе­зучас­тен ко все­му. Тог­да Ру­дольф под­бе­жал к су­деб­но­му сто­лу и, пот­ря­сая ку­лака­ми, пок­ры­вая шум за­ла, зак­ри­чал:

— Не­уже­ли вы не ви­дите, что он со­шел с ума? Тут все или су­мас­шедшие, или прес­тупни­ки… Я это­го так не ос­тавлю!

Суд прек­ра­тил за­седа­ние. Пред­се­датель при­казал очис­тить зал.

Гла­ва 7. ПРО­ПАВ­ШИЙ НАС­ЛЕДНИК

В ис­ке бы­ло от­ка­зано, за­веща­ние ут­верди­ли. Эль­за Глюк ста­нови­лась нас­ледни­цей.

Ни Ру­дольф, ни Лю­дерс, у ко­торо­го сор­вался ог­ромный го­норар, не хо­тели при­мирить­ся с этим. Но как быть? Ос­ви­детель­ство­вать Ос­ка­ра Гот­ли­ба, приз­нать его не­нор­маль­ным и уч­ре­дить над ним опе­ку в ли­це Ру­доль­фа, что­бы иметь воз­можность апел­ля­ции?

Де­ло ос­ложня­лось тем, что Ос­кар тот­час пос­ле су­да ис­чез бес­след­но. За­оч­но объ­явить его не­де­ес­по­соб­ным не пред­став­ля­лось воз­можным. Ру­дольф за­лезал в дол­ги, швы­ряя день­ги на по­ис­ки про­пав­ше­го от­ца, обе­щал круп­ную наг­ра­ду. Но отец не на­ходил­ся. Срок для об­жа­лова­ния бли­зил­ся к кон­цу.

В от­ча­янии Ру­дольф бро­сил­ся к Эль­зе Глюк. Она еще не пе­реб­ра­лась в дом Кар­ла Гот­ли­ба, пе­рехо­див­ший к ней по за­веща­нию, но пун­кту­аль­но яв­ля­лась ту­да, не прек­ра­щая ра­боты. В ком­на­те лич­но­го сек­ре­тари­ата Штир­нер что-то дик­то­вал ей, она за­писы­вала. Мог­ло по­казать­ся стран­ным, что она си­дит за преж­ней ра­ботой, но Ру­дольф был в та­ком сос­то­янии, что не об­ра­щал ни на что вни­мания.

— А, мо­лодой че­ловек, ну как ва­ши де­ла? — спро­сил его Штир­нер с улыб­кой.

— Это вас не ка­са­ет­ся, мо­лодой че­ловек, — с раз­дра­жени­ем от­ве­тил Ру­дольф, — мне нуж­но пе­рего­ворить с фрей­лейн Глюк! — и Ру­дольф воп­ро­ситель­но пос­мотрел на Штир­не­ра, как бы приг­ла­шая его вый­ти. Штир­нер при­щурил один глаз.

— Кон-фи-ден­ци­аль­но? По­жалуй­ста! — и он вы­шел.

Ру­дольф, взъ­еро­шив во­лосы, стал бе­гать по ка­бине­ту:

— Фрей­лейн!.. Фрей­лейн!.. — на­чал он и вдруг, зак­рыв ли­цо ру­ками, зап­ла­кал нав­зрыд.

— Что с ва­ми? — спро­сила Эль­за, рас­те­ряв­ша­яся от та­кой не­ожи­дан­ности.

Ру­дольф под­бе­жал к ней, бро­сил­ся на ко­лени и, ло­мая ру­ки, стал про­сить пре­рыва­ющим­ся от слез го­лосом:

— Умо­ляю вас!.. Не гу­бите ме­ня. От­ка­житесь от нас­ледс­тва! Ну на что оно вам? То есть оно гро­мад­но, кто же от­ка­жет­ся от бо­гатс­тва? Но ведь оно не для вас, я хо­чу ска­зать, вы ни при чем, оно к вам приш­ло не­ожи­дан­но… Ах, у ме­ня мыс­ли пу­та­ют­ся… А я?.. Я ведь толь­ко и жил мыслью об этом… Отец ско­пидом, дро­жит над каж­дым гро­шом. Я на­делал столь­ко дол­гов… Вы! По­чему вы? С ка­кой ста­ти вы? Ведь это же не­лепо, ни с чем не со­об­разно, чу­довищ­но! Ведь это… я не знаю, что го­ворю, но вы пой­ме­те, пой­ме­те и по­жале­ете ме­ня… От­ка­житесь от нас­ледс­тва, ина­че… я по­кон­чу с со­бой.

— Я не мо­гу это­го сде­лать, — спо­кой­но от­ве­тила Эль­за.

— Как не мо­жете? Кто же вам мо­жет по­мешать? Раз­ве вы не от­ка­зыва­лись от не­го?

— Я не пом­ню…

— Сжаль­тесь, сжаль­тесь, умо­ляю! Ина­че я… по­кон­чу с… да, я уже го­ворил об этом… — Ру­дольф вско­чил и, треп­ля ру­кой свою ры­жева­тую ше­велю­ру, вновь за­бегал по ком­на­те. Он ка­зал­ся бе­зум­ным. Вдруг он ос­та­новил­ся и, ус­та­вив взгляд в од­ну точ­ку, сжал ле­вой ру­кой под­бо­родок. — Прок­ля­тие! Прок­ля­тие этим ры­жим во­лосам, это­му вес­нушча­тому ли­цу! — и он дер­гал се­бя за во­лосы и бил по ще­кам. — Ес­ли бы я был хоть кра­сив… А вы, вы прек­расны… Ес­ли бы вы, ес­ли бы я… ес­ли бы я сде­лал вам пред­ло­жение?

Эль­за улыб­ну­лась. Рас­крас­невший­ся, с взлох­ма­чен­ны­ми ры­жими во­лоса­ми, он был не­обы­чай­но сме­шон в эту ми­нуту.

— Бла­года­рю вас, но у ме­ня есть же­них.

— Ко­неч­но, че­пуха. Я прос­то с ума схо­жу и вы­бал­ты­ваю свои мыс­ли. Вы прек­расны, но не вы, ва­ше бо­гатс­тво нуж­но мне. Я, од­на­ко, не мог ду­мать, что­бы та­кая кра­сота мог­ла быть та­кой не­доб­рой и… ко­рыс­тной! — до­бавил он жел­чно пос­ле ко­рот­кой па­узы.

Эль­за нах­му­рилась.

— Я не ко­рыс­тна.

— Тог­да что же ме­ша­ет вам от­ка­зать­ся от нас­ледс­тва и сде­лать ме­ня и мо­их сес­тер счас­тли­вей­ши­ми людь­ми?

Под­бе­жав к ней, он вдруг схва­тил ее за ру­ку и, гля­дя пря­мо в гла­за, со всей си­лы не­насыт­но­го же­лания, за­дыха­ясь, мол­вил:

— От­ка­житесь! От­ка­житесь! От­ка­житесь!..

По спо­кой­но­му ли­цу Эль­зы прош­ла тень. Бро­ви нах­му­рились, в ней как буд­то под­ни­малась борь­ба.

Ру­дольф, нес­мотря на все свое вол­не­ние, за­метил это и на­чал про­сить с уд­во­ен­ной си­лой.

Но в тот мо­мент ли­цо Эль­зы вновь при­няло спо­кой­ное вы­раже­ние, ве­ки по­лузак­ры­лись, и она ти­хо, но ре­шитель­но ска­зала:

— Пус­ти­те, — выс­во­боди­ла ру­ки и, ни сло­ва боль­ше не го­воря, пош­ла к две­ри.

— Ку­да же вы? По­дож­ди­те! — Ру­дольф бро­сил­ся за Эль­зой, пы­та­ясь ух­ва­тить ее за ру­ку. Но в этот мо­мент дверь ком­на­ты от­кры­лась, вбе­жала со­бака и с уг­ро­жа­ющим вор­ча­ни­ем ста­ла меж­ду Ру­доль­фом, и Эль­зой. Вслед за со­бакой по­явил­ся Штир­нер.

— Э, это уж не­хоро­шо! — ска­зал он. — Кто же хва­та­ет за ру­ки чу­жих не­вест?

Ру­дольф сто­ял, дро­жа как в ли­хорад­ке, и ме­рил Штир­не­ра нед­ру­желюб­ным взгля­дом. Штир­нер спо­кой­но и нас­мешли­во смот­рел на не­го.

Ру­дольф топ­нул но­гой, быс­тро по­вер­нулся на каб­лу­ках и вы­бежал из ком­на­ты. Прыг­нув в ав­то­мобиль, он стал бор­мо­тать, как в бре­ду:

— Все по­гиб­ло! Все по­гиб­ло!..

— Ку­да при­каже­те? — спро­сил шо­фер.

— Все по­гиб­ло! Все по­гиб­ло! К Лю­дер­су…

С эти­ми же сло­вами — «все по­гиб­ло!» — он вбе­жал в ка­бинет Лю­дер­са, не об­ра­щая вни­мания на кли­ен­тку, ко­торая си­дела у ад­во­ката.

— Лю­дерс! Все по­гиб­ло!.. Она от­ка­зала… Эль­за от­ка­зала по всем пун­ктам, это­го и на­до бы­ло ожи­дать… Зав­тра ис­те­ка­ет срок на по­дачу апел­ля­ции. Отец про­пал… Ес­ли бы мы хоть зна­ли, что он умер… Но нет, и тог­да бы­ло бы поз­дно!.. Опе­ку не уч­ре­дишь в нес­коль­ко ча­сов… Все по­гиб­ло… Ос­та­ет­ся од­но: по­дать апел­ля­цию… До­верен­ность мо­его от­ца на ва­ше имя не унич­то­жена…

— Но это без­на­деж­но при на­личии в де­ле за­яв­ле­ния Ос­ка­ра Гот­ли­ба.

— Все рав­но, по­давай­те!.. Мо­жет быть, отец най­дет­ся к то­му вре­мени, ког­да де­ло бу­дет пе­рес­матри­вать­ся.

Лю­дерс по­жал пле­чами, но по­думал, что, по­жалуй, это и вер­но. Глав­ное — не про­пус­тить сро­ка, а там об­сто­ятель­ства мо­гут по­вер­нуть­ся ина­че.

Апел­ля­ция бы­ла по­дана. Но Ос­кар Гот­либ по-преж­не­му не по­давал о се­бе ни­каких вес­тей. Все спо­собы про­воло­чек бы­ли ис­черпа­ны, де­ло бы­ло про­иг­ра­но Гот­ли­бами во всех ин­стан­ци­ях.

Эль­за Глюк всту­пила в пра­ва нас­ледс­тва.

Гла­ва 8. СТЕК­ЛЯННЫЙ ДОМ

Ув­ле­чение по­кой­но­го бан­ки­ра ра­ци­она­лиза­ци­ей ска­залось и на ар­хи­тек­ту­ре его до­ма, пос­тро­ен­но­го по пос­ледне­му сло­ву аме­рика­низи­рован­ной стро­итель­ной тех­ни­ки. Кра­сота этой но­вой ар­хи­тек­ту­ры оп­ре­деля­лась но­вым ка­ноном: ути­лита­риз­мом. Весь ог­ромный, рас­тя­нутый в дли­ну тре­хэтаж­ный дом Гот­ли­ба был сде­лан из же­леза, стек­ла и бе­тона и внеш­не был скуч­но пря­моли­не­ен, как раз­граф­ленный лист грос­сбу­ха. Ни од­ной ра­ду­ющей глаз кри­вой ли­нии, ни од­но­го ук­ра­шения. Ог­ромные стек­ла во всю сте­ну при­дава­ли до­му вид ка­кого-то ги­гант­ско­го ак­ва­ри­ума. Ка­залось, стек­ла бы­ли слиш­ком хруп­кой за­щитой для мил­ли­онов, ко­торы­ми во­рочал банк Гот­ли­ба. Но «зо­лотые рыб­ки» это­го ак­ва­ри­ума хра­нились глу­боко на дне его — в под­земном эта­же. Сталь и бе­тон это­го каз­нохра­нили­ща спо­соб­ны бы­ли вы­дер­жать на­лет не толь­ко зем­ных, но и воз­душных бан­ди­тов. Сот­ни ав­то­мати­чес­ких звон­ков и све­товых сиг­на­лов, осо­бые пе­рис­ко­пы, да­ющие воз­можность на­ходя­щим­ся в пер­вом эта­же сто­рожам ви­деть, что де­ла­ет­ся в под­ва­ле, ав­то­мати­чес­ки зах­ло­пыва­ющи­еся две­ри, элек­три­чес­кие заг­ра­дите­ли и ки­но­ап­па­раты об­ре­кали на не­уда­чу вся­кую по­пыт­ку про­ник­нуть сю­да си­лой или хит­ростью. В свое вре­мя Гот­либ не ма­ло бро­сил де­нег на то, что­бы че­рез ре­пор­те­ров, опи­сыва­ющих все эти чу­деса заг­ра­дитель­ной тех­ни­ки, опо­вес­тить весь мир о неп­риступ­ности его бан­ков­ской твер­ды­ни и от­бить охо­ту лю­бите­лей лег­кой на­живы про­ник­нуть в под­ва­лы. И дей­стви­тель­но, за де­сять лет был толь­ко один слу­чай по­куше­ния, и он окон­чился очень пла­чев­но для смель­ча­ков: двое взлом­щи­ков, луч­шие спе­ци­алис­ты сво­его де­ла, бы­ли зах­лопну­ты ав­то­мати­чес­кой дверью, как мы­ши в мы­шелов­ке.

Ав­то­мати­чес­ки при­веден­ный в дей­ствие ки­но­ап­па­рат зас­нял это про­ис­шес­твие, и кар­ти­на де­монс­три­рова­лась во всех ки­нема­тог­ра­фах, как об­ра­зец на­казан­но­го по­рока. Прав­да, злые язы­ки ут­вер­жда­ли, что все это ог­рабле­ние бы­ло ин­сце­ниро­вано са­мим Гот­ли­бом, приг­ла­сив­шим, за при­лич­ное воз­награж­де­ние, из­вес­тных «ар­тистов» уго­лов­но­го де­ла и обе­щав­шим им вы­ход на сво­боду, ког­да шум вок­руг де­ла утих­нет, но тем не ме­нее кар­ти­на во­зыме­ла дей­ствие. Бан­кир и его вклад­чи­ки спа­ли спо­кой­но.

В пер­вом, над­земном, эта­же по­мещал­ся банк со все­ми его от­де­лени­ями. Здесь же по­меща­лись во­ору­жен­ные сто­рожа, в ко­торых, в сущ­ности, не бы­ло и нуж­ды. Но бан­кир со­дер­жал до­воль­но боль­шой штат их «для де­кора­ции».

Квар­ти­ра Гот­ли­ба по­меща­лась во вто­ром эта­же, где се­реди­ну за­нима­ли гос­ти­ная, при­ем­ная, лич­ный сек­ре­тари­ат и ка­бинет. Пра­вый ко­нец зда­ния был раз­де­лен на две ком­на­ты, со­еди­нен­ные с ка­бине­том; в од­ной по­меща­лась спаль­ня Гот­ли­ба, в дру­гой жил Штир­нер. Эти ком­на­ты Штир­нер дер­жал всег­да на за­поре, не до­пус­кая ту­да слу­жащих да­же для убор­ки. В ле­вом же кон­це эта­жа по­мещал­ся «зве­ринец» Штир­не­ра: его уче­ные со­баки, вол­ки, свиньи, кош­ки и мед­ведь. Все они жи­ли сов­мес­тно в тро­гатель­ном еди­нении. Бро­сив уче­ную карь­еру, Штир­нер про­дол­жал «по-лю­битель­ски», как го­ворил он, изу­чать пси­холо­гию жи­вот­ных.

Поч­ти две тре­ти вер­хне­го, треть­его, эта­жа, его се­реди­ну, за­нима­ла кар­тинная га­лерея — гор­дость Гот­ли­ба и пред­мет шу­ток и ос­трот зна­токов. Здесь в та­ком же тро­гатель­ном еди­нении, как зве­ри Штир­не­ра, бок о бок ужи­вались под­линный Ан­дреа дель Сар­то с гру­бо под­дель­ным Кор­реджио, маз­ня не­из­вес­тно­го ди­летан­та с ка­ран­дашным ри­сун­ком Ле­онар­до да Вин­чи. Все кар­ти­ны бы­ли рас­став­ле­ны на стан­ках, рас­по­ложен­ных в ряд пер­пенди­куляр­но стек­лянным сте­нам; Гот­либ на­зывал это «ра­ци­она­лиза­ци­ей ос­ве­щения». Се­реди­на за­ла бы­ла пус­та, ес­ли не счи­тать сто­яв­ше­го на по­мос­те ро­яля. Для тор­жес­твен­ных обе­дов при­носи­лись из кла­довых ка­кие-то за­мыс­ло­ватые рас­клад­ные ра­ци­она­лизи­рован­ные Гот­ли­бом сто­лы, ко­торые в сло­жен­ном ви­де за­нима­ли очень ма­ло мес­та, но соб­рать их бы­ло ис­тинным му­чень­ем: слу­ги вы­ходи­ли из се­бя, ког­да им при­ходи­лось скла­дывать бес­ко­неч­ные ку­соч­ки, дос­ки, брус­ки… Эта ра­бота на­поми­нала ки­тай­скую го­лово­лом­ку. От­дель­ные час­ти, не­вер­но приг­нанные, рас­сы­пались, не слу­шались, не вхо­дили в па­зы. Слу­ги нер­вни­чали, Гот­либ еще боль­ше.

— Ну как же вы не по­нима­ете? Это так прос­то! — и он под­бе­гал сам, скла­дывал, вы­дер­ги­вал, под­став­лял, ро­нял, уши­бал­ся и сер­дился боль­ше всех.

Те­перь с этим бы­ло по­кон­че­но. Сто­лы мир­но по­чива­ли в ра­зоб­ранном ви­де, как и их ра­зоб­ранный на час­ти нес­час­тный хо­зя­ин. Зал был пуст. По­это­му при­ят­но бы­ло от­сю­да вой­ти в смеж­ный зим­ний сад. Ши­рокие листья пальм пок­ры­вали боль­шой ак­ва­ри­ум. Вь­ющи­еся рас­те­ния оп­ле­тали ис­кусс­твен­ный грот. Яр­кие ор­хи­деи ра­дова­ли глаз пес­тро­той кра­сок.

У­ют­ные ди­ван­чи­ки меж­ду лав­ра­ми и цве­тущи­ми оле­ан­дра­ми да­вали воз­можность от­дохнуть и пос­лу­шать пев­чих птиц, ле­тав­ших на сво­боде.

К дру­гому кон­цу за­ла при­мыка­ла биб­ли­оте­ка, ко­торая на­ходи­лась под дву­мя ка­бине­тами Гот­ли­ба, по­мещав­ши­мися во вто­ром и пер­вом эта­жах. Все эти три ком­на­ты со­еди­нялись лиф­том с ус­та­нов­ленным на нем крес­лом. В биб­ли­оте­ку, сос­то­яв­шую ис­клю­читель­но из рос­кошных из­да­ний в до­рогих, тис­ненных зо­лотом пе­реп­ле­тах, Гот­либ лю­бил «взле­тать» на сво­ем подъ­ем­ном крес­ле пос­ле ра­боты, что­бы вы­курить здесь си­гару. Но книг он не чи­тал. Из­редка вы­нимал он ка­кую-ни­будь из них, рас­кры­вал и раз­гля­дывал ри­сун­ки.

— Ма­ки-до­мовой, Tarsus spectrum… Бы­ва­ют же та­кие не­сураз­ные жи­вот­ные! Пря­мо в оч­ках! Фу, га­дость, еще во сне прис­нится! — и он зах­ло­пывал кни­гу и слад­ко по­тяги­вал­ся пос­ле тру­дово­го дня.

Две край­ние ком­на­ты пус­то­вали. Од­на из них на­ходи­лась над спаль­ней по­кой­но­го Гот­ли­ба, дру­гая — над ком­на­той Штир­не­ра.

В эту пос­леднюю ком­на­ту Штир­нер ввел Эль­зу, ког­да ос­мотр до­ма был окон­чен.

— Вот и все ва­ши вла­дения. Я ду­маю, что вам здесь бу­дет хо­рошо. Здесь мно­го све­та и воз­ду­ха, как, впро­чем, и во всем до­ме, не­даром у ва­шего за­веща­теля был та­кой прек­расный, све­жий вид и ру­мяные ще­ки.

При упо­мина­нии о за­веща­теле Эль­за вздрог­ну­ла, и лег­кая тень про­бежа­ла по ее ли­цу.

Штир­нер нах­му­рил­ся.

— Эль­за, — серь­ез­но ска­зал он, — не­уже­ли все это вас не ра­ду­ет? Ведь вы сей­час од­на из бо­гатей­ших жен­щин в ми­ре. Вы мо­жете ис­полнить вся­кий ваш кап­риз. Ес­ли вам не нра­вит­ся этот дом, вы мо­жете ос­та­новить­ся в лю­бом из двад­ца­ти шес­ти до­мов, при­над­ле­жащих вам те­перь в го­роде, вы мо­жете жить на ва­ших вил­лах в Ниц­це, в Мен­то­не, в Ос­пи­далет­ти, на Май­ор­ке, в Ал­жи­ре, я уж не пом­ню где… — О чем-то по­думав, он про­дол­жал: — Но вам здесь дол­жно пон­ра­вить­ся.

— Да, мне здесь дол­жно пон­ра­вить­ся, — как эхо проз­ву­чал от­вет Эль­зы.

— В со­сед­ней ком­на­те бу­дет по­мещать­ся ва­ша прис­лу­га. В этой ком­на­те, как и вез­де, элек­три­чес­ких звон­ков боль­ше, чем в ме­бели обой­ных гвоз­ди­ков, а те­лефо­нов еще боль­ше, чем звон­ков… Не схо­дя с крес­ла, вы мо­жете пот­ре­бовать все что угод­но. Чаш­ка ко­фе са­ма подъ­едет к вам на тран­спор­те­ре… До ско­рого сви­дания!

Ког­да он ушел, Эль­за ус­та­ло опус­ти­лась в крес­ло и, скло­нив го­лову, зак­ры­ла ли­цо ру­ками. Где-то да­леко про­били ча­сы, и звон их гул­ко раз­несся по пус­то­му за­лу.

Эль­за дол­го си­дела не­под­вижно. Она ду­мала о сво­ей жиз­ни, так стран­но сло­жив­шей­ся. Дочь бед­ных ро­дите­лей, круг­лая си­рота, она ра­но уз­на­ла нуж­ду. Еще де­воч­кой она бы­ла не­обы­чай­но кра­сива. Эта кра­сота при­нес­ла ей в жиз­ни мно­го ра­дос­тей и мно­го го­ря. Од­на сос­то­ятель­ная ста­руш­ка, фрау Бек­кер, оди­нокая вдо­ва, уви­дя в при­юте кра­сиво­го ре­бен­ка, взя­ла де­воч­ку к се­бе. В то вре­мя Эль­зе бы­ло две­над­цать лет. До сем­надца­ти она про­жила у фрау Бек­кер. Эти пять лет бы­ли луч­ши­ми в ее жиз­ни. Ста­руш­ка лю­била ее, да­же ба­лова­ла, да­ла хо­рошее об­ра­зова­ние, и Эль­за при­вяза­лась к ней, как к ма­тери. Но ста­руш­ка не­ожи­дан­но умер­ла, не ос­та­вив за­веща­ния. Родс­твен­ни­ки бро­сили Эль­зе по­дач­ку в та­кой ос­корби­тель­ной фор­ме, что она от­ка­залась от их по­мощи и взя­лась за ра­боту. Прош­ло два тя­желых го­да, в про­дол­же­ние ко­торых ей приш­лось уз­нать свет с неп­ригляд­ной сто­роны. При ее кра­соте ей не труд­но бы­ло по­лучить мес­то в ма­гази­не, и она на­ходи­ла эти мес­та, но быс­тро бро­сала их из-за слиш­ком от­кры­тых приз­на­ний ее кра­соты со сто­роны хо­зя­ев. Она ре­шила пе­рей­ти на дру­гую ра­боту. Ве­чера­ми изу­чала она сте­ног­ра­фию, и ког­да изу­чила, ей пос­час­тли­вилось пос­ту­пить к Гот­ли­бу. Здесь же она поз­на­коми­лась с За­уером и по­люби­ла его за од­но то, что он с ува­жени­ем от­но­сил­ся к ней и был всег­да кор­ректен и вы­дер­жан.

По­луче­ние нас­ледс­тва вы­било ее из ко­леи.

Она ни­как не мог­ла по­нять, как и по­чему она при­няла нас­ледс­тво, пос­ле то­го как ре­шила от­ка­зать­ся от не­го.

— По­чему? По­чему? — спра­шива­ла она се­бя.

Вдруг ли­цо ее ста­ло спо­кой­ным. Гла­за по­лузак­ры­лись. Так она про­сиде­ла нес­коль­ко ми­нут. На­конец она вздох­ну­ла пол­ной грудью, как че­ловек, вы­шед­ший из душ­но­го по­меще­ния на све­жий воз­дух. С удив­ле­ни­ем она чувс­тво­вала, что от ее смут­ной тре­воги и тос­ки не ос­та­лось сле­да. Она вста­ла, слад­ко по­тяну­лась, как бы раз­ми­ная за­тек­шие чле­ны, и с лю­бопытс­твом ос­мотре­ла ком­на­ту.

— Пра­во, здесь очень за­нят­но. Ка­кой ин­те­рес­ный ри­сунок на ков­ре! А сколь­ко све­та! Как лег­ко ды­шит­ся!

Она глу­боко вздох­ну­ла и с но­вым чувс­твом ка­кого-то обос­трен­но­го лю­бопытс­тва ста­ла ос­матри­вать свое но­вое по­меще­ние: биб­ли­оте­ку, кар­тинную га­лерею и чу­дес­ный зим­ний сад.

— И это все мое!..

В пер­вый раз она по­дума­ла: «А ведь Штир­нер прав! Ка­кая я счас­тли­вая!..»

Гла­ва 9. ПЯТЬ­ДЕ­СЯТ ПРО­ЦЕН­ТОВ ПРИ­БАВ­КИ

Штир­нер, ос­та­вив Эль­зу, быс­тро спус­тился во вто­рой этаж. В ком­на­те лич­но­го сек­ре­тари­ата он зас­тал За­уера, Эм­му Фит и ста­руш­ку эко­ном­ку фрау Шмит­гоф.

За­уер смот­рел на не­го нед­ру­желюб­но, Фит и Шмит­гоф — с тре­вогой. Пос­ле то­го как Эль­за Глюк ста­ла пол­ноправ­ной хо­зяй­кой, все они не зна­ли, как сло­жат­ся их даль­ней­шие от­но­шения.

— Здравс­твуй­те, гос­по­да! — ожив­ленно ска­зал Штир­нер. — Я от но­вой хо­зяй­ки! Не бес­по­кой­тесь ни о чем: вы все ос­та­нетесь, я уже го­ворил с Эль­зой… фрей­лейн Глюк… Ра­боты у нас те­перь бу­дет мно­го… На­ша прек­расная хо­зяй­ка не зна­кома с бан­ков­ским де­лом, и на нас — глав­ным об­ра­зом на ме­ня и вас, За­уер, — вы­пада­ет тя­жесть уп­равле­ния де­лами бан­ка Эль­зы Глюк.

— Про­шу за ме­ня не ре­шать и не оп­ре­делять мо­их обя­зан­ностей, — жел­чно ска­зал За­уер.

— Да… Но как же ина­че? Ну, мы еще по­гово­рим. Ме­ня ждет од­но не­от­ложное де­ло.

Штир­нер быс­тро про­шел в ка­бинет, что-то на­писал на пись­мен­ном сто­ле Гот­ли­ба, спря­тал на­писан­ное в ящик сто­ла, за­пер на ключ и про­шел в свою ком­на­ту. Ско­ро он вы­шел об­ратно и вновь усел­ся за пись­мен­ный стол Гот­ли­ба.

В ка­бинет вош­ла Эль­за, а вслед за ней яви­лись За­уер, Фит и Шмит­гоф.

Эм­ма и эко­ном­ка бла­года­рили Эль­зу за то, что она ос­тавля­ет их у се­бя.

— А! Фрей­лейн Глюк, очень рад, что вы по­жало­вали ко мне! — ска­зал Штир­нер. — Как вы чувс­тву­ете се­бя?

— Бла­года­рю вас, хо­рошо.

— Вам пон­ра­вил­ся дом?

— Очень! — от­ве­тила она ожив­ленно. — Весь вер­хний этаж за­лит сол­нцем. Ка­жет­ся, буд­то пла­ва­ешь в сол­нечном оке­ане. А этот зим­ний сад — оча­рова­тель­ный уго­лок. Пра­во, нет нуж­ды ез­дить в Ниц­цу, имея не­дале­ко это зе­леное убе­жище!

— От­лично! Зна­чит, все в по­ряд­ке? — ве­село улыб­нулся Штир­нер.

На За­уера не­ожи­дан­ное ожив­ле­ние и жиз­не­радос­тность Эль­зы про­из­ве­ли об­ратное впе­чат­ле­ние. Он нас­то­рожил­ся, по­доз­ри­тель­но пос­мотрел на нее и стал ку­сать гу­бы.

— А те­перь будь­те лю­без­ны снять с ва­ших плеч де­ловую обу­зу, — ска­зал Штир­нер. — Сог­ласно ва­шему же­ланию, я за­гото­вил пол­ную до­верен­ность на мое имя… Будь­те доб­ры под­пи­сать ее.

За­уер, Шмит­гоф и да­же на­ив­ная Фит бы­ли удив­ле­ны. Всем ка­залось ес­тес­твен­ным, что до­верен­ность бу­дет да­на За­уеру — же­ниху Эль­зы, или по край­ней ме­ре уп­равле­ние де­лами бу­дет раз­де­лено меж­ду ним и Штир­не­ром.

— Да, да, — охот­но от­ве­тила Эль­за и взя­ла пе­ро.

— Од­ну ми­нут­ку! — Штир­нер поз­во­нил, и в ком­на­ту во­шел ста­ричок но­тари­ус с дву­мя сви­дете­лями.

— Из­ви­ните, — встре­тил его Штир­нер, — что мы бес­по­ко­им вас, приг­ла­шая, по ста­рой па­мяти, на дом…

Ста­ричок лю­без­но за­кивал го­ловой.

Эль­за под­пи­сала до­верен­ность. В нес­коль­ко ми­нут фор­маль­нос­ти бы­ли за­кон­че­ны.

— На­до, что­бы все бы­ло по фор­ме. Бла­года­рю вас! Вы сво­бод­ны, — ска­зал Штир­нер.

Но­тари­ус, Фит и Шмит­гоф выш­ли.

— Вы, За­уер, ос­та­етесь юрис­консуль­том. Но наш но­вый бан­кир доб­рее ста­рого и уве­личи­ва­ет ва­ше жа­лованье на пять­де­сят про­цен­тов. Вы так, ка­жет­ся, рас­по­ряди­лись?

— Да, да! — от­ве­тила Эль­за.

— Бла­года­рю вас за честь, но я от­ка­зыва­юсь от ва­ших при­бавок и от мес­та… — от­ве­тил по­зеле­нев­ший За­уер.

— Но по­чему, От­то? Ты шу­тишь! — спро­сила Эль­за, гля­дя на же­ниха.

— Ну, вы тут до­гова­ривай­тесь с хо­зяй­кой, а мне не­ког­да. На­до спус­тить­ся в банк, бла­го ста­рик Карл изоб­рел та­кой хо­роший спо­соб со­об­ще­ния.

И, на­жав кноп­ку, Штир­нер про­валил­ся в люк.

— Ты шу­тишь, От­то? — пов­то­рила Эль­за, ос­тавшись од­на с За­уером, и лас­ко­во при­кос­ну­лась к его ру­ке.

За­уер брез­гли­во от­дернул ру­ку и по­мор­щился.

— Не знаю, кто из нас шу­тит… Мне ка­жет­ся, что вы, фрей­лейн Глюк…

— От­то!..

— Но толь­ко ва­ши шут­ки по­хожи на из­де­ватель­ство… из­де­ватель­ство над че­лове­чес­ким дос­то­инс­твом, лю­бовью, до­вери­ем, друж­бой.

За­уер за­гово­рил с оби­дой в го­лосе:

— Эль­за! Что с то­бой, Эль­за? Ты уве­ряла ме­ня, что от­ка­жешь­ся от нас­ледс­тва, и ты об­ма­нула ме­ня… За­чем?

— От­то, но раз­ве ты не по­нима­ешь, что так на­до бы­ло? И не ты ли сам выс­ту­пал на су­де от мо­его име­ни?

— Да, я выс­ту­пал… Я не знаю, по­чему я выс­ту­пал… Это ка­кое-то бе­сов­ское на­важ­де­ние… Впро­чем, ты про­сила ме­ня и я сде­лал… Ведь я ни в чем не мо­гу от­ка­зать те­бе… Но ты? Ты об­ма­нула ме­ня! Ты ста­ла мил­ли­онер­шей и опять раз­бу­дила во мне всех де­монов сом­не­ний, ко­торые тер­за­ют ме­ня. Это нас­ледс­тво по­зорит те­бя, пят­на­ет на­шу лю­бовь. И это еще не все: ты вдруг вы­да­ешь до­верен­ность Штир­не­ру!.. Ка­кие но­вые чер­ные по­доз­ре­ния про­буж­да­ешь ты?.. Ты с ним за­од­но. Ты… близ­ка ему! Ты со­учас­тни­ца его прес­тупле­ний. Ты ду­рачи­ла ме­ня как маль­чиш­ку.

— От­то!

— Мол­чи! Не­уже­ли ты не по­нима­ешь, что вок­руг тво­его име­ни спле­тут ле­ген­ды, те­бя сме­ша­ют с грязью, и эта грязь до­летит сю­да с улиц, в эти зо­лотые хо­ромы — они не за­щитят те­бя. Ты жи­вешь с ним в од­ном до­ме, ты…

— Ус­по­кой­ся, От­то, умо­ляю те­бя!

— Нет, не ус­по­ко­юсь!.. Те­бе все­го это­го ока­залось еще ма­ло. Ты хо­чешь уни­зить ме­ня, пред­ла­га­ешь пять­де­сят про­цен­тов при­бав­ки. Ха-ха-ха!.. Лю­бовь и дос­то­инс­тво за пять­де­сят про­цен­тов!

За­уер за­катил­ся ис­те­ричес­ким сме­хом и не мог сдер­жать­ся.

Пот­ря­сен­ная Эль­за бес­по­мощ­но смот­ре­ла на не­го. В ней про­ис­хо­дила ужас­ная, борь­ба. На­конец нер­вы ее не вы­дер­жа­ли, и она рас­пла­калась.

За­уер утих, нер­вно всхли­пывая, и от вре­мени до вре­мени тя­жело взды­хал.

— Как я нес­частен… как я нес­частен!.. — ти­хо го­ворил он, си­дя на крес­ле и по­ложив го­лову на ру­ки.

Эль­за по­дош­ла и об­ня­ла его.

— От­то, не­уже­ли ты ду­ма­ешь, что я та­кая дур­ная? Ведь я же люб­лю те­бя! Ну ус­по­кой­ся, ми­лый мой, род­ной… Я все сде­лаю, что ты ска­жешь…

— Прав­да?

— Прав­да, — твер­до от­ве­тила Эль­за. — Не ви­ни ме­ня, я са­ма не знаю, как все это про­изош­ло…

За­уер под­нялся. Вслед за ним под­ня­лась и Эль­за.

— Мне не на­до бо­гатс­тва, я люб­лю те­бя, толь­ко те­бя, — ска­зал он, сжи­мая ее ру­ки. — И ра­ди мо­ей люб­ви я тре­бую: зав­тра же, слы­шишь, зав­тра, не поз­же, мы об­венча­ем­ся с то­бой, и зав­тра же ты вы­гонишь из до­ма прок­ля­того Штир­не­ра со все­ми его со­бака­ми!

— Я сог­ласна.

— Эль­за!

— От­то!..

Пло­щад­ка лиф­та бес­шумно под­ня­лась.

— Ого! Це­лу­ют­ся! — вдруг ус­лы­шали они за со­бой нас­мешли­вый го­лос Штир­не­ра и, отор­вавшись друг от дру­га, ог­ля­нулись. — Ка­кая тро­гатель­ная сце­на!

Штир­нер си­дел за пись­мен­ным сто­лом, по­кури­вая си­гару.

— Вы здесь за­чем? — не­году­юще вос­клик­нул За­уер.

— По дол­гу служ­бы, — нас­мешли­во от­ве­тил Штир­нер. — До­верие, ко­торым об­лекла ме­ня на­ша хо­зяй­ка…

— На­ша хо­зяй­ка из­ме­нила свое ре­шение и да­ет вам пол­ный рас­чет, — пе­ребил его За­уер, — до­верен­ность на ва­ше имя бу­дет унич­то­жена. В воз­награж­де­ние же за ва­ши зас­лу­ги вам бу­дет вы­дано пол­ностью двух­ме­сяч­ное со­дер­жа­ние с над­бавкой пя­тиде­сяти про­цен­тов.

— При­дет­ся мне от­кры­вать бро­дячий цирк, — ска­зал Штир­нер, по­чесав лоб.

Но, ос­тавшись один, он нах­му­рил­ся, вы­нул из ящи­ка сто­ла ка­кие-то чер­те­жи, прос­мотрел их, сер­ди­то про­вор­чал что-то, пос­пешно во­шел в свою ком­на­ту и на­дол­го за­пер­ся в ней.

Гла­ва 10. «ДЕ­ВУШ­КА С РАЗ­БИ­ТЫМ КУВ­ШИ­НОМ»

Про­шел ме­сяц. Эм­ма Фит си­дела на сво­ем обыч­ном мес­те и пи­сала на ре­мин­гто­не.

За­уер, поб­леднев­ший, неб­режно при­чесан­ный, неб­ри­тый, дол­го хо­дил боль­ши­ми ша­гами по ка­бине­ту, ис­ко­са пог­ля­дывая на Эм­му. По­том он по­дошел к ней и, по­качи­ва­ясь из сто­роны в сто­рону, в упор стал смот­реть ей в ли­цо.

Рез­вые паль­цы Эм­мы на­чали де­лать пе­ребои на кла­вишах ре­мин­гто­на. Она пок­расне­ла под прис­таль­ным взгля­дом За­уера и, не пре­рывая ра­боты, спро­сила:

— По­чему вы так смот­ри­те на ме­ня, гос­по­дин За­уер, как буд­то ни­ког­да не ви­дали? Вы ме­ша­ете мне ра­ботать…

— Фрей­лейн Эм­ма, а ведь вы пре­хоро­шень­кая!

Эм­ма пок­расне­ла еще боль­ше, но по­пыта­лась сде­лать вид, что не рас­слы­шала его слов.

— Стран­ное де­ло! — про­дол­жал За­уер. — Бо­лее го­да, как вы здесь слу­жите, я встре­ча­юсь с ва­ми каж­дый день, но толь­ко за пос­ледний ме­сяц у ме­ня как буд­то от­кры­лись гла­за: при­ят­ный овал ли­ца, мяг­кие во­лосы, к ко­торым хо­чет­ся при­кос­нуть­ся и пог­ла­дить, изу­митель­ные гла­за! В них дет­ская на­ив­ность и лу­кавс­тво ма­лень­ко­го бе­сен­ка. Вы жи­вая «Де­вуш­ка с раз­би­тым кув­ши­ном».

— Я не раз­би­вала ни­каких кув­ши­нов.

— Это кар­ти­на Гре­за. А вы…

— Пе­рес­тань­те, За­уер.

Эм­ме при­ят­но бы­ло слу­шать За­уера, но она скры­вала свои чувс­тва, бо­ясь гне­ва Эль­зы. А Эль­за уже не раз зас­та­вала их за та­кой бе­седой. Эль­за с дос­то­инс­твом про­ходи­ла ми­мо, но Эм­ма чувс­тво­вала, что ее «хо­зяй­ка», как шу­тя те­перь она зва­ла ее, все ви­дит и по­нима­ет.

— Гос­по­дин За­уер, я не уз­наю вас!

— Я сам не уз­наю се­бя, де­точ­ка. Фи­лосо­фы уве­ря­ют, что поз­нать са­мого се­бя — са­мая труд­ная за­дача в ми­ре…

За­уера дей­стви­тель­но нель­зя бы­ло уз­нать.

Кор­рек­тный, ак­ку­рат­ный, пе­дан­тичный За­уер пе­рес­тал, че­го ни­ког­да не бы­ло рань­ше, за­ботить­ся о сво­ей внеш­ности, на­чал хо­дить по рес­то­ранам, по­кучи­вать в по­доз­ри­тель­ной ком­па­нии, ха­лат­но от­но­сить­ся к де­лу.

— Вот что, до­рогая фрей­лейн Фит, до­воль­но вам тре­щать на этом неб­ла­годар­ном му­зыкаль­ном инс­тру­мен­те. По­ра кон­чать. Идем­те на­верх, я по­кажу вам в зим­нем са­ду но­вых зо­лотых ры­бок в ак­ва­ри­уме. Их не­дав­но вы­писал Штир­нер в по­дарок на­шей хо­зяй­ке.

Эм­ма ко­леба­лась.

За­уер, улы­ба­ясь, мно­гоз­на­читель­но пос­мотрел на дверь ка­бине­та.

— Бо­итесь хо­зяй­ки?

Эм­ма вспых­ну­ла и под­ня­лась.

— Толь­ко на од­ну ми­нуту! Я спе­шу до­мой…

Но эта ми­нута дли­лась бо­лее по­луча­са. За­уер бол­тал и лю­без­ни­чал без умол­ку. Эм­ма крас­не­ла от тай­но­го стра­ха быть зас­тигну­той. Пос­мотрев на ча­сы, Эм­ма вдруг под­ня­лась.

— Бо­же, я опоз­да­ла!.. — И она, поп­равляя при­чес­ку, выш­ла из зим­не­го са­да в пус­тынный зал.

— Пос­лу­шай­те, Эм­ма, едем се­год­ня с ва­ми в те­атр, а ве­чером по­ужи­на­ем в «Кон­ти­нен­та­ле» и пос­лу­ша­ем джаз-банд.

Эм­ма, при­вык­шая ви­деть За­уера серь­ез­ным, не мог­ла удер­жать­ся от сме­ха. За­уер под­хва­тил ее под ру­ку и, сколь­зя по пар­ке­ту, пов­лек к вы­ходу.

Эту сце­ну наб­лю­дала Эль­за, сто­яв­шая меж стан­ка­ми кар­тин. Она час­то бро­дила по га­лерее.

Ког­да За­уер и Эм­ма уда­лились, поб­леднев­шая Эль­за выш­ла из сво­его уг­ла, прош­ла в зим­ний сад и ус­та­ло опус­ти­лась на ска­мей­ку пе­ред ак­ва­ри­умом. Жур­чал фон­тан, зо­лотые рыб­ки мед­ленно дви­гались за зе­ленью стек­ла, всплы­вали на по­вер­хность и пус­ка­ли пу­зырь­ки воз­ду­ха. Бы­ло ти­хо. Пти­цы си­дели на вет­вях, на­хох­лившись, как под дож­дем.

Эль­за опус­ти­ла го­лову и уви­дела ле­жащий на по­лу пор­тфель из жел­той ко­жи, с се­реб­ря­ными ини­ци­ала­ми «О.З.».

В то же вре­мя она ус­лы­шала приб­ли­жа­ющи­еся ша­ги.

«От­то За­уер за­был пор­тфель и идет за ним», — мель­кну­ла у нее мысль. Она хо­тела скрыть­ся в гро­те, что­бы не встре­чать­ся с ним, но, по­думав, ос­та­лась на мес­те.

За­уер во­шел, на­певая шан­со­нет­ку. Уви­дев Эль­зу, он сде­лал удив­ленное ли­цо, нем­но­го сму­тил­ся, но тот­час при­нял неп­ри­нуж­денный вид.

— А! Из­во­лите про­гули­вать­ся по са­дам? Как вам нра­вят­ся зо­лотые рыб­ки? Я ду­маю, под хо­рошим со­усом они оча­рова­тель­ны.

Но Эль­зу не рас­сме­шила шут­ка.

— Пос­лу­шай­те, За­уер, что все это зна­чит?

— О чем вы го­вори­те, по­вели­тель­ни­ца?

— О том, что бы­ло здесь сей­час, и во­об­ще о всем ва­шем по­веде­нии за пос­ледний ме­сяц.

За­уер пок­раснел.

— Фрей­лейн Глюк, я мо­гу за­дать вам тот же воп­рос. Что зна­чит ва­ше по­веде­ние? Вы ис­полни­ли ва­ше обе­щание? Раз­ве вы уже моя же­на, а Штир­нер уво­лен? На ка­ком ос­но­вании вы предъ­яв­ля­ете пра­ва на сво­боду мо­их пос­тупков?

— Ни­каких прав я не предъ­яв­ляю. Я не от­ка­зыва­юсь от сво­их обе­щаний, хо­тя и не вы­пол­ни­ла их.

— По­чему?

Эль­за сму­тилась в свою оче­редь. По­чему? Она са­ма не зна­ла. Здесь опять был про­вал в ее соз­на­нии. И она ис­пы­тала зна­комое уже ей неп­ри­ят­ное ощу­щение ут­ра­ты па­мяти. Ее мысль би­лась о не­види­мую прег­ра­ду, как му­ха о проз­рачное стек­ло. Эль­за опус­ти­ла го­лову и мол­ча­ла.

А За­уер пыт­ли­во рас­смат­ри­вал чер­ты ее ли­ца и ее фи­гуру и ду­мал, удив­ля­ясь:

«И как толь­ко я мог лю­бить ее? Ни­чего осо­бен­но­го! Та­ких кра­сивых жи­вых ма­неке­нов сколь­ко угод­но в лю­бом ма­гази­не мод­но­го платья. Ее шея кра­сива, но нес­коль­ко длин­на, стран­но, что я не за­мечал это­го рань­ше. А эти уз­кие пле­чи… А ро­дин­ка у ле­вого гла­за — она сов­сем не на мес­те. Эта ро­дин­ка ре­шитель­но пор­тит ее!..»

— Вы не от­ве­ча­ете!.. Вам не­чего ска­зать?

На­конец Эль­за от­ве­тила:

— Но ведь и вы не ос­та­вили служ­бу. По­чему?

Она по­пала в боль­ное мес­то За­уера. Он дей­стви­тель­но не ушел по не­понят­ной для не­го са­мого при­чине. Ме­сяц то­му на­зад, как-то не­ожи­дан­но для са­мого се­бя, За­уер ох­ла­дел к Эль­зе и вос­пла­менил­ся лю­бовью к Эм­ме. Вре­мена­ми он чувс­тво­вал тя­жесть это­го, как и дру­гих сво­их пос­тупков: та­кой раз­лад с са­мим со­бой вы­бивал его из ко­леи. Он ис­пы­тывал как бы раз­дво­ение лич­ности, и это му­чило его. Что­бы за­быть­ся, он на­чал ку­рить и вес­ти рас­се­ян­ный об­раз жиз­ни.

Но ему не хо­телось приз­нать­ся в том, что он сам се­бе не мо­жет от­ве­тить на воп­рос, по­чему он не ухо­дит из это­го до­ма. Это раз­дра­жало его, и он по­вер­нул воп­рос в дру­гую сто­рону.

— А, так вам хо­чет­ся пос­ко­рее из­ба­вить­ся от ме­ня? Те­перь все по­нят­но!..

Эль­за с уко­ром пос­мотре­ла на не­го.

— От­то, вы опять бу­дете ос­кор­блять ме­ня?

— Будь­те со­вер­шенно по­кой­ны! Мы в дос­та­точ­ной сте­пени из­му­чили друг дру­га, и нам по­ра прек­ра­тить эту иг­ру. Ес­ли хо­тите знать, я не ухо­жу от­сю­да по­тому, что люб­лю Эм­му Фит. Да, люб­лю и се­год­ня же сде­лаю ей пред­ло­жение!

Это объ­яс­не­ние ка­залось ему на­ибо­лее прав­до­подоб­ным, хо­тя где-то в под­созна­нии он и чувс­тво­вал, что об­ма­ныва­ет се­бя: раз­ве не мог он уй­ти вмес­те с Эм­мой?

Эль­за от­ки­нулась на спин­ку и толь­ко ти­хо ска­зала:

— От­то!..

Нас­ту­пило мол­ча­ние. В ду­ше За­уера ше­вель­ну­лось что-то по­хожее на жа­лость. Но тот­час про­мель­кну­ла мысль: лжет, прит­во­ря­ет­ся, как всег­да. И он стал го­ворить с раз­дра­жени­ем:

— А че­го же вы от ме­ня ожи­дали? Не­дос­та­вало, что­бы я сог­ла­сил­ся иг­рать роль чи­чис­бея, как это во­дилось ког­да-то в Ве­неции!.. Офи­ци­аль­ный друг до­ма! От этой по­чет­ной дол­жнос­ти от­ка­зыва­юсь. При ва­шем бо­гатс­тве най­дут­ся дру­гие охот­ни­ки. А ме­ня уволь­те. Эм­ма Фит с не­ба звезд не хва­та­ет, мил­ли­ар­да­ми не во­роча­ет, вся ее ду­ша сос­то­ит из од­ной прос­тень­кой пру­жин­ки, но эта де­вуш­ка су­ме­ет быть чес­тной же­ной.

Эль­за не воз­ра­жала, скло­няя го­лову все ни­же, как под уда­рами би­ча.

За­уер под­нял пор­тфель.

— За­уер бе­ден, но За­уера нель­зя ку­пить за пять­де­сят про­цен­тов при­бав­ки к жа­лованью! Прос­ти­те, ме­ня ждут.

И, пре­уве­личен­но лю­без­но рас­кла­няв­шись, он вы­шел. Ша­ги его чет­ко от­да­вались в ог­ромном за­ле.

Эль­за си­дела, как при­шиб­ленная. Бой ча­сов при­вел ее в се­бя.

Она вздрог­ну­ла.

— Пять ча­сов. Как поз­дно!

Сгу­щались зим­ние су­мер­ки.

Эль­за выш­ла в зал и ог­ля­делась по сто­ронам. Слу­чай­но ее взгляд сколь­знул по ро­ялю; вдруг ей за­хоте­лось иг­рать. Она под­ня­ла крыш­ку инс­тру­мен­та, усе­лась и за­иг­ра­ла.

Ей ка­залось, что еще ни­ког­да она не иг­ра­ла с та­кой охо­той…

Вдруг она вздрог­ну­ла.

Пря­мо пе­ред со­бой она уви­дела ли­цо Штир­не­ра. Ког­да он во­шел?.. Он сто­ял, прис­ло­нив­шись к ро­ялю, и гля­дел на нее. Его ли­цо бы­ло блед­нее обык­но­вен­но­го, серь­ез­но и пе­чаль­но. Тон­кие гу­бы нер­вно вздра­гива­ли.

Эль­за вскрик­ну­ла и прек­ра­тила иг­ру.

— Иг­рай­те, про­шу вас! — ска­зал он ис­крен­но и прос­то. Эль­за, оп­ра­вив­шись от ис­пу­га, про­дол­жа­ла. Он не­кото­рое вре­мя вни­матель­но слу­шал иг­ру, а по­том мед­ленно и ти­хо стал го­ворить:

— Как прек­расно вы иг­ра­ете! Это «Ле­бедь»? «Ле­бедь» Сен-Сан­са… Го­ворят, ле­бедь по­ет пе­ред смертью… Но ле­беди жи­вут дол­го, очень дол­го и преж­девре­мен­но уми­ра­ют толь­ко смер­тель­но ра­нен­ные. Не­уже­ли и вы ра­нены? Кем? Раз­ве сто­ит он то­го, что­бы из-за не­го уми­рать?

— О ком вы го­вори­те? — спро­сила Эль­за, пе­рес­та­вая иг­рать и опус­кая ру­ки на ко­лени.

— О нем, о За­уере! Раз­ве это сек­рет?

В Эль­зе за­гово­рила гор­дость жен­щи­ны.

— Гос­по­дин Штир­нер, — су­хо ска­зала она, под­ни­ма­ясь из-за ро­яля, — я вас про­шу не вме­шивать­ся в мои лич­ные де­ла!

— Да ведь это и мои лич­ные де­ла, фрей­лейн Эль­за, ведь вы зна­ете, что я люб­лю вас!

— Но вы зна­ете, что я не люб­лю вас.

— В этом, увы, все нес­частье… мое и ва­ше, да, да, и ва­ше, хо­тя вы и не по­нима­ете это­го. Как бы все бы­ло ве­лико­леп­но, ес­ли бы вы лю­били ме­ня! Ес­ли бы вы са­ми по­люби­ли ме­ня, — мно­гоз­на­читель­но ска­зал Штир­нер.

— А как же ина­че мож­но по­любить?

Штир­нер не от­ве­тил.

— Пос­лу­шай­те, Эль­за, да­вай­те по­гово­рим серь­ез­но. В этом ра­ци­она­лизи­рован­ном за­ле нег­де да­же при­сесть… Прой­дем­ся в зим­ний сад, про­шу вас!

Они усе­лись на той же скамье, на ко­торой толь­ко что си­дела Эль­за.

— Вы прош­ли тя­желую шко­лу и зна­ете жизнь, — на­чал Штир­нер. — Вы зна­ете, как труд­но кра­сивой, бед­ной де­вуш­ке чес­тно за­рабо­тать ку­сок хле­ба. Те­перь вы бо­гаты. Но и бо­гатс­тво име­ет свои неп­ри­ят­ности. Для муж­чи­ны вы ста­нови­тесь при­ман­кой вдвой­не. На кра­соту очень час­то за­рят­ся дон­жу­аны и ло­вела­сы, на бо­гатс­тво — под­ле­цы и про­ходим­цы. Вы не га­ран­ти­рова­ны те­перь, что ваш из­бран­ник бу­дет лю­бить вас, а не ва­ше бо­гатс­тво. Что ожи­да­ет вас тог­да? С За­уером кон­че­но. Вы оди­ноки. Пос­мотри­те на ве­щи трез­во. По­чему бы мне и не стать ва­шим му­жем? Вы не лю­бите ме­ня. Но, го­ворят, на­ибо­лее счас­тли­вые бра­ки те, где сва­том бы­ва­ет не лю­бовь, а ра­зум. Вы мо­жете по­любить ме­ня поз­же, та­кие слу­чаи не ред­ки… И по­том… У ме­ня ог­ромное де­ло, гран­ди­оз­ные пла­ны, а ва­ше от­но­шение ко мне свя­зыва­ет ме­ня, не да­ет воз­можнос­ти раз­вернуть­ся во всю ширь, от­дать­ся все­цело ра­боте… В пос­ледний раз го­ворю вам: ре­шай­те!

Эль­за от­ри­цатель­но по­кача­ла го­ловой.

— Нет, нет! — пос­пешно ска­зал Штир­нер. — Не го­вори­те мне сей­час ни­чего. Об­ду­май­те все спо­кой­но, взвесь­те мое пред­ло­жение и дай­те мне от­вет… се­год­ня у нас чет­верг… в вос­кре­сенье ве­чером, в шесть ча­сов. Это пос­ледний срок!

Пок­ло­нив­шись, Штир­нер вы­шел.

Ча­сы гул­ко про­били шесть.

Гла­ва 11. НЕ­СОС­ТО­ЯВ­ШЕ­ЕСЯ СВА­ДЕБ­НОЕ ПУ­ТЕШЕС­ТВИЕ

На­ут­ро Эль­за прос­ну­лась с дав­но уже по­кинув­шей ее яс­ностью мыс­ли. Ей на­до бы­ло ре­шить — при­нять ли пред­ло­жение Штир­не­ра или от­ка­зать ему. По­чему ей неп­ре­мен­но на­до бы­ло ре­шить это, она не ин­те­ресо­валась. Пос­ле ут­ренне­го зав­тра­ка Эль­за усе­лась в сво­ем лю­бимом угол­ке зим­не­го са­да, пе­ред ак­ва­ри­умом, что­бы при­нять окон­ча­тель­ное ре­шение.

Од­на­ко ей по­меша­ли. Во­шел слу­га и до­ложил, что ее ожи­да­ет в при­ем­ной Ос­кар Гот­либ, ко­торый очень про­сит при­нять его.

«Ос­кар Гот­либ? От­ку­да он взял­ся?» — по­дума­ла Эль­за. Це­лый рой ми­молет­ных вос­по­мина­ний о су­деб­ном про­цес­се про­мель­кнул в ее па­мяти.

Эль­за спус­ти­лась в при­ем­ную вто­рого эта­жа.

Навс­тре­чу ей с низ­ким пок­ло­ном шел ста­рик, в ко­тором она не сра­зу уз­на­ла бра­та по­кой­но­го бан­ки­ра. Ос­кар Гот­либ по­худел. Он от­пустил ок­ла­дис­тую се­дую бо­роду вмес­то не­боль­ших бач­ков. Ли­цо ста­ло длин­нее, ще­ки впа­ли, а меш­ки под гла­зами уве­личи­лись. Но пе­реме­на кос­ну­лась не толь­ко внеш­ности. Во всей его по­зе и жес­тах чувс­тво­валась ка­кая-то при­шиб­ленность и при­нижен­ность, гла­за бес­по­кой­но бе­гали.

— При­ношу мои из­ви­нения за бес­по­кой­ство, — ска­зал он, це­луя Эль­зе ру­ку, — толь­ко край­няя не­об­хо­димость при­нуж­да­ет ме­ня к это­му…

— Про­шу вас, — ука­зала Эль­за на крес­ло.

Они усе­лись. Ос­кар Гот­либ взды­хал, вер­тел в ру­ках шля­пу и мол­чал. Нес­коль­ко ов­ла­дев со­бой, он за­гово­рил нет­вердым го­лосом.

— Я, пра­во, не знаю, как на­чать… Преж­де все­го поз­воль­те уве­рить вас, что я со­вер­шенно при­мирил­ся с со­вер­шившим­ся фак­том… Со­вер­шенно… Но са­мый факт не­ожи­дан­но­го ли­шения нас­ледс­тва пос­та­вил ме­ня в не­обы­чай­но зат­рудни­тель­ное по­ложе­ние. Де­ло в том, что уже пос­ле смер­ти бра­та и… пос­ле ва­шего от­ка­за от нас­ледс­тва я со­вер­шил… я за­ложил свое име­ние… Что де­лать? Мо­лодежь так жад­на на раз­вле­чения… Боль­шой го­род… На­ряды… Столь­ко соб­лазнов. Да и хо­зяй­ство на­до бы­ло поп­ра­вить. Обя­затель­ство бы­ло крат­косроч­ное. Не ду­мал же я, что вы пе­реме­ните свое ре­шение и все так обер­нется! Это я го­ворю не в уп­рек, а так, в по­яс­не­ние. И вот те­перь, че­рез не­делю, име­ние пой­дет с мо­лот­ка за не­уп­ла­ту дол­га. И я ра­зорен… Ра­зорен окон­ча­тель­но, на ста­рос­ти лет, с ку­чей де­тей на ру­ках… Их у ме­ня пя­теро да же­на-ста­руха…

— Ка­кова же сум­ма ва­шего дол­га?

Ос­кар Гот­либ за­мял­ся.

— Боль­шая, со­лид­ная сум­ма, по мо­им средс­твам ко­неч­но. Двес­ти ты­сяч…

Эль­за по­дума­ла.

— Будь­те доб­ры по­дож­дать, я сей­час дам вам от­вет.

Гот­либ не ожи­дал, что все ус­тро­ит­ся так прос­то, и стал за­ранее го­рячо и уни­жен­но бла­года­рить.

Эль­за прош­ла че­рез ком­на­ту лич­но­го сек­ре­тари­ата, в ко­торой ни­кого еще не бы­ло, хо­тя в этот час за­нятия уже на­чина­лись.

«Стран­но, — по­дума­ла Эль­за, — что бы это зна­чило?»

И она вош­ла в ка­бинет Кар­ла Гот­ли­ба, где те­перь пос­то­ян­но ра­ботал Штир­нер. Здесь она зас­та­ла его.

— Штир­нер, сю­да явил­ся Ос­кар Гот­либ…

Штир­нер под­нял бро­ви.

— На­шел­ся? Или вос­крес из мер­твых? Ну что ж, луч­ше поз­дно, чем не вов­ре­мя. Что ему на­до?

— Он про­сит де­нег… Его име­ние про­да­ют с мо­лот­ка.

— Сколь­ко?

— Он го­ворит, что име­ние за­ложе­но за двес­ти ты­сяч.

Штир­нер по­мор­щился.

— Врет! Име­ние со всем ин­вента­рем не сто­ит ста ты­сяч. Пе­сок да коч­ки… Да­дим ему сто ты­сяч и пусть про­вали­ва­ет­ся!

— Пос­лу­шай­те, Штир­нер, я все-та­ки чувс­твую се­бя не­воль­ной ви­нов­ни­цей его нес­частий и по­том… он так жа­лок… Ему не лег­ко бы­ло явить­ся сю­да. Дай­те ему двес­ти ты­сяч… По­жалуй­ста!

Штир­нер рас­сме­ял­ся.

— По­жалуй­ста! Это ве­лико­леп­но! Гла­ва бан­кир­ско­го до­ма поч­ти­тель­ней­ше про­сит сво­его при­каз­чи­ка! Фрей­лейн Глюк, все при­над­ле­жит вам и ва­ше сло­во — за­кон. Мое де­ло ма­лень­кое: вер­теть ко­лесо и ис­полнять при­каза­ния на­чаль­ства.

Он быс­тро под­пи­сал чек на двес­ти ты­сяч, по­ложил че­ковую книж­ку в стол и за­пер на ключ.

— Вот чек.

— Бла­года­рю вас.

— Опять! Ког­да вы на­учи­тесь быть хо­зяй­кой?

Эль­за выш­ла из ка­бине­та и про­тяну­ла Гот­ли­бу бу­магу.

— Вот чек на двес­ти ты­сяч…

Ос­кар Гот­либ взял чек тря­сущей­ся от вол­не­ния ру­кой и стал вновь бла­года­рить и из­ви­нять­ся.

— По­жалуй­ста, не бла­года­рите ме­ня, — сму­щен­но от­ве­тила Эль­за, — луч­ше рас­ска­жите мне, что с ва­ми слу­чилось. Ку­да вы про­пали пос­ле су­деб­но­го за­седа­ния?

Они опять усе­лись.

— Бо­лел… бо­лел, да и очень стран­ной бо­лезнью. Ког­да я вы­шел из су­да, ме­ня вдруг ох­ва­тила бо­язнь лю­дей и стыд… Мне стыд­но бы­ло по­казать­ся им на гла­за… Вы зна­ете, что пор­тре­ты всех учас­тни­ков су­деб­но­го про­цес­са пе­чата­лись во мно­гих га­зетах. И мне ка­залось, что каж­дый встреч­ный, каж­дый про­ез­жа­ющий из­возчик, да­же маль­чиш­ки ука­зыва­ют на ме­ня паль­ца­ми и го­ворят: «Вот че­ловек, ли­шен­ный бра­том нас­ледс­тва за неб­ла­говид­ный пос­ту­пок!» И так как ник­то не знал, в чем сос­то­ит этот неб­ла­говид­ный пос­ту­пок, то каж­дый мог ду­мать, что ему угод­но: мо­жет быть, я со­вер­шал под­ло­ги — де­лал на век­се­лях под­пи­си бра­та, а мо­жет быть, и по­кушал­ся от­ра­вить его. И я бе­жал… — Ста­рик вздох­нул. — Да, я мно­го пе­режил горь­ких ми­нут, фрей­лейн… Бе­жал я сов­сем не­дале­ко. Ме­ня ис­ка­ли по все­му све­ту, а я жил в этом же са­мом го­роде. Я ук­рылся в на­деж­ном мес­те, у сво­его ста­рого, оди­ноко­го дру­га. «Ес­ли ты вы­дашь тай­ну мо­его пре­быва­ния хоть од­но­му че­лове­ку, я по­кон­чу с со­бой», — ска­зал я ему. Но об этом не на­до бы­ло и го­ворить, он не вы­дал бы и так.

— Но, прос­ти­те, — Эль­за зас­ме­ялась, — вам не бы­ло стыд­но это­го дру­га?

— Нет! И что уди­витель­но, я не знал его ад­ре­са, но на­шел его квар­ти­ру по ка­кому-то не­понят­но­му на­итию… Так, шел и при­шел… Еще не ме­нее уди­витель­но: друг встре­тил ме­ня так, как буд­то ожи­дал этой встре­чи, хо­тя мы нес­коль­ко лет не ви­дались и да­же не пе­репи­сыва­лись с ним; дол­гое вре­мя я не удо­сужи­вал­ся ра­зыс­кать и на­вес­тить его. «Вот ты и при­шел», — ска­зал он мне прос­то. У не­го я и про­жил. И все вре­мя я ис­пы­тывал чувс­тво стра­ха и сты­да. Иног­да, ве­чера­ми, я как буд­то при­ходил в се­бя. И да­же по­думы­вал о том, что­бы вый­ти на дру­гой день по­дышать све­жим воз­ду­хом. Но ночью вдруг я чувс­тво­вал, что страх и жгу­чий стыд вновь на­пол­ня­ют ме­ня так, что на го­лове ше­велят­ся кор­ни во­лос… пря­мо на­важ­де­ние ка­кое-то! Я плот­нее, с го­ловой, ук­ры­вал­ся оде­ялом и ле­жал при­та­ив­шись, бо­ясь по­шевель­нуть­ся. А на­ут­ро не вы­ходил в сто­ловую, от­го­вари­ва­ясь го­лов­ной болью. Ок­на в мо­ей ком­на­те бы­ли за­веше­ны наг­лу­хо.

— Как это стран­но, — за­дум­чи­во ска­зала Эль­за.

— Я чи­тал га­зеты и, хо­лодея от стра­ха, сле­дил за по­ис­ка­ми. Но, к счастью для ме­ня, они шли по лож­но­му пу­ти. За все вре­мя я толь­ко один раз сме­ял­ся: ког­да про­читал в га­зетах, что «ме­ня» наш­ли где-то в Ар­генти­не, за­был сей­час, в ка­ком го­роде. Ко­неч­но, это ока­залось ошиб­кой. Мой «двой­ник» был фер­ме­ром, при­ехав­шим в го­род по сво­им де­лам. Су­дя по пор­тре­ту в га­зете, он дей­стви­тель­но по­хож на ме­ня.

— И дол­го у вас про­дол­жа­лось это сос­то­яние?

— Ров­но до то­го са­мого дня, ког­да пос­ледняя су­деб­ная ин­стан­ция окон­ча­тель­но и бес­по­ворот­но ре­шила де­ло в ва­шу поль­зу. Тог­да мне все сра­зу ста­ло без­различ­но, и я вер­нулся до­мой, где и жил, по­ка не по­лучил из­ве­щения о пред­сто­ящих тор­гах. И я ре­шил, что единс­твен­ный че­ловек, ко­торый мо­жет спас­ти ме­ня…

Он не за­кон­чил сво­его рас­ска­зал, так как в ком­на­ту вош­ли За­уер и Эм­ма Фит. Гот­либ под­нялся и пос­пе­шил уй­ти.

Вид За­уера и Эм­мы по­разил Эль­зу. За­уер был во фра­ке, Эм­ма в бе­лом платье с бу­кетом бе­лых цве­тов на гру­ди. Ли­ца их си­яли.

За­уер вел Эм­му под ру­ку.

— Поз­воль­те вам пред­ста­вить, фрей­лейн Глюк, мою же­ну Эм­му За­уер. Поз­дравь­те нас, мы об­венча­ны!

Эль­за поб­ледне­ла и под­ня­лась.

Эм­ма бро­силась це­ловать ее, но, ви­дя сму­щение Эль­зы, ос­та­нови­лась в не­реши­тель­нос­ти. Эль­за по­боро­ла вол­не­ние, хо­лод­но по­цело­вала Эм­му и про­тяну­ла ру­ку За­уеру. Эм­ма бы­ла слиш­ком счас­тли­ва, что­бы за­метить эту хо­лод­ность. Она ста­ла ле­петать, сло­жив по-дет­ски ру­ки на гру­ди:

— Этот От­то, — и она бро­сила лу­чис­тый взгляд на му­жа, — та­кой за­бав­ный. Вче­ра мы бы­ли с ним в те­ат­ре, и вдруг он го­ворит: «Сей­час мы дол­жны с ва­ми об­венчать­ся. Едем!»

— И ты так сра­зу ре­шилась? — спро­сила Эль­за.

Эм­ма сде­лала умо­ритель­ную гри­мас­ку, ко­торая го­вори­ла: «Кто же от­ка­зыва­ет­ся от счастья?»

— Все выш­ло как-то са­мо со­бой. И мы, не ожи­дая окон­ча­ния спек­такля, хо­тя бы­ло очень ин­те­рес­но… шла пь­еса… гос­по­ди, я уже за­была!.. но это все рав­но ка­кая… по­еха­ли ис­кать пас­то­ра. От­то чуть не с кро­вати под­нял его! Та­кой смеш­ной, зас­панный ста­рикаш­ка! Он что-то про­читал, раз-раз и го­тово! Ты не сер­дишь­ся на ме­ня, Эль­за? — с не­ожи­дан­ной ро­бостью вдруг спро­сила она.

Не­воль­ная улыб­ка прос­коль­зну­ла по ли­цу Эль­зы при ви­де этой дет­ской на­ив­ности. И уже с ис­крен­ним чувс­твом она об­ня­ла свою под­ру­гу и по­цело­вала ее.

— Мож­но ли сер­дить­ся на ку­кол­ку? Ведь ты счас­тли­ва?

— Ужас­но! — от­ве­тила Эм­ма и да­же нах­му­рила бро­ви.

Но улыб­ка сош­ла с ли­ца Эль­зы, ког­да ее взгляд ос­та­новил­ся на За­уере. Он смот­рел на Эм­му влюб­ленны­ми гла­зами.

«Нет, этот брак не месть со сто­роны За­уера, — по­дума­ла она, — За­уер дей­стви­тель­но лю­бит Эм­му… Ка­кое-то на­важ­де­ние. На­важ­де­ние! Кто ска­зал это сло­во? Да, Ос­кар Гот­либ… и он го­ворил о на­важ­де­нии. Что же все это зна­чит? Я чувс­твую, что у ме­ня опять на­чина­ют пу­тать­ся мыс­ли…»

— А-а, но­воб­рачные! — Го­лос Штир­не­ра, сто­яв­ше­го в две­рях ка­бине­та, прер­вал ве­рени­цу ее мыс­лей.

«Он уже зна­ет?» — с удив­ле­ни­ем по­дума­ла Эль­за.

Ей труд­но бы­ло еще раз пе­режи­вать сце­ну поз­драв­ле­ния, в осо­бен­ности при Штир­не­ре, и она не­замет­но выш­ла.

— Поз­драв­ляю, поз­драв­ляю, — ве­село ска­зал Штир­нер.

За­уер са­мым ра­душ­ным об­ра­зом креп­ко по­жал ру­ку Штир­не­ра. Ка­залось, от преж­не­го не­доб­ро­жела­тель­ства не ос­та­лось сле­да.

— Мы ду­ма­ем се­год­ня же ве­чером вы­ехать в сва­деб­ное пу­тешес­твие, — го­вори­ла Эм­ма, — вы и Эль­за не бу­дете про­тив?

На ли­це Штир­не­ра про­мель­кну­ло не­доволь­ное вы­раже­ние, но он тот­час лю­без­но улыб­нулся Эм­ме.

— Ко­неч­но, ра­зуме­ет­ся, прек­расная ку­кол­ка! Ку­да вы ду­ма­ете ехать?

— В Ниц­цу или в Нор­ве­гию, мы еще не ре­шили. Он хо­чет в Нор­ве­гию, а я в Ниц­цу…

— Зна­чит, вы бу­дете со­вер­шать сва­деб­ное пу­тешес­твие каж­дый по­оди­ноч­ке? — сме­ясь, ска­зал Штир­нер. — В Нор­ве­гии сей­час вы от­мо­рози­те ваш ма­лень­кий но­сик! — про­дол­жал он. — На­до бе­речь ее, За­уер. Ко­неч­но, вы по­еде­те в Ниц­цу!

— Ну, про­щай­те, нам на­до со­бирать­ся в до­рогу! — И, схва­тив му­жа за ру­ку, она по­тащи­ла его к вы­ходу. — Ско­рей, ско­рей, От­то, ты та­кой ме­шок! Я уве­рена, что мы вез­де бу­дем опаз­ды­вать с то­бой на по­езд!

За­уер жил во фли­геле, в не­боль­шой у­ют­ной квар­ти­ре.

Мо­лодые вбе­жали с ве­селой ожив­ленностью и пос­пешно ста­ли ук­ла­дывать­ся, го­воря без умол­ку.

— Итак, в Ниц­цу?

— Ну что ж, в Ниц­цу так в Ниц­цу.

— Гос­по­ди, все это так ско­ро, как на по­жаре!.. Ка­кой тя­желый че­модан!..

— Мо­жем не ехать… Из не­го на­до выб­ро­сить кни­ги… По­дай мне не­сес­сер…

— Не ехать? Да ты с ума со­шел! Ко­неч­но, мы едем! Но до­рож­ное платье?..

— Мы ку­пим его в до­роге. А для на­чала твое се­рое прек­расно по­дой­дет.

Они усе­лись на по­лу пе­ред боль­шим че­мода­ном и ста­ли выб­ра­сывать кни­ги.

Вдруг на ми­нуту они зас­ты­ли, буд­то прис­лу­шива­ясь к ка­кой-то мыс­ли, по­том удив­ленно пос­мотре­ли друг на дру­га.

— Что мы си­дим, как ки­тай­ские бол­ванчи­ки, на по­лу? — на­конец спро­сила Эм­ма. — За­чем ты вы­тащил этот че­модан? Те­бе нуж­но ехать по де­лу?

— Я ни­куда не со­бира­юсь ехать, — от­ве­тил За­уер. — Я не знаю, за­чем мы вы­тащи­ли этот че­модан. Мо­жет быть, те­бе хо­телось пос­мотреть эти кни­ги?

— Кни­ги? Эти скуч­ные кни­ги? Ка­кие мы глу­пые! Мы по­меша­лись от счастья!

Звон­ко рас­сме­яв­шись, она под­ня­лась, пе­реп­рыгну­ла че­рез че­модан и по­цело­вала За­уера.

За­уер хму­рил­ся. Слу­чай с за­чем-то выд­ви­нутым че­мода­ном зас­та­вил его при­заду­мать­ся.

— Что ты на­дул­ся? Не­дово­лен мною? — и она так плу­тов­ски скло­нила го­лов­ку, что За­уер вновь стал ве­сел.

— Ко­неч­но, не­дово­лен, — ска­зал он, сме­ясь. — Ты не ус­пе­ла по­селить­ся у ме­ня, а уже вно­сишь бес­по­рядок!

— Чес­тное сло­во, это не я! Это он сам! — ука­зала она но­гой на че­модан. — Куш на мес­то! Куш! Да по­моги же, нес­носный!

Эм­ма и За­уер зад­ви­нули че­модан под кро­вать. О по­ез­дке ник­то из них боль­ше не вспо­минал…

Гла­ва 12. В ШЕСТЬ ЧА­СОВ ВЕ­ЧЕРА

— Не за­будь­те, Эль­за, что зав­тра вос­кре­сенье. В шесть ча­сов ве­чера я по­лучу ваш от­вет. А сей­час я у­ез­жаю из го­рода по сроч­но­му де­лу. Вер­нусь ночью или ут­ром. Все­го хо­роше­го!

Штир­нер вы­шел из зим­не­го са­да.

Эль­за ос­та­лась од­на. Но она ду­мала не об от­ве­те Штир­не­ру: мыс­ли ее бы­ли нап­равле­ны в дру­гую сто­рону. Она не мог­ла оп­ра­вить­ся от уда­ра, ко­торый при­чинил ей За­уер сво­ей не­ожи­дан­ной же­нить­бой на Эм­ме Фит.

Она чувс­тво­вала се­бя оди­нокой, как ни­ког­да.

Зо­лотые рыб­ки мед­ленно дви­гались в ак­ва­ри­уме, блес­тя на по­воро­тах и плав­но по­махи­вая мяг­ки­ми хвос­ти­ками.

Эль­за за­видо­вала им. Эти рыб­ки жи­ли в не­воле, в стек­лянном ящи­ке, как и она. Но у них бы­ло свое ма­лень­кое иг­ри­вое об­щес­тво, и они не зна­ли му­читель­ных сом­не­ний. Она се­бя чувс­тво­вала бо­лее нес­час­тной, чем в са­мые тя­желые дни сво­ей тру­довой жиз­ни. Что да­ло ей бо­гатс­тво?

Су­деб­ный про­цесс, в ко­тором бы­ла ка­кая-то тай­на, и бо­гатс­тво от­де­лили ее от шум­ной тол­пы прос­тых лю­дей, ко­торые жи­вут, как им нра­вит­ся, гу­ля­ют по ули­цам, хо­дят в ки­нема­тог­раф. Каж­дый ее вы­езд об­ра­щал вни­мание, ты­сячи лю­бопыт­ных взгля­дов встре­чали ее. И она от­ка­залась от вы­ез­дов. Не бы­ло удо­воль­ствия, ко­торо­го она не мог­ла бы се­бе раз­ре­шить, и вмес­те с тем она бы­ла ли­шена их всех. Толь­ко проз­рачная сте­на из стек­ла от­де­ляла ее от ши­роко­го ми­ра, пе­рели­ва­юще­гося все­ми крас­ка­ми, но эта сте­на бы­ла неп­ре­одо­лима для нее. С тос­кой в го­лосе она шеп­та­ла:

— Ка­кая я нес­час­тная, ка­кая я нес­час­тная!

Вот, как вче­ра, как треть­его дня, как мно­го дней то­му на­зад, про­били ча­сы, гул­ко от­да­ва­ясь в пус­тынных ком­на­тах. Где-то вни­зу про­рычал ав­то­мобиль. Это отъ­ехал Штир­нер…

Штир­нер! Зав­тра ему нуж­но дать от­вет. Она чувс­тво­вала — это пос­ледний срок.

— По­чему нуж­но?

Вре­мя шло. И стран­но: пос­ле отъ­ез­да Штир­не­ра мыс­ли ее все боль­ше про­яс­ня­лись. Буд­то ка­кая-то пе­лена спа­дала с глаз. Ос­кар Гот­либ, его бо­лезнь, по­хожая на «ка­кое-то на­важ­де­ние», лю­бовь За­уера к Эм­ме, стран­ная и не­ожи­дан­ная, как на­важ­де­ние…

Вся цепь не­логич­ных, не­лепых, про­тиво­речи­вых пос­тупков ок­ру­жав­ших ее лю­дей с то­го са­мого мо­мен­та, как по­гиб Карл Гот­либ, — раз­ве не по­хоже все это на «на­важ­де­ние»? Вот сло­во, ко­торое да­ет ключ к тай­не! Но от­ку­да оно, это на­важ­де­ние? Кто ус­то­ял про­тив не­го? Штир­нер! Он один.

Штир­нер!..

А что, ес­ли он и есть при­чина все­го это­го? Его стран­ный раз­го­вор в лод­ке, его на­меки на ка­кое-то мо­гучее ору­дие, при по­мощи ко­торо­го он мо­жет по­корить мир. Не­уже­ли это не пус­тая бол­товня? Не­уже­ли он об­ла­да­ет этим средс­твом и иг­ра­ет людь­ми, как кош­ка с по­луп­ри­душен­ны­ми мы­шами? Но от­ку­да у не­го эта си­ла? В чем она? Кто он, ку­дес­ник, но­вый Ка­ли­ос­тро? Свен­га­ли?..

Эль­зе вдруг сде­лалось так хо­лод­но, что она зад­ро­жала.

Штир­нер пред­ста­вил­ся ей кор­шу­ном, ко­торый но­сит­ся над пти­цей в сте­пи. И эта пти­ца — она. Не уй­ти, нет, ни­куда не уй­ти от это­го че­лове­ка. Он не упус­тит ее из цеп­ких ког­тей.

Эль­за под­ня­лась, тя­жело ды­ша, и вновь опус­ти­лась на ди­ван.

Ее ох­ва­тил ужас.

— Нет, нет, нет! — вдруг вскрик­ну­ла она так, что пти­цы в ис­пу­ге вспор­хну­ли с ве­ток.

В за­ле эхо от­четли­во пов­то­рило ее сло­ва. И стран­но, это не­ожи­дан­ное эхо как-то обод­ри­ло ее, как буд­то кто-то под­кре­пил ее, как буд­то не­види­мый друг вто­рил ей: «Ко­неч­но, нет!» Нель­зя сда­вать­ся без борь­бы, нель­зя сде­лать­ся без­воль­ной иг­рушкой дру­гого, от­дать се­бя не­люби­мому че­лове­ку.

Она вош­ла в зал, что­бы ус­по­ко­ить­ся.

«Что де­лать? Что де­лать?» — по­дума­ла она, блуж­дая по за­лу. Слу­чай­но од­на кар­ти­на бро­силась ей в гла­за. Ка­кой-то всад­ник бе­ду­ин на араб­ской ло­шади мчит­ся по пус­ты­не, в раз­ве­ва­ющем­ся бе­лом пла­ще с ка­пюшо­ном, спа­са­ясь от на­гоняв­ших его прес­ле­дова­телей.

«Вот как на­до встре­чать смер­тель­ную опас­ность! Быть мо­жет, он по­гиб, но он бо­рол­ся до кон­ца… Бе­жать! Бе­жать во что бы то ни ста­ло!»

Эль­за по­дош­ла к ро­ялю и се­ла на та­бурет. Пе­ред ней вдруг про­нес­лась не­дав­няя сце­на, ког­да Штир­нер сто­ял и слу­шал ее му­зыку. Ни­ког­да еще его длин­ное, блед­ное ли­цо с иро­ничес­кой улыб­кой не воз­бужда­ло в ней та­кого сод­ро­гания и от­вра­щения.

«Бе­жать не­мед­ленно! Но как! У нее нет да­же де­нег!»

— Мил­ли­ар­дерша! — с го­речью про­шеп­та­ла она. — Мил­ли­ар­дерша — ни­щая!..

Вче­ра еще она по­дари­ла Гот­ли­бу двес­ти ты­сяч, но для се­бя она ни­ког­да не бра­ла де­нег у Штир­не­ра. Что-то, быть мо­жет гор­дость, удер­жи­вало ее.

Да и для че­го ей нуж­ны бы­ли день­ги? Она поч­ти ни­ког­да не вы­ез­жа­ла в го­род. Ес­ли же и де­лала ка­кие-ли­бо по­куп­ки, то ей дос­тавля­ли их на дом, и Штир­нер рас­пла­чивал­ся.

Она вспом­ни­ла вдруг, что у нее в су­моч­ке дол­жны бы­ли ос­тать­ся день­ги от пос­ледней по­луч­ки жа­лованья. Она быс­тро пош­ла в свою ком­на­ту и ли­хора­доч­но рас­кры­ла сум­ку.

День­ги на мес­те. Их не мно­го, но вы­ехать хва­тит. А даль­ше? В каж­дом го­роде лю­бой банк от­крыл бы ей не­ог­ра­ничен­ный кре­дит, но век­сель отош­лют для оп­ла­ты в ее банк, и тог­да Штир­нер уз­на­ет, ку­да она у­еха­ла.

Эль­за за­дума­лась.

— Ах, все рав­но! Луч­ше быть ни­щей, чем по­корить­ся то­му, что ожи­да­ет ее здесь…

И она нас­ко­ро оде­лась и спус­ти­лась во вто­рой этаж. У вход­ной две­ри ле­жал пят­нистый дог. Он лас­ко­во по­махал хвос­том, уви­дя ее. Эль­за пог­ла­дила его и хо­тела сдви­нуть с мес­та, но дог не тро­гал­ся. Она сде­лала по­пыт­ку обой­ти его и от­крыть дверь. Дог вдруг вско­чил, встал на ды­бы, по­ложил ей пе­ред­ние ла­пы на пле­чи и уг­ро­жа­юще за­рычал, отод­ви­гая ее на­зад.

Она бы­ла ис­пу­гана этой не­ожи­дан­ной вы­ход­кой со­баки и от­сту­пила.

— Бу­цефал! Что с то­бой? — лас­ко­во ска­зала она.

Со­бака за­виля­ла хвос­том, но при но­вой по­пыт­ке Эль­зы за­рыча­ла на нее еще бо­лее гроз­но. Штир­нер ос­та­вил вер­ных сто­рожей! Поз­вать на по­мощь? Она не хо­тела по­дымать шу­ма. Вдруг у нее мель­кну­ла мысль. Она быс­тро прош­ла в ка­бинет Гот­ли­ба. Дверь ока­залась от­кры­той. Сесть в крес­ло, сто­яв­шее на пло­щад­ке лиф­та, на­жать кноп­ку — де­ло од­ной ми­нуты. Она спус­ти­лась в от­де­ление бан­ка, ра­ду­ясь уда­че.

«Я пе­рехит­ри­ла вас, Штир­нер!»

Сто­рожа с удив­ле­ни­ем пос­мотре­ли на ее не­обыч­ное по­яв­ле­ние, но поч­ти­тель­но про­пус­ти­ли. Она бо­ялась, что им дан при­каз от Штир­не­ра не вы­пус­кать ни­кого.

С силь­но бь­ющим­ся сер­дцем пе­рес­ту­пила Эль­за по­рог до­ма, став­ше­го ей не­навис­тным, вдох­ну­ла пол­ной грудью ве­сен­ний воз­дух и за­меша­лась в улич­ной тол­пе. Ка­кое счастье! Она бы­ла сво­бод­на. За­вер­нув за угол, она на­няла так­со­мотор и при­каза­ла ехать на бли­жай­ший вок­зал. Толь­ко бы ско­рее по­даль­ше от­сю­да!..

На вок­за­ле она уди­вила но­силь­щи­ка, спро­сив­ше­го, ку­да ей взять би­лет.

— Все рав­но… Сколь­ко мож­но про­ехать вот на эти день­ги?..

Эль­за сде­лала не­ос­то­рож­ность: уди­вив но­силь­щи­ка, она ос­та­вила след в па­мяти это­го че­лове­ка и тем са­мым да­вала нить для ро­зыс­ка, — но она бы­ла как в ли­хорад­ке и не об­ду­мыва­ла сво­их слов.

Ее нер­вное нап­ря­жение улег­лось толь­ко пос­ле то­го, как па­ровоз про­гудел пос­ледний раз и ва­гон плав­но кач­нулся. До пос­ледней ми­нуты она бо­ялась по­гони Штир­не­ра, хо­тя и зна­ла, что его нет в го­роде.

Ког­да про­мель­кну­ли пред­местья го­рода и от­кры­лись по­ля, она го­това бы­ла пла­кать от ра­дос­ти. Ве­чер­нее сол­нце зо­лоти­ло зда­ния ферм. Ста­да пас­лись, мед­ленно бро­дя по изум­рудно-зе­леной ве­сен­ней тра­ве.

Все при­води­ло ее в вос­торг. Она, не от­ры­ва­ясь, смот­ре­ла в ок­но и ве­село на­пева­ла:

«Я воль­ная пти­ца, хо­чу я ле­тать…»

О бу­дущем она не ду­мала. Она упи­валась сво­бодой. Толь­ко ког­да заш­ло сол­нце, лан­дшафт за­тяну­ли су­мер­ки и в ва­гоне заж­гли свет, она за­дума­лась…

— Э, ху­же не бу­дет! — Она быс­тро раз­де­лась и, утом­ленная пе­режи­тыми вол­не­ни­ями, креп­ко ус­ну­ла.

Она не пом­ни­ла, дол­го ли спа­ла.

Но вдруг прос­ну­лась, как от тол­чка, и с не­до­уме­ни­ем ог­ля­нулась вок­руг. Ва­гон… Как по­пала она в ва­гон? В ду­ше быс­тро на­рас­та­ло смя­тение и ка­кое-то еще не офор­мивше­еся чувс­тво. Это чувс­тво рос­ло, креп­ло, про­яс­ня­лось…

На­зад! Она не­мед­ленно, сей­час же дол­жна вер­нуть­ся. На­зад! Штир­нер! Ми­лый Штир­нер! Он ждет ее! И пе­ред нею пред­ста­ло пе­чаль­ное, бес­ко­неч­но до­рогое ли­цо, ка­ким она ви­дела его, ког­да иг­ра­ла на ро­яле.

Она быс­тро оде­лась и выш­ла в ко­ридор. Зас­панные пас­са­жиры с по­лотен­ца­ми в ру­ках нап­равля­лись умы­вать­ся. Был ран­ний час ут­ра.

— Про­вод­ник, ска­жите, ско­ро ос­та­нов­ка?

Тол­стый про­вод­ник с воз­му­титель­ной мед­ли­тель­ностью вы­нул боль­шие се­реб­ря­ные ча­сы, не спе­ша от­крыл крыш­ку и, по­думав, от­ве­тил:

— Че­рез две­над­цать ми­нут, фрей­лейн.

Эль­за топ­ну­ла каб­лу­ком.

— Воз­му­титель­но! Как дол­го ждать! А об­ратный по­езд ког­да пой­дет?

— Встреч­ный пой­дет в од­но вре­мя.

Эль­за от не­тер­пе­ния ку­сала гу­бы.

Ког­да по­езд на­конец по­дошел к стан­ции, она поч­ти на хо­ду вы­бежа­ла из не­го и вош­ла в ва­гон встреч­но­го по­ез­да, иду­щего на­зад.

Она не име­ла би­лета, и кон­тро­лер сос­та­вил про­токол, но Эль­за да­же не за­мети­ла это­го, ме­хани­чес­ки от­ве­чая на все воп­ро­сы.

Ког­да она наз­ва­ла свою фа­милию, кон­тро­лер с поч­ти­тель­ностью и лю­бопытс­твом пос­мотрел на нее.

Эль­за от не­тер­пе­ния не на­ходи­ла мес­та. Она выш­ла из ку­пе, хо­дила от ок­на к ок­ну и прив­ле­кала вни­мание пас­са­жиров сво­им стран­ным ви­дом и бес­по­кой­ны­ми дви­жени­ями. Она го­това бы­ла пла­кать от до­сады, что ско­рый по­езд идет так мед­ленно.

— Ско­ро мы при­едем? — спра­шива­ла она еже­минут­но, и пас­са­жиры, ко­торым на­до­ело от­ве­чать на ее воп­ро­сы, ста­ли сто­ронить­ся ее. Тог­да она пош­ла в свое ку­пе, лег­ла нич­ком на ди­ван и, сжав вис­ки до бо­ли, как в бре­ду, твер­ди­ла:

— Люд­виг! Люд­виг! Люд­виг!.. Ког­да же я уви­жу те­бя?

На­конец по­езд ос­та­новил­ся.

Эль­за, тол­кая пас­са­жиров, про­нес­лась по де­бар­ка­деру и по за­лу, вы­бежа­ла из вок­за­ла и прыг­ну­ла в ав­то­мобиль.

— Банк Эль­зы Глюк! Ско­рей, ско­рей, ско­рей! Как мож­но ско­рей!..

Штир­нер сто­ял сре­ди ка­бине­та, ожи­дая Эль­зу.

С рас­тре­пан­ны­ми во­лоса­ми вор­ва­лась она в ка­бинет, бро­силась к не­му и с ры­дани­ем креп­ко об­ня­ла его.

— Люд­виг, ми­лый, на­конец-то!..

На ли­це Штир­не­ра от­ра­жались счастье и пе­чаль.

— Моя! — ти­хо про­из­нес он, це­луя Эль­зу в зак­ры­тые гла­за.

Ча­сы про­били шесть.

ЧАСТЬ ВТО­РАЯ

Гла­ва 1. БИР­ЖЕ­ВАЯ ПА­НИКА

Ком­мерчес­кий мир пе­режи­вал па­нику.

На­чиная с мая, бир­жа всту­пила в по­лосу жес­то­чай­ших пот­ря­сений. За ме­сяц бы­ло за­регис­три­рова­но бо­лее двух ты­сяч кон­курсов. В и­юне чис­ло их под­ня­лось до пя­ти. По­ка гиб­ли мел­кие пред­при­ятия, фи­нан­со­вые га­зеты пы­тались ос­ла­бить впе­чат­ле­ние над­ви­га­ющей­ся ка­тас­тро­фы и ус­по­ка­ива­ли об­щес­твен­ное мне­ние тем, что кри­зис лишь очис­тит эко­номи­чес­кую жизнь стра­ны от «не­солид­ных и лиш­них пред­при­ятий, вы­рос­ших на поч­ве ва­лют­ной спе­куля­ции». Но в и­юне жер­твою кри­зиса сде­лалось нес­коль­ко ста­рей­ших и круп­ней­ших пред­при­ятий. Этот удар тя­жело от­ра­зил­ся на про­мыш­леннос­ти и на мас­се мел­ких дер­жа­телей ак­ций. И га­зеты уже не скры­вали тре­воги. Над­ви­галась нас­то­ящая ка­тас­тро­фа, тем бо­лее страш­ная, что са­мо воз­никно­вение кри­зиса не под­да­валось обыч­ным объ­яс­не­ни­ям «эко­номи­чес­кой конъ­юн­кту­ры». Как буд­то но­вая, не­ведо­мая бо­лезнь страш­ной эпи­деми­ей про­кати­лась по фи­нан­со­вым пред­при­яти­ям, зах­ва­тывая все но­вые жер­твы. В на­чале и­юля во всей стра­не ос­та­лось толь­ко три круп­ней­ших бан­ка, ко­торые ус­то­яли: Мюн­стер­берга, Шу­махе­ра и Эль­зы Глюк. Пер­вые два по­нес­ли уже по­терю до трид­ца­ти про­цен­тов сво­его ка­пита­ла. Банк Эль­зы Глюк не толь­ко не по­нес по­терь, но поч­ти ут­ро­ил свой ка­питал. Пос­ледняя борь­ба за су­щес­тво­вание дол­жна бы­ла про­изой­ти меж­ду эти­ми тре­мя фи­нан­со­выми ко­лос­са­ми. Банк Эль­зы Глюк имел ка­питал, пре­выша­ющий ка­пита­лы Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра, взя­тые в от­дель­нос­ти. Но при объ­еди­нении этих бан­ков про­тив бан­ка Эль­зы Глюк пе­ревес мог ока­зать­ся на сто­роне двух про­тив од­но­го.

Прав­да, мог­ла быть и иная ком­би­нация: вой­ти в сог­ла­шение или да­же слить ка­пита­лы, вы­гово­рив се­бе из­вес­тные пра­ва, с бан­ком Эль­зы Глюк. И Мюн­стер­берг и хит­рый Шу­махер, каж­дый в от­дель­нос­ти, тай­ком друг от дру­га, де­лали эту по­пыт­ку, под­сы­лая вер­ных лю­дей к Штир­не­ру «по­зон­ди­ровать поч­ву». Но этот «злой ге­ний», как на­зыва­ли Штир­не­ра в бир­же­вых кру­гах, не шел ни на ка­кие сог­ла­шения. Он был ос­корби­тель­но нас­мешлив, бес­по­щаден и не­умо­лим к сво­им со­пер­ни­кам. Не­обы­чай­ное счастье в бир­же­вой иг­ре, бе­зоши­боч­ное пре­дуга­дыва­ние бир­же­вых кур­сов, со­вер­шенно не­понят­ное вли­яние на ок­ру­жа­ющих де­лали Штир­не­ра страш­ным.

Бан­ки­ры и бир­же­вые мак­ле­ры рас­ска­зыва­ли друг дру­гу по­нижен­ным го­лосом, как бы бо­ясь, что их под­слу­ша­ет не­ведо­мый враг, о мно­гочис­ленных слу­ча­ях стран­ной ги­бели бан­ки­ров, об­ра­щав­шихся лич­но к Штир­не­ру. О чем го­ворил с ни­ми Штир­нер, они ни­кому не рас­ска­зыва­ли. Но, по­бывав у не­го, эти бан­ки­ры буд­то ли­шались рас­судка и все­го сво­его опы­та, со­вер­ша­ли не­лепые сдел­ки, ко­торые лишь ус­ко­ряли их ра­зоре­ние, а их ка­пита­лы пе­рели­вались в под­земные кла­довые бан­ка Эль­зы Глюк. Нес­коль­ко этих ра­зорив­шихся лю­дей по­кон­чи­ли жизнь са­мо­убий­ством. По­это­му Мюн­стер­берг и Шу­махер и ре­шили дей­ство­вать че­рез це­лую цепь пос­редни­ков, опа­са­ясь лич­но­го сви­дания.

Ког­да пе­рего­воры со Штир­не­ром не при­вели ни к че­му, для Шу­махе­ра и Мюн­стер­берга ста­ло яс­ным, что толь­ко сли­яние этих двух бан­ков, враж­до­вав­ших меж­ду со­бою бо­лее по­лус­то­летия, даст воз­можность ес­ли не по­бедить, то про­дол­жать упор­ную борь­бу со «злым ге­ни­ем».

Борь­бу эту им ка­залось вес­ти тем лег­че, что они об­ла­дали боль­шинс­твом ак­ций круп­ней­ших тор­го­во-про­мыш­ленных пред­при­ятий стра­ны: ка­мен­но­уголь­ные шах­ты, про­из­водс­тво ани­лино­вых кра­сок, ав­то­мобиль­ные и ра­ди­оза­воды, элек­три­чес­кое ос­ве­щение, го­род­ские же­лез­ные до­роги, су­дос­тро­итель­ные за­воды… Ак­ции этих пред­при­ятий на­ходи­лись в ру­ках мил­ли­онов мел­ких дер­жа­телей — не­бога­тых фер­ме­ров, кан­це­ляр­ских слу­жащих, па­роход­ных ко­ков и да­же маль­чи­ков, под­ни­ма­ющих лиф­ты. Все они свя­зали судь­бу сво­их не­боль­ших сбе­реже­ний с судь­бой бан­ков Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра. За бан­ки­рами бы­ло ши­рокое «об­щес­твен­ное мне­ние».

Ут­ром пят­надца­того и­юля За­уер, пре­дан­ней­ший и усер­дней­ший по­мощ­ник Штир­не­ра, во­шел в ка­бинет с оче­ред­ным док­ла­дом.

За­уер креп­ко по­жал про­тяну­тую Штир­не­ром ру­ку.

— Здравс­твуй­те, За­уер! Как здо­ровье ва­шей ку­кол­ки?

— Бла­года­рю вас. Мой ис­пуг ока­зал­ся нап­расным. Вче­ра был врач.

— И что же он на­шел у фрау За­уер?

За­уер со счас­тли­вым и нес­коль­ко сму­щен­ным ли­цом от­ве­тил:

— Она го­товит­ся стать ма­терью…

— Вот как? Поз­драв­ляю! Пе­редай­те ей мой при­вет. А на бир­же что тво­рит­ся? Есть но­вос­ти?

— Есть, и круп­ная но­вость. Мюн­стер­берг и Шу­махер соз­да­ют еди­ный фронт про­тив нас. Они по­дали за­яв­ле­ние об об­ра­зова­нии ак­ци­онер­но­го об­щес­тва, и, как го­ворят в бир­же­вых кру­гах, пра­витель­ство пой­дет им навс­тре­чу.

— Я знал это.

За­уер сде­лал удив­ленное ли­цо. Штир­нер ус­мехнул­ся.

— Что же им ос­та­ет­ся де­лать? — от­ве­тил Штир­нер. — Зве­ри всег­да сби­ва­ют­ся в ку­чу для за­щиты от бо­лее круп­но­го вра­га. А пра­витель­ство? Оно са­мо хо­чет иметь прос­лой­ку меж­ду го­сударс­твен­ным бан­ком и мною. По­тому что ес­ли трес­нут тол­стый Мюн­стер­берг и ху­дой Шу­махер, то в го­сударс­тве ос­та­нут­ся толь­ко две фи­нан­со­вые си­лы, толь­ко две, За­уер: я, то есть банк мо­ей же­ны, и Го­сударс­твен­ный банк. И еще не из­вес­тно, кто ко­го по­бедит.

Да­же За­уер, при­вык­ший к го­ловок­ру­житель­ным ус­пе­хам сво­его дру­га, был удив­лен.

— Не слиш­ком ли вы­соко за­лета­ете, Штир­нер?

— Друг мой, мы жи­вем в ми­ре не­ус­той­чи­вого рав­но­весия. Для нас толь­ко два пу­ти: или вверх, или вниз. При ос­та­нов­ке ка­тяще­еся ко­лесо дол­жно упасть на­бок. Как ре­аги­ру­ет бир­жа на пред­сто­ящее сли­яние бан­ков?

— За один день бу­маги Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра под­ня­лись на пять­де­сят пун­ктов, — от­ве­тил За­уер.

— Брось­те на­ших мак­ле­ров ску­пать эти бу­маги.

— Вы иг­ра­ете на Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра?

— Я иг­раю на Глюк. Не­уже­ли вы не по­нима­ете еще мо­ей иг­ры? Нак­ру­чивай­те, За­уер, нак­ру­чивай­те. Чем они бу­дут вы­ше, тем луч­ше. Мне на­до­ело охо­тить­ся на мел­кую дичь, и я хо­чу кон­чить всю эту бир­же­вую воз­ню од­ним уда­ром.

Под­пи­сав бу­маги, Штир­нер от­пустил За­уера, но по­том, что-то вспом­нив, ок­ликнул его.

— Пос­лу­шай­те, За­уер, уз­най­те до­маш­ние ад­ре­са ми­нис­тра тор­говли и про­мыш­леннос­ти и ми­нис­тра фи­нан­сов.

— Их ад­ре­са вы мо­жете най­ти вот в этом спра­воч­ни­ке.

— Ах, да… Бла­года­рю вас. Как вы ду­ма­ете, За­уер, не уда­лось бы нам приг­ла­сить их ко мне под ка­ким-ни­будь пред­ло­гом?

— Не ду­маю.

— Они не удос­то­ят этой чес­ти Люд­ви­га Штир­не­ра? Пос­мотрим, что бу­дет че­рез ме­сяц-два, а по­ка обой­дем­ся и без это­го ви­зита. Дай­те мне, по­жалуй­ста, план го­рода.

За­уер по­дал.

— Бла­года­рю вас. Вы сво­бод­ны, За­уер.

Штир­нер раз­ло­жил боль­шой план на сто­ле, по­ложил ком­пас и по­вер­нул план так, что­бы се­вер на нем точ­но со­от­ветс­тво­вал стрел­ке ком­па­са. За­тем он тща­тель­но от­ме­тил точ­ка­ми на пла­не мес­та, где жи­ли ми­нис­тры, и банк Эль­зы Глюк, со­еди­нил эти точ­ки ли­ни­ями и за­писал в блок­нот уг­лы.

— Так… Ну-с, гос­по­да ми­нис­тры, ес­ли го­ра не идет к Ма­гоме­ту…

Не до­гово­рив, он про­шел в свою ком­на­ту, смеж­ную с ка­бине­том, и за­пер­ся на ключ.

Ми­нут че­рез де­сять в ка­бинет вош­ла Эль­за и усе­лась в глу­бокое крес­ло у пись­мен­но­го сто­ла. Щел­кнул за­мок, и Штир­нер вы­шел из сво­ей ком­на­ты. Эль­за быс­тро под­ня­лась и пош­ла к не­му навс­тре­чу, про­тяги­вая ру­ки. Штир­нер по­цело­вал обе ру­ки.

— Ты хо­тел ме­ня ви­деть, Люд­виг?

Он взял ее под ру­ку и по­вел.

— Да, мой друг, я кон­чил свою ут­реннюю ра­боту и хо­чу по­зав­тра­кать с то­бою в зим­нем са­ду.

Эль­за бы­ла об­ра­дова­на.

— Ты так ма­ло со мной ви­дишь­ся, Люд­виг.

— Что де­лать, до­рогая, у нас идут бои… Зна­ешь ли ты, что твое сос­то­яние ут­ро­илось, а че­рез нес­коль­ко дней в тво­их ру­ках бу­дут ка­пита­лы всех час­тных бан­ков стра­ны?

Они усе­лись за боль­шим сто­лом, нак­ры­тым для зав­тра­ка. Штир­нер на­лил в бо­калы ви­на.

— Ты бу­дешь ко­роле­вой бир­жи.

Он от­пил гло­ток.

— Да и бир­жи ни­какой не бу­дет. Вся бир­жа бу­дет здесь. Ес­ли бы ты уже не бы­ла мо­ею же­ной, с ка­ким удо­воль­стви­ем мно­гие прин­цы кро­ви пред­ло­жили бы те­бе ру­ку и сер­дце! И ес­ли во всем этом бо­гатс­тве, во всем тво­ем мо­гущес­тве нем­ножко ви­новат и я, то приз­най­ся, что Штир­нер не та­кой уж пус­той бол­тун!

— Я это­го ни­ког­да не го­вори­ла! — го­рячо воз­ра­зила Эль­за.

— Да? Тем луч­ше.

Они чок­ну­лись.

— Люд­виг, я бы­ла бы бо­лее счас­тли­ва, ес­ли бы ты ут­ро­ил не мое сос­то­яние, а вре­мя, ко­торое ты уде­ля­ешь мне. Ес­ли бы ты знал, как я том­люсь в оди­ночес­тве. Я толь­ко и жи­ву ожи­дани­ем, ког­да уви­жу те­бя.

— Еще нем­но­го тер­пе­ния, моя до­рогая! Я скру­чу по ру­кам на­ших пос­ледних со­пер­ни­ков, бро­шу их к тво­им но­гам, как во­ен­ную до­бычу, и тог­да…

Во­шел За­уер и поч­ти­тель­но пок­ло­нил­ся Эль­зе. Она от­ве­тила ему лю­без­ным кив­ком го­ловы.

— Прос­ти­те, по­жалуй­ста, что я бес­по­кою вас. В гос­ти­ной вас, Штир­нер, ждет ка­кой-то гос­по­дин, го­ворит, что явил­ся по не­от­ложно­му де­лу. Я силь­но по­доз­ре­ваю, что это агент Шу­махе­ра. Он лич­но же­ла­ет пе­рего­ворить с ва­ми.

Штир­нер вы­шел.

— Ну как Эм­ма? — спро­сила Эль­за.

— Бла­года­рю вас… Все хо­рошо…

— А что я вам го­вори­ла? Ведь я бы­ла пра­ва! Нап­расно вол­но­вались. У Эм­мы бу­дет ре­бенок!.. По­думать толь­ко. Ей са­мой в кук­лы еще иг­рать. Я неп­ре­мен­но зай­ду к ней се­год­ня…

— Она бу­дет очень ра­да вас ви­деть.

Штир­нер вер­нулся.

— Вы не ошиб­лись, За­уер. Ста­рая ли­са Шу­махер го­тов в пос­леднюю ми­нуту пре­дать сво­его со­юз­ни­ка, ес­ли толь­ко я при­му его к се­бе на пра­вах ком­пань­она… И за­пуги­ва­ет и су­лит вся­кие вы­годы — сло­вом, пус­ка­ет весь ар­се­нал сво­ей спе­куля­тив­ной муд­рости.

— Что же вы от­ве­тили?

— Я ска­зал: пе­редай­те гос­по­дину Шу­махе­ру, что мне ни ком­пань­оны, ни гу­вер­нан­тки не нуж­ны. Са­дитесь, За­уер, с на­ми зав­тра­кать.

Они ве­село бол­та­ли, как лю­ди, свя­зан­ные ис­крен­ней друж­бой и вза­им­ным ува­жени­ем. От преж­них бурь не ос­та­лось и сле­да.

Гла­ва 2. ПО­БЕЖ­ДА­ЕТ СИЛЬ­НЕЙ­ШИЙ

В тот день, ког­да пра­витель­ство дол­жно бы­ло ут­вердить но­вое ак­ци­онер­ное об­щес­тво, объ­еди­няв­шее бан­ки Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра, Штир­нер выз­вал к се­бе За­уера ра­но ут­ром и от­дал при­каз:

— Про­дай­те все ак­ции Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра, спус­ти­те все до пос­ледней бу­маги.

— Но они под­ня­лись за од­ну ночь на двад­цать шесть пун­ктов. По­луче­ны дос­то­вер­ные све­дения, что ут­вер­жде­ние ак­ци­онер­но­го об­щес­тва обес­пе­чено. Мне ка­жет­ся…

— Не бес­по­кой­тесь ни о чем и вы­пол­ни­те точ­но мой при­каз. По­ез­жай­те сей­час же на бир­жу са­ми и со­об­щи­те мне обо всем по те­лефо­ну.

За­уер по­жал пле­чами и у­ехал.

А че­рез час уже зво­нил те­лефон.

— Ак­ции бе­рут на­рас­хват. Они идут в го­ру.

— От­лично, За­уер. В ко­тором ча­су за­седа­ние пра­витель­ства?

— В два ча­са дня.

— Ус­пе­ете за это вре­мя про­дать все ак­ции?

— Для это­го дос­та­точ­но ча­са.

— Тем луч­ше. Те­лефо­нируй­те мне че­рез час.

Не прош­ло по­луча­са, как За­уер со­об­щил:

— Ак­ции про­даны все до еди­ной. На бир­же тво­рит­ся что-то не­веро­ят­ное. Тол­па зап­ру­жива­ет всю пло­щадь пе­ред бир­жей. Улич­ное дви­жение при­ос­та­нов­ле­но. С боль­шим тру­дом про­ез­жа­ют трам­ваи, ав­то­моби­ли не мо­гут…

— Это мне не­ин­те­рес­но. Как на­ши ак­ции?

— Увы, по­нижа­ют­ся.

— Ве­лико­леп­но. Выж­ди­те, ког­да они по­низят­ся еще боль­ше, и тог­да на­чинай­те ску­пать…

— Люд­виг, ты очень за­нят? — спро­сила Эль­за, вхо­дя в ка­бинет.

— …Ску­пите все, что бу­дут пред­ла­гать, — про­дол­жал Штир­нер го­ворить в те­лефон. — Зво­ните по­чаще. — И, об­ра­тив­шись к Эль­зе, ска­зал: — Да, я очень за­нят, до­рогая. Зав­тра­кай од­на. Се­год­ня я не отой­ду от те­лефо­на весь день и, ве­ро­ят­но, всю ночь.

Эль­за сде­лала не­доволь­ный жест. Штир­нер по­ложил труб­ку те­лефо­на и по­дошел к Эль­зе.

— Что де­лать, ми­лая, по­тер­пи. Се­год­ня я даю ге­нераль­ное сра­жение. Я дол­жен его вы­иг­рать, а зав­тра ты бу­дешь не­коро­нован­ной ко­роле­вой, в тво­их ру­ках бу­дут бо­гатс­тва…

— Люд­виг! — с уп­ре­ком ска­зала Эль­за.

— Ну хо­рошо, не бу­ду го­ворить об этом. Как Эм­ма? Ты бы­ла у нее?

— Врач ска­зал, что у нее поч­ки не в по­ряд­ке — кто бы мог по­думать? — и ей опас­но иметь ре­бен­ка…

— Так, так, — рас­се­ян­но слу­шал Штир­нер.

— Но она го­ворит, что ум­рет, но не от­ка­жет­ся от ре­бен­ка.

— Так, ве­лико­леп­но.

Опять зат­ре­щал зво­нок. Штир­нер вздрог­нул и, нас­ко­ро по­цело­вав Эль­зу в лоб, ска­зал ей:

— Будь ум­ни­ца, не ску­чай. Ког­да все это кон­чится, мы с то­бой по­едем на Ривь­еру. Ал­ло! Я слу­шаю.

Эль­за вздох­ну­ла и выш­ла.

— В две­над­цать ча­сов? То есть че­рез час? Тем луч­ше! Как толь­ко вы уз­на­ете о ре­шении пра­витель­ства, неп­ре­мен­но со­об­щи­те…

Бро­сив труб­ку, Штир­нер в вол­не­нии за­шагал по ка­бине­ту.

— Вмес­то двух пра­витель­ство ре­шит этот воп­рос в две­над­цать. Зна­чит, дей­ству­ет! Те­перь я ве­рю в ус­пех, как ни­ког­да. А ес­ли здесь по­беда, то по­беда во всем! И Штир­нер все­силен!

Он за­кинул го­лову на­зад, по­лузак­рыл гла­за и зас­тыл на ми­нуту с улыб­кой на ли­це.

— Од­на­ко не вре­мя упи­вать­ся властью. На­до соб­рать все си­лы для пос­ледне­го уда­ра.

Штир­нер по­шел в свою ком­на­ту и за­пер­ся на ключ.

Че­рез час он вы­шел ус­та­лый, поб­леднев­ший, поп­ра­вил на­вис­шую на лоб прядь во­лос, опус­тился в крес­ло и по­лузак­рыл гла­за.

Зво­нок. Штир­нер вско­чил, как на пру­жине, и сор­вал те­лефон­ную труб­ку.

— Ал­ло! Да, да, я… Это вы, За­уер?

Но зво­нил не За­уер, а один из аген­тов Штир­не­ра, Шпиль­ман.

— Оше­лом­ля­ющая не­ожи­дан­ность! Толь­ко что кон­чи­лось за­седа­ние. Пра­витель­ство от­кло­нило ут­вер­жде­ние ус­та­ва ак­ци­онер­но­го об­щес­тва. Шу­махер, быв­ший на за­седа­нии, крик­нул в ли­цо ми­нис­тру: «Пре­датель». Мюн­стер­берга хва­тил удар, и он в бес­созна­тель­ном сос­то­янии от­ве­зен до­мой.

Штир­нер не дос­лу­шал. Дро­жащей от вол­не­ния ру­кой он опус­тил те­лефон­ную труб­ку и так гром­ко крик­нул на весь ка­бинет: «По­беда!», что прос­нулся ле­жав­ший у его крес­ла Фальк и, вско­чив, с не­до­уме­ни­ем пос­мотрел на сво­его хо­зя­ина.

— По­беда, Фальк! — Бро­сив в угол ка­бине­та пла­ток, Штир­нер при­казал: — Пиль!

Со­бака в нес­коль­ко прыж­ков до­бежа­ла до плат­ка, схва­тила его и при­нес­ла хо­зя­ину.

— Вот так все они те­перь! Ха-ха-ха!.. — Нер­вно сме­ял­ся Штир­нер. Он под­нял со­баку за пе­ред­ние ла­пы и по­цело­вал ее в лоб. — Но их я не бу­ду це­ловать, Фальк, по­тому что они глу­пее те­бя и они ме­ня не­нави­дят. О, тем при­ят­нее зас­та­вить их но­сить по­нос­ку!

Опять зво­нок.

— За­уер! Да, я уже знаю. Мне ска­зал Шпиль­ман. Как ре­аги­ру­ет бир­жа?

— Взрыв бом­бы про­из­вел бы мень­шее впе­чат­ле­ние. Бир­жа прев­ра­тилась в су­мас­шедшей дом.

— Ак­ции Мюн­стер­берга?

— Го­ловок­ру­житель­но па­да­ют. Вы ге­ний, Штир­нер!

— Те­перь не до ком­пли­мен­тов. Ког­да ак­ции крах­нувших бан­ков бу­дут ко­тиро­вать­ся по це­не обер­точной бу­маги, мож­но бу­дет ску­пить их… Мы су­ме­ем вер­нуть им цен­ность. Но это ус­пе­ет­ся. Де­ло сде­лано, и вы мо­жете у­ехать, За­уер!

— Я не мо­гу вый­ти. Лю­ди прев­ра­тились в обе­зумев­шее ста­до. Сю­да не мо­гут да­же проб­рать­ся са­нита­ры «Ско­рой по­мощи», что­бы унес­ти упав­ших в об­мо­рок и смя­тых тол­пой.

— Ну что ж, ес­ли вы ли­шены сво­боды, со­об­щи­те мне, что у вас де­ла­ет­ся.

И За­уер со­об­щил. Фон­до­вые мак­ле­ры ус­тро­или де­сяти­минут­ное со­веща­ние, на ко­тором ре­шили, что удер­жать бу­маги Мюн­стер­берга, Шу­махе­ра и всех свя­зан­ных с ни­ми бан­ков нет ни­какой воз­можнос­ти. Крах со­вер­шился. Каж­дая ми­нута при­носи­ла ра­зоре­ние це­лых сос­то­яний. Бу­маги еже­минут­но пе­рехо­дили из рук в ру­ки. Пос­ле по­луно­чи нер­вное нап­ря­жение дос­тигло на­ивыс­шей точ­ки. Не толь­ко пло­щадь пе­ред бир­жей, но и со­сед­няя пло­щадь бы­ли зап­ру­жены ав­то­моби­лями круп­ных дер­жа­телей бу­маг. Они си­дели в сво­их ли­музи­нах всю ночь, блед­ные и утом­ленные, с блуж­да­ющи­ми гла­зами. Бюл­ле­тень за бюл­ле­тенем при­носи­ли вес­ти о неп­рестан­ном по­ниже­нии кур­сов. Эти кур­сы пе­реда­вались по те­лефо­ну, но уже в мо­мент от­прав­ки те­лефо­ног­раммы не со­от­ветс­тво­вали дей­стви­тель­нос­ти. Тол­пы лю­дей, как во вре­мя сти­хий­но­го бедс­твия, раз­би­ли ла­герь на со­сед­нем буль­ва­ре и пла­тили за пра­во си­деть на буль­вар­ной ска­мей­ке боль­ше, чем сто­ит но­мер в луч­шей гос­ти­нице. Под ут­ро два мак­ле­ра и один бан­кир впа­ли в буй­ное по­меша­тель­ство.

— Смерть Штир­не­ру! — кри­чал мак­лер.

С боль­шим тру­дом уда­лось от­везти по­мешан­ных в боль­ни­цу.

Толь­ко ког­да заб­резжил рас­свет, вол­не­ние улег­лось, как пла­мя до­горев­ше­го по­жара. Вче­раш­ние бо­гачи вы­ходи­ли из бир­жи пос­та­рев­ши­ми на де­сять лет, сгор­блен­ны­ми, по­седев­ши­ми, с дро­жащи­ми но­гами. Тол­па по­реде­ла. За­уер, на­конец, по­лучил воз­можность вый­ти из зда­ния бир­жи и, ша­та­ясь от ус­та­лос­ти, вдох­нул пол­ной грудью све­жий воз­дух.

«Та­кая же па­ника ца­рит сей­час во всей стра­не… — по­думал он. — В эту ночь ра­зори­лись сот­ни ты­сяч лю­дей — мил­ли­оны мел­ких вклад­чи­ков по­теря­ли свои сбе­реже­ния. Этот су­мас­шедший кри­чал о Штир­не­ре, ви­нил во всем его. Но Штир­нер не ви­новат. По­беж­да­ет силь­ней­ший. Штир­нер мо­лодец. Ге­ни­аль­ная го­лова!»

За­уер улыб­нулся и тот­час ус­та­ло зев­нул.

А Штир­нер, по­лучив от За­уера пос­леднее со­об­ще­ние по те­лефо­ну, встал из-за сто­ла и слад­ко по­тянул­ся. Его вол­не­ние улег­лось. Он ис­пы­тывал чувс­тво той при­ят­ной ус­та­лос­ти, ко­торое ох­ва­тыва­ет че­лове­ка, ког­да он хо­рошо по­рабо­тал и до­волен ре­зуль­та­тами тру­да. Он по­бедил. И его по­беда боль­ше, чем по­беда над бан­ки­рами и ми­нис­тра­ми. Он по­бедил соп­ро­тив­ля­емость че­лове­ка! Гот­ли­бы, Эм­ма, За­уер, Эль­за… Те­перь вот они!..

— Ник­то в ми­ре боль­ше не мо­жет соп­ро­тив­лять­ся мне, весь мир ско­ро бу­дет мо­ей собс­твен­ностью! — гор­до ска­зал он.

Ему не хо­телось спать.

Он про­шел на­верх и пос­ту­чал в ком­на­ту Эль­зы.

Она бы­ла оде­та и не спа­ла. Быс­тро от­кры­ла дверь и, си­яя, про­тяну­ла ему ру­ки.

— На­конец-то ты вспом­нил обо мне, Люд­виг!

Гла­ва 3. БЕ­ЛАЯ ВИЛ­ЛА

Банк Эль­зы Глюк, он по-преж­не­му на­зывал­ся по де­вичь­ей фа­милии Эль­зы, сде­лал­ся не­ог­ра­ничен­ным вла­дыкой фи­нан­со­вого ми­ра.

Впро­чем, са­ма Эль­за ни­как не по­чувс­тво­вала уве­личе­ния сво­его мо­гущес­тва. По-преж­не­му бро­дила она оди­ноко в сво­их пус­тых ком­на­тах, жи­вя мыслью о ко­рот­ких сви­дани­ях со Штир­не­ром. Но он все еще был слиш­ком за­нят, что­бы уде­лять ей боль­ше вре­мени. Эль­за всег­да чувс­тво­вала, ког­да он хо­чет ее ви­деть. Слад­кий тре­пет про­бегал по ее те­лу, и она без зо­ва спе­шила вниз, зная, что Штир­нер сво­боден и не отош­лет ее от се­бя. Но, бы­вало, тя­нулись дни, про­тека­ла не­деля, а Штир­нер толь­ко по ут­рам по­казы­вал­ся к ней, рас­се­ян­но здо­ровал­ся и ис­че­зал. Иног­да он от­лу­чал­ся из го­рода на нес­коль­ко дней. И тог­да на нее на­пада­ла ка­кая-то апа­тия, и она да­же не хо­тела его ви­деть. А ес­ли встре­чала его тот­час пос­ле воз­вра­щения, то бы­ла хо­лод­на. Штир­нер не­доволь­но мор­щился и спе­шил в свою зап­ретную да­же для нее ком­на­ту. Пос­ле нес­коль­ких ми­нут пре­быва­ния Штир­не­ра в его ком­на­те она вдруг за­меча­ла, как го­рячее чувс­тво люб­ви на­чина­ет на­пол­нять ее. И ког­да Штир­нер вы­ходил из сво­ей ком­на­ты, она встре­чала его взгля­дами, пол­ны­ми неж­ности.

Штир­нер еще хму­рил­ся, буд­то ка­кая-то мысль тя­готи­ла его. Но ис­крен­нее чувс­тво Эль­зы ско­ро зах­ва­тыва­ло и Штир­не­ра. Он был вни­мате­лен и лю­безен, и она жад­но ло­вила эти ред­кие ми­нуты…

Их отъ­езд за­тяги­вал­ся. Штир­нер пос­та­вил се­бе но­вую за­дачу: приб­рать к сво­им ру­кам всю про­мыш­ленность стра­ны, поль­зу­ясь тем, что боль­шинс­тво пред­при­ятий бы­ло дол­жни­ками бан­ка Эль­зы Глюк.

За­вод­чи­ки и фаб­ри­кан­ты бо­ролись упор­но, но Штир­нер ме­тоди­чес­ки зах­ва­тывал в свои ру­ки их фаб­ри­ки и за­воды.

И толь­ко ког­да борь­ба бы­ла ре­шена в поль­зу Штир­не­ра, он поз­вал За­уера и Эль­зу и ска­зал:

— На­конец я мо­гу от­дохнуть и со­вер­шить с не­кото­рым опоз­да­ни­ем на­ше сва­деб­ное пу­тешес­твие. Вы, За­уер, спра­витесь с де­лом. Борь­ба, в сущ­ности, кон­че­на. Ос­та­ет­ся толь­ко ле­гали­зовать на­ши пра­ва: оп­ро­тес­то­вать век­се­ля «пос­ледних мо­гикан», объ­явить тор­ги на их фаб­ри­ки и за­воды и зак­ре­пить за со­бой пред­при­ятия, по­тому что кто же ку­пит их, кро­ме нас? Зав­тра ут­ром мы вы­лета­ем. Как здо­ровье же­ны?

За­уер сок­ру­шен­но по­качал го­ловой:

— Вы бы ее не уз­на­ли, Штир­нер, она очень из­ме­нилась к худ­ше­му.

— Ну еще бы, это в по­ряд­ке ве­щей, — улы­ба­ясь, от­ве­тил Штир­нер.

— Нет, я не о том, — нес­коль­ко сму­тив­шись, от­ве­тил За­уер, — у нее очень опух­ли но­ги и ли­цо: поч­ки. Она не пос­лу­шалась вра­чей, а те­перь уже ро­ды не­из­бежны. — И с ис­крен­ней оза­бочен­ностью он ска­зал: — Я очень бес­по­ко­юсь за свою ку­кол­ку…

— Те­перь уже при­ходит­ся за­ботить­ся о двух ку­кол­ках сра­зу. Не бой­тесь, За­уер. К ва­шим ус­лу­гам бу­дут луч­шие про­фес­со­ра. Не за­бывай­те те­лег­ра­фиро­вать мне обо всем. Пе­редай­те мой при­вет ва­шей же­не.

В ночь пе­ред от­ле­том Штир­нер не спал. Он чем-то за­нимал­ся в сво­ем ка­бине­те. Эль­за дре­мала у се­бя. Но и сквозь сон она чувс­тво­вала, что по ней как буд­то про­ходят ка­кие-то нер­вные или элек­три­чес­кие то­ки, и все уси­лива­юща­яся лю­бовь к Люд­ви­гу пе­репол­ня­ла ее. Нес­коль­ко раз она в по­лус­не про­тяги­вала ру­ки и неж­но шеп­та­ла:

— Люд­виг! Ми­лый Люд­виг!..

А с пер­вы­ми лу­чами сол­нца она уже вы­лете­ла вмес­те с ним на собс­твен­ном са­моле­те.

Они ле­тели в Мен­то­ну, на од­ну из при­над­ле­жав­ших ей вилл, куп­ленную Кар­лом Гот­ли­бом не­задол­го до его смер­ти.

Пос­ле дол­гой жиз­ни вза­пер­ти и по­лу­оди­ночес­тва этот по­лет в об­щес­тве Люд­ви­га ка­зал­ся ей ска­зоч­но прек­расным.

Ей од­новре­мен­но хо­телось смот­реть на Люд­ви­га и лю­бовать­ся раз­верты­ва­ющей­ся вни­зу па­нора­мой. Гля­дя на от­кры­вав­ший­ся пе­ред нею не­объ­ят­ный прос­тор, она ве­село на­пева­ла:

Я воль­ная пти­ца, хо­чу я ле­тать!..

— Глу­пая пе­сен­ка, — об­ра­тилась она со сме­хом к Штир­не­ру, — «хо­чу я ле­тать». На­до петь: «Я воль­ная пти­ца, с то­бой я ле­чу». Смот­ри, как смеш­но: от­сю­да мы ви­дим толь­ко че­репич­ные кры­ши, и до­ма ка­жут­ся кра­сивы­ми квад­ра­тика­ми на зе­леном ков­ре. А это что за му­равьи? Да ведь это ста­до! Ка­кое кро­хот­ное! Что там за снеж­ные го­ры си­яют вда­ли?

— Аль­пы.

— Уже Аль­пы! Мы бу­дем ле­теть вы­ше ор­лов!..

Ни­ког­да она не чувс­тво­вала се­бя та­кой счас­тли­вой. Спуск со­вер­шился бла­гопо­луч­но на не­боль­шом а­эрод­ро­ме око­ло Ниц­цы. Че­рез час они бы­ли в сво­ей вил­ле.

Вил­ла бы­ла рас­по­ложе­на не­дале­ко от Вен­ти­мильи, у гра­ницы, раз­де­ля­ющей здесь вла­дения Фран­ции и Ита­лии.

Прек­расная бе­лая вил­ла, сто­яв­шая поч­ти у бе­рега мо­ря, об­ли­цован­ная мра­мором, вся уто­пала в зе­лени. Апель­си­новые де­ревья бы­ли пок­ры­ты круп­ны­ми пло­дами. На пло­щад­ке пе­ред вил­лой рос­ли паль­мы. Крас­ная гвоз­ди­ка яр­ким ков­ром пок­ры­вала эту пло­щад­ку.

Единс­твен­ным не­удобс­твом вил­лы бы­ло то, что близ­ко про­ходи­ло по­лот­но же­лез­ной до­роги. По­ез­да шли поч­ти бес­пре­рыв­но, гро­мыхая над го­ловой. Но Эль­за да­же не за­меча­ла это­го не­удобс­тва: ночью она хо­рошо спа­ла, и шум не бу­дил ее, а днем они со­вер­ша­ли про­гул­ки в го­ры, ка­тались на сво­ей ях­те или ле­тали на гид­ропла­не вдоль бе­рега, к Ниц­це и об­ратно. За­мок иг­ру­шеч­но­го кня­жес­тва Мо­нако, при­леп­ленный к жел­тым ска­лам, как лас­точки­но гнез­до, сам ка­зал­ся иг­рушкой. Бе­лой ни­точ­кой про­тянул­ся у бе­рега при­бой. На пля­же вид­ны бы­ли гу­ля­ющие ве­личи­ною ме­нее бу­лав­ки. А ког­да пи­лот, по­вора­чивая об­ратно, нап­равлял се­рый нос гид­ропла­на в от­кры­тое мо­ре, зре­лище бы­ло еще бо­лее изу­митель­ным. Края го­ризон­та, вы­соко под­ня­тые бла­года­ря оп­ти­чес­ко­му об­ма­ну, прев­ра­щали мо­ре в си­нюю ча­шу, над ко­торой бы­ла оп­ро­кину­та го­лубая ча­ша не­ба. И ка­залось, что гид­роплан на­ходил­ся в цен­тре ша­ра. Вни­зу проп­лы­вали иг­рушки-па­рус­ни­ки… Эль­зе хо­телось сме­ять­ся от ра­дос­ти и счастья.

Она воз­вра­щалась на вил­лу бод­рая и жиз­не­радос­тная, как ни­ког­да.

Пос­ле ра­ци­она­лизи­рован­но­го, хо­лод­но­го, по­лупус­то­го стек­лянно­го ящи­ка — до­ма Гот­ли­ба — вил­ла ка­залась не­обы­чай­но у­ют­ной и «жи­лой». Здесь Гот­либ не ус­пел еще ввес­ти сво­их чу­дачеств. Вся об­ста­нов­ка бы­ла нес­коль­ко ста­ромод­на, но кра­сива и удоб­на. Не но­вый, но хо­роший ро­яль очень пон­ра­вил­ся Эль­зе, и она иг­ра­ла на нем в теп­лые ве­чера. Дверь на бал­кон бы­ла от­кры­та, над вод­ной гладью под­ни­малась лу­на, бро­сая на мо­ре се­реб­ря­ную по­лосу, а ожив­шие от ноч­ной прох­ла­ды ту­беро­зы ды­шали слад­кой ис­то­мой.

И пь­есы, ко­торые она иг­ра­ла, бы­ли та­кими же кра­сивы­ми, пол­нозвуч­ны­ми и спо­кой­но-ра­дос­тны­ми, как эти юж­ные но­чи.

Ка­залось, от­ды­хал и Штир­нер. Да­же очер­та­ния ли­ца его ста­ли мяг­че, и иро­ничес­кая улыб­ка не кри­вила гу­бы. Толь­ко иног­да, ос­та­нав­ли­вая взор на Эль­зе, Штир­нер вдруг ста­новил­ся за­дум­чив и пе­чален.

Две не­дели прош­ли не­замет­но.

Но в на­чале вто­рой не­дели Эль­за по­чувс­тво­вала в се­бе ка­кую-то пе­реме­ну. Она как буд­то ста­ла про­буж­дать­ся от сна. Эль­за ухо­дила к се­бе и по­дол­гу си­дела од­на. Неп­ро­шеные мыс­ли сно­ва на­чали бес­по­ко­ить ее. И, че­му она са­ма удив­ля­лась, Люд­виг как буд­то ста­новил­ся ей ме­нее до­рог. Она гля­дела на его ли­цо, и оно ста­нови­лось как буд­то все бо­лее длин­ным и неп­ри­ят­ным.

Штир­нер за­мечал это и хму­рил­ся все боль­ше. Не ра­дова­ли его и те­лег­раммы За­уера. Он со­об­щал о ря­де не­удач. За вре­мя от­сутс­твия Штир­не­ра воз­ро­дилось нес­коль­ко бан­ков. Не­кото­рые круп­ней­шие за­вод­чи­ки и шах­товла­дель­цы су­мели по­лучить заг­ра­нич­ный кре­дит и оп­ла­тили век­се­ля, вый­дя та­ким об­ра­зом из-под фи­нан­со­вой ка­балы Штир­не­ра. Но глав­ное — с отъ­ез­дом Штир­не­ра про­тив не­го под­ня­лась боль­шая га­зет­ная кам­па­ния. Объ­еди­нение в ру­ках од­но­го бан­ка Эль­зы Глюк все­го фи­нан­со­вого и про­мыш­ленно­го бо­гатс­тва стра­ны приз­на­валось опас­ным для го­сударс­тва и ин­те­ресов на­селе­ния. Пра­витель­ствен­ные га­зеты бы­ли так же во­ору­жены про­тив Штир­не­ра, как и час­тные.

Не­обы­чай­ный, бес­при­мер­ный ус­пех Штир­не­ра да­вал те­му для са­мых раз­личных пред­по­ложе­ний и тол­ко­ваний, при­чем боль­шинс­тво га­зет скло­нялось к то­му, что чем бы ни был выз­ван этот ус­пех, он вы­ходит из обыч­ных ра­мок, а по­тому не­об­хо­димо бо­роть­ся с этим мо­гущес­твом так­же не­обыч­ны­ми ме­рами, не пре­дус­мотрен­ны­ми в за­коне. Воз­можно, что пра­витель­ство из­даст спе­ци­аль­ное за­коно­датель­ное пос­та­нов­ле­ние, нап­равлен­ное про­тив Штир­не­ра. Ми­нис­тры, не ут­вердив­шие ус­та­ва ак­ци­онер­но­го об­щес­тва Мюн­стер­берга и Шу­махе­ра, при­нуж­де­ны бы­ли под вли­яни­ем об­щес­твен­но­го мне­ния по­дать в от­став­ку, хо­тя нег­ласное следс­твие, ко­торое ве­лось про­тив них, не мог­ло ус­та­новить на­личия ко­рыс­тных мо­тивов в их по­веде­нии, ина­че го­воря — под­ку­па их Штир­не­ром. Мюн­стер­берг не пе­ренес уда­ра и умер, Шу­махер де­лал по­пыт­ку по­кон­чить с со­бой, вы­жил и у­ехал в Аме­рику.

Та­ковы бы­ли но­вос­ти пос­ледней не­дели. О Штир­не­ре знал уже весь мир. Имя его бы­ло у всех на ус­тах. Здесь, в Мен­то­не, он с же­ной дер­жался особ­ня­ком. Каж­дый их вы­ход воз­буждал та­кое лю­бопытс­тво, сме­шан­ное со стра­хом, что Штир­нер сам из­бе­гал по­казы­вать­ся в об­щес­тве.

По­ка Эль­за бы­ла неж­на с ним, он не чувс­тво­вал осо­бого оди­ночес­тва. Но за пос­ледние дни она ста­нови­лась все хо­лод­нее к не­му, а он де­лал­ся все бо­лее мрач­ным.

По­том он вдруг при­нял­ся за ра­боту, за­казал же­лез­ные лис­ты, про­волоч­ную сет­ку, изо­лято­ры, це­лый во­рох элек­тро­тех­ни­чес­ких ма­тери­алов, при­казал от­нести все это в от­дель­ную ком­на­ту и там за­пер­ся на це­лый день.

На дру­гое ут­ро Эль­за бы­ла вновь неж­на и пе­репол­не­на лю­бовью к не­му. Но ка­залось, и это уже не ра­дова­ло его.

Что­бы рас­се­ять­ся, он пред­ло­жил ей про­гулять­ся в го­ры, — они уже дав­но не вы­ходи­ли из до­му. На этот раз Эль­за охот­но сог­ла­силась.

Они заш­ли да­леко и ос­та­нови­лись от­дохнуть в не­боль­шом, бе­лом, чис­тень­ком до­мике. Гос­тепри­им­ная, сло­во­охот­ли­вая и лю­бопыт­ная ста­руш­ка при­нес­ла им мо­лока и, ос­ве­домив­шись, от­ку­да они, за­гово­рила:

— Вот вы от­ку­да! Там, го­ворят, те­перь по­явил­ся ка­кой-то че­ловек — Штир­нер. Че­го толь­ко у нас про не­го не го­ворят! Они с же­ной те­перь са­мые бо­гатые лю­ди во всем ми­ре, но толь­ко тем­ное это бо­гатс­тво! Сколь­ко на­роду по­гиб­ло из-за не­го, сколь­ко ра­зори­лось, сколь­ко кро­ви и слез про­лилось…

В дверь пос­ту­чались, и тот­час, не ожи­дая от­ве­та, в ком­на­ту во­шел за­пыхав­ший­ся слу­га с вил­лы.

— Прос­ти­те, гос­по­дин Штир­нер, вы при­каза­ли все сроч­ные те­лег­раммы дос­тавлять не­мед­ленно… — и, ути­рая пот со лба, он по­дал те­лег­рамму. — Вот, толь­ко что по­луче­на.

Ста­руш­ка от вол­не­ния вы­рони­ла из рук по­лотен­це, зад­ро­жала, с ужа­сом ус­та­вив­шись на Штир­не­ра. Штир­нер рас­крыл и про­чел те­лег­рамму. За­тем он вдруг под­нялся и нах­му­рил­ся.

— Вы мо­жете ид­ти, Жан! — ска­зал он слу­ге и, бро­сив зо­лотой оше­лом­ленной ста­рухе, по­дал ру­ку Эль­зе.

— Идем! Нам на­до не­мед­ленно со­бирать­ся в до­рогу.

Ста­руш­ка дол­го смот­ре­ла вслед, по­том ос­то­рож­но взя­ла дву­мя ще­поч­ка­ми зо­лотой и, шеп­ча мо­лит­ву, выб­ро­сила мо­нету в выг­ребную яму.

— Прок­ля­тые день­ги!

— Что слу­чилось, Люд­виг? — тре­вож­но спро­сила Эль­за. — Ми­лый, не­уже­ли опять ту­да? Так ско­ро! — И она, как бы про­ща­ясь, с грустью оки­нула взгля­дом не­бо, бе­рег и мо­ре.

— Мое при­сутс­твие не­об­хо­димо. За­уер те­лег­ра­фиру­ет, что мои вра­ги вос­поль­зо­вались мо­им от­сутс­тви­ем и вновь на­чали борь­бу.

Ли­цо Люд­ви­га вдруг ста­ло жес­тким.

Выс­во­бодив свою ру­ку из-под ру­ки Эль­зы так рез­ко, что она в ис­пу­ге от­шатну­лась, он со злостью крик­нул, пот­ря­сая ку­лаком:

— Куш на мес­то, прок­ля­тые!

Фальк, ус­лы­шав зна­комое сло­во, по­кор­но улег­ся на до­роге, по­ложив мор­ду на про­тяну­тые ла­пы.

По при­ез­де до­мой Штир­нер на­шел по­ложе­ние дел серь­ез­нее, чем он ожи­дал. Де­сят­ки ра­зорив­шихся бан­ки­ров объ­еди­нились, соз­да­ли но­вые бан­ки, ус­пешно кон­ку­риро­вав­шие с бан­ком Эль­зы Глюк. Им уда­лось не толь­ко от­влечь часть бан­ков­ской кли­ен­ту­ры, но и вы­купить нес­коль­ко круп­ных фаб­рик и за­водов, на­ходив­шихся в фи­нан­со­вой ка­бале у Штир­не­ра. Вдо­бавок пра­витель­ством уже был под­го­тов­лен за­кон «О бан­ков­ских уч­режде­ни­ях», яв­но нап­равлен­ный про­тив Штир­не­ра. И Штир­нер, за­быв об Эль­зе, вновь пог­ру­зил­ся в борь­бу, це­лыми дня­ми не вы­ходя из сво­ей ком­на­ты.

На этот раз, од­на­ко, Штир­не­ру уда­лось ско­ро спра­вить­ся со сво­ими про­тив­ни­ками. Кон­ку­риро­вав­шие бан­ки бы­ли вновь приб­ра­ны к ру­кам, об из­да­нии за­конов, ог­ра­ничи­ва­ющих сво­боду опе­раций Штир­не­ра, не бы­ло и ре­чи. Боль­ше то­го, был из­дан ряд но­вых за­конов, ле­гали­зовав­ших но­вые по­ряд­ки, вве­ден­ные Штир­не­ром в бан­ков­ской прак­ти­ке.

Для не­го вновь нас­ту­пила по­лоса от­но­ситель­но­го спо­кой­ствия.

Он ча­ще ви­дел­ся с Эль­зой, во­зоб­но­вил свои на­уч­ные за­нятия, по­сещал свой «зве­ринец» и стро­ил ка­кие-то слож­ные при­боры.

Но, нес­мотря на все это, он чувс­тво­вал се­бя утом­ленным. Он жил слиш­ком нер­вной жизнью, рас­тра­чивал мно­го нер­вной энер­гии. Приг­ла­шен­ный врач на­шел у не­го пси­хас­те­нию. Это бо­лез­ненное сос­то­яние обос­тря­ло у не­го чувс­тво оди­ночес­тва, в осо­бен­ности те­перь, ког­да жизнь про­тека­ла от­но­ситель­но спо­кой­но. Да­же лас­ки Эль­зы не ус­по­ка­ива­ли, а иног­да и раз­дра­жали его.

— Не то, не то! Ты ли лас­ка­ешь ме­ня, или я сам лас­каю се­бя тво­ей ру­кой? — го­ворил он не­понят­ные Эль­зе фра­зы.

Но ее му­зыка дей­ство­вала на не­го еще бла­гот­ворно. Ве­чера­ми злой дух оди­ночес­тва осо­бен­но му­чил его, как Са­ула, и Штир­нер бе­жал к сво­ему «Да­виду» — как на­зывал он в та­кие ми­нуты Эль­зу, — и про­сил ее:

— Иг­рай, иг­рай, Эль­за! Я хо­чу му­зыки, она ус­по­ка­ива­ет ме­ня…

И Эль­за са­дилась за ро­яль и иг­ра­ла ове­ян­ные ти­хой тос­кой нок­тюрны Шо­пена.

Пе­ред ни­ми вста­вали кар­ти­ны их бе­зоб­лачно­го счастья в пер­вые не­дели по­ез­дки на юг. Из зим­не­го са­да до­носил­ся за­пах цве­тов, оку­тыва­ло оча­рова­ние юж­ной но­чи. Но те­перь к это­му оча­рова­нию при­меши­валась пе­чаль об уте­рян­ном счастье.

— Прос­ти­те, что я по­мешал вам, — вдруг ус­лы­шали они го­лос За­уера. — Поз­дравь­те ме­ня, се­год­ня ут­ром у ме­ня ро­дил­ся сын!

Штир­нер и Эль­за под­ня­лись, по­чему-то взвол­но­ван­ные этой вестью.

— Я да­же не мог со­об­щить вам об этом по те­лефо­ну, — про­дол­жал За­уер. Он выг­ля­дел очень ус­та­лым, но счас­тли­вым. — Не спал всю ночь… вол­но­вал­ся. Сей­час она спит.

— Бла­гопо­луч­но?

— Ро­ды бы­ли труд­ные. Же­на очень сла­ба. Ос­ложне­ния с поч­ка­ми. Вра­чи го­ворят, что ей не­об­хо­димо бу­дет по­ехать на юг и, ве­ро­ят­но, на­дол­го. Но она не сог­ла­ша­ет­ся ехать без ме­ня. Вы от­пусти­те ме­ня?

И За­уер про­ситель­но смот­рел на Штир­не­ра и Эль­зу.

Штир­нер за­думал­ся.

— Ко­неч­но, Люд­виг! — ска­зала Эль­за.

— Дня че­рез два я дам от­вет. Ду­маю, что это бу­дет воз­можно. А по­ка поз­воль­те поз­дра­вить вас с За­уером-млад­шим!

За­уер пок­ло­нил­ся.

— Прос­ти­те, но я спе­шу. — И, быс­тро поп­ро­щав­шись, он вы­шел. А Эль­за и Штир­нер сто­яли, об­ло­котив­шись о ро­яль, пог­ру­жен­ные в свои ду­мы.

Гла­ва 4. МАС­СО­ВЫЙ ПСИ­ХОЗ

Прош­ла не­деля, а За­уер с же­ной еще не у­ез­жа­ли. Пос­ледние дни Штир­нер поч­ти не вы­ходил из сво­ей ком­на­ты и был очень мра­чен. Да­же му­зыкаль­ные ве­чера в боль­шом за­ле бы­ли от­ме­нены. Эль­за иног­да пы­талась по­видать­ся со Штир­не­ром, но что-то удер­жи­вало ее. Оди­ноко бро­дила она по за­лу, ос­та­нав­ли­валась, за­ламы­вала ру­ки и ти­хо шеп­та­ла:

— Как я нес­час­тна!..

В кон­це не­дели об­раз Штир­не­ра на­чал как-то тус­кнеть в ее соз­на­нии. Иног­да пе­ред нею про­носи­лось его ли­цо, и оно ка­залось ей чу­жим и страш­ным.

Все ча­ще оки­дыва­ла она взо­ром ок­ру­жа­ющую об­ста­нов­ку с не­до­уме­ни­ем, как буд­то в пер­вый раз ви­дела ее. А в кон­це не­дели ее на­чал прес­ле­довать об­раз За­уера. Ми­лый За­уер, как она мог­ла за­быть его? О том, что За­уер же­нат, что у не­го ро­дил­ся ре­бенок, она со­вер­шенно не ду­мала, как буд­то это­го и не бы­ло. Слу­чай­но встре­тив­шись с За­уером, она оки­нула его та­ким неж­ным взгля­дом, что он пос­мотрел на нее с не­до­уме­ни­ем, по­том вдруг сму­тил­ся и за­думал­ся, как буд­то при­поми­ная ка­кую-то ус­коль­зав­шую мысль.

— От­то, — ска­зала она, вновь на­зывая его по име­ни, — я так дав­но не ви­делась с ва­ми… От­че­го вы из­бе­га­ете ме­ня. От­то?.. — И, по­тянув­шись к не­му, она ти­хо до­бави­ла: — Я так оди­нока… Мне не хва­та­ет вас, От­то…

Они бы­ли од­ни.

От­то при­сел на стул ря­дом с Эль­зой и уси­лен­но тер лоб ла­донью. Неж­ные сло­ва Эль­зы раз­бу­дили спав­шие вос­по­мина­ния. Ли­цо За­уера вы­ража­ло му­читель­ную борь­бу. И вдруг ка­кая-то мысль прор­ва­лась и ос­ве­тила его ли­цо. Он схва­тил Эль­зу за ру­ку и, гля­дя на нее влюб­ленны­ми гла­зами, за­гово­рил пре­рыва­ющим­ся от вол­не­ния го­лосом:

— Да, да, мы так дав­но не ви­дались! Эль­за, ми­лая Эль­за! Как я мог за­быть о вас? Я не знаю, что про­ис­хо­дит с на­ми, но сей­час как буд­то рас­се­ял­ся ту­ман, и я уви­дел вас пос­ле дол­гой раз­лу­ки. Где вы бы­ли, Эль­за? Что бы­ло с ва­ми?

Они си­дели, буд­то и в са­мом де­ле встре­тились пос­ле дол­гой пе­чаль­ной раз­лу­ки, и не мог­ли нас­мотреть­ся друг на дру­га.

Пе­реби­вая друг дру­га, они ста­ли го­ворить о сво­ей люб­ви, о тос­ке оди­ночес­тва, о ра­дос­ти этой встре­чи.

Ча­сы с ба­шен­ным бо­ем би­ли час за ча­сом, гул­ко раз­да­вались уда­ры в пус­тых ком­на­тах, а они, не за­мечая вре­мени, про­дол­жа­ли си­деть и го­ворить…

Они не стро­или ни­каких пла­нов, не вспо­мина­ли прош­ло­го, не ду­мали о бу­дущем. Они прос­то упи­вались нас­то­ящей ми­нутой, упи­вались этим лу­чом, так не­ожи­дан­но ра­зор­вавшим мрак, ок­ру­жав­ший их нас­то­ящие мыс­ли и чувс­тва. Еще раз про­били ча­сы.

— Уже две­над­цать, как поз­дно! — ска­зала Эль­за. — До зав­тра, мой ми­лый. — И она пер­вая об­ня­ла и по­цело­вала За­уера дол­гим и креп­ким по­целу­ем.

Но это «зав­тра» не приш­ло.

Штир­нер на вре­мя вы­пус­тил их из-под сво­его вли­яния толь­ко по­тому, что был с го­ловой пог­ру­жен в но­вые за­боты. Он ра­ботал над ка­ким-то слож­ным ап­па­ратом, ко­торый дол­жен был рас­ши­рить его мощь, его власть над людь­ми. К соз­да­нию же это­го ап­па­рата его по­буж­да­ли но­вые ос­ложне­ния и но­вые ог­ромные за­дачи.

Бла­года­ря при­нятым им ме­рам про­дук­ция на­ходив­шей­ся в его ру­ках про­мыш­леннос­ти воз­росла не­обы­чай­но, то­вары по­деше­вели, внут­ренний ры­нок был уже пе­рена­сыщен ими. Штир­нер сто­ял пе­ред ка­тас­тро­фичес­ким кри­зисом пе­реп­ро­из­водс­тва. Его мог­ло спас­ти толь­ко за­во­ева­ние инос­тран­ных рын­ков. Но на пу­ти к это­му сто­яли ог­ромные пре­пятс­твия. Инос­тран­ные го­сударс­тва, опа­са­ясь кон­ку­рен­ции его де­шевых то­варов, ус­та­нови­ли вы­сокие заг­ра­дитель­ные пош­ли­ны. Нуж­но бы­ло сло­мать во что бы то ни ста­ло этот барь­ер. Эко­номи­чес­кая вой­на, ко­торую он вел с инос­тран­ны­ми кон­ку­рен­та­ми, на­ходи­лась в том пе­ри­оде, ког­да она не­мину­емо дол­жна бы­ла пе­рей­ти в во­ору­жен­ное стол­кно­вение. Но объ­явить нас­то­ящую вой­ну бы­ло де­лом слож­ным. Прав­да, с пра­витель­ством он де­лал, что хо­тел. Но все же пра­витель­ство бы­ло сре­дос­те­ни­ем меж­ду его во­лей и дей­стви­ем. И он ре­шил, что нас­тал мо­мент унич­то­жить пра­витель­ство. Он сам ста­нет еди­ным, не­ог­ра­ничен­ным пра­вите­лем стра­ны. Он под­чи­нит сво­ей во­ле мил­ли­оны лю­дей, вну­шит им мысль о не­об­хо­димос­ти вой­ны, и они с ра­достью пой­дут уми­рать, как уми­рали сол­да­ты На­поле­она.

Но для это­го дол­жно быть ору­дие не­обы­чай­ной мощ­ности, «даль­но­бой­нос­ти», по­коря­ющее мыс­ли и во­лю лю­дей, ору­дие мас­со­вого вну­шения, ра­ди­овол­ны… И он уси­лен­но ра­ботал над этим, по­забыв на вре­мя об ок­ру­жа­ющих его лю­дях.

В тот са­мый день, ког­да Эль­за и За­уер с по­целу­ем рас­ста­лись друг с дру­гом, за­дача Штир­не­ра бы­ла раз­ре­шена. И толь­ко ночью он вспом­нил об Эль­зе и За­уере. Он вспом­нил. И в их ду­шах все пе­реме­нилось. За­уер вновь лю­бил свою ма­лень­кую «ку­кол­ку» Эм­му и бо­гот­во­рил ре­бен­ка, а Эль­за уже в пре­дут­реннем сне с неж­ностью пов­то­ряла имя Люд­ви­га.

На­ут­ро она приш­ла к не­му в ка­бинет и, по­цело­вав в лоб, ска­зала:

— Ми­лый Люд­виг, у ме­ня к те­бе две прось­бы!

— Здравс­твуй, до­рогая… Це­лых две! При­казы­вай, по­вели­тель­ни­ца.

— Здесь Гот­либ.

— Опять Гот­либ?

— Это мо­лодой Гот­либ, Ру­дольф.

— Но мо­лодой как две кап­ли во­ды по­хож на ста­рого. Ему нуж­ны день­ги, не так ли?

— Ру­дольф пос­со­рил­ся с от­цом, ког­да уз­нал, что ста­рик по­лучил от нас двес­ти ты­сяч и ни­чего не дал ему, и Ру­дольф Гот­либ про­сит…

— Ни в ко­ем слу­чае!

— Но мы так бо­гаты, Люд­виг!

— Имен­но по­тому, что мы так бо­гаты. Бро­сить по­дач­ку ста­рику ку­да ни шло. Но дать это­му маль­чиш­ке — зна­чит дать ему по­вод ду­мать, что мы не сов­сем лад­но от­ня­ли у не­го ла­комый ку­сок и са­ми соз­на­ем это. Тог­да от не­го не от­вя­жешь­ся. Он нач­нет шан­та­жиро­вать нас. Ста­рику нем­но­го на­до, и он удов­летво­рен. А Ру­дольф… Он еще опа­сен. Нет, нет, до­рогая. Я не мо­гу это­го сде­лать в тво­их же ин­те­ресах.

— Но я поч­ти обе­щала ему…

Штир­нер по­думал. Он был в хо­рошем нас­тро­ении. Ка­кая-то мысль зас­та­вила его улыб­нуть­ся.

— Я сам по­гово­рю с ним. Са­дись, Эль­за, од­ну ми­нут­ку. — Штир­нер скрыл­ся в сво­ей ком­на­те и ско­ро от­ту­да вер­нулся.

— Я сыг­раю над ним шут­ку, ко­торая от­ва­дит его от это­го до­ма. Я прос­то мог бы зас­та­вить его за­быть наш дом, но мне сов­сем не улы­ба­ет­ся брать его в чис­ло «опе­ка­емых», — ска­зал Штир­нер не­понят­ную Эль­зе фра­зу.

Штир­нер поз­во­нил и при­казал во­шед­ше­му ла­кею приг­ла­сить Ру­доль­фа Гот­ли­ба.

Гот­либ во­шел. Он не был по­хож на про­сите­ля. Жад­ность, при­вед­шая его сю­да, бо­ролась в нем с на­пыщен­ной гор­достью.

— Са­дитесь, мо­лодой че­ловек, — ска­зал Штир­нер, — вам нуж­ны день­ги?

Ру­доль­фа пе­редер­ну­ло от это­го об­ра­щения, но он сдер­жался. Толь­ко вес­нушча­тое ли­цо его вспых­ну­ло.

— Да, мне нуж­ны день­ги, — ска­зал он, ос­та­ва­ясь сто­ять, — и, как мне ка­жет­ся, моя… прось­ба не сов­сем бе­зос­но­ватель­на.

«Ду­рак! — по­думал Штир­нер. — Этим на­чалом он сам обе­зору­жива­ет се­бя!»

— Гос­по­дин Гот­либ, ес­ли вы ста­вите так воп­рос, то об­ра­титесь в над­ле­жащие су­деб­ные уч­режде­ния и до­казы­вай­те там ос­но­ватель­ность ва­ших «за­кон­ных» пре­тен­зий.

— Кро­ме норм юри­дичес­ких, есть нор­мы мо­раль­ные, — от­ве­тил Ру­дольф за­ранее при­готов­ленную фра­зу. — Мне не­чего до­казы­вать мои мо­раль­ные пра­ва.

— Мо­ралью ве­да­ет бла­гот­во­ритель­ность, а здесь не бла­гот­во­ритель­ное уч­режде­ние.

— До­воль­но вы­вер­тов! — вдруг вспых­нул Ру­дольф. — Или вы удов­летво­рите ме­ня, или я…

— Ах, вы уг­ро­жа­ете? Та­ких по­сети­телей я имею обык­но­вение вы­водить с осо­бым по­четом.

Штир­нер свис­тнул. Из смеж­но­го ка­бине­та пос­лы­шались мяг­кие, но тя­желые ша­ги. В ка­бинет, пе­реми­на­ясь с но­ги на но­гу, во­шел на зад­них ла­пах бу­рый мед­ведь. Он мол­ча приб­ли­зил­ся к Ру­доль­фу и, упер­шись ла­пами в грудь, стал тол­кать его к вы­ход­ной две­ри.

Ру­дольф поб­леднел и по­лужи­вой от стра­ха до­шел до две­ри, по­том вдруг с ис­те­ричес­ким кри­ком бро­сил­ся бе­жать от прес­ле­ду­юще­го его мед­ве­дя.

Эль­за бы­ла ис­пу­гана, Штир­нер хо­хотал, от­ки­нув­шись в крес­ле.

— Вот луч­ший спо­соб от­ва­дить не­жела­тель­ных по­сети­телей. Боль­ше не явит­ся, будь по­кой­на!

И он опять зас­ме­ял­ся.

Поз­во­нил те­лефон.

— Ал­ло! Штир­нер, да, я вас слу­шаю. А, опять вы, гос­по­дин Гот­либ? Вы это­го так не ос­та­вите? Ого! А вы хо­рошо стре­ля­ете? Так, так. Толь­ко не со­ветую охо­тить­ся на ме­ня вбли­зи до­ма! Имей­те в ви­ду, что я от­дал при­каз мо­им чет­ве­роно­гим друзь­ям о том, что ес­ли вы еще раз по­паде­тесь им на гла­за, то они дол­жны ра­зор­вать вас на час­ти, как глу­пого коз­ленка!.. Что, смерть ва­шего дя­дюш­ки? Убий­ца? Ска­жите по­жалуй­ста!.. Так, так… Же­лаю ус­пе­ха! Ду­рак, — ска­зал Штир­нер, кла­дя труб­ку те­лефо­на.

— Люд­виг, мож­но ли так пу­гать лю­дей?

— До­рогая моя, это на­ибо­лее бе­зобид­ное ору­дие в ар­се­нале че­лове­чес­кой борь­бы. Но у те­бя бы­ла еще вто­рая прось­ба?

— Те­перь уж я не знаю…

— Не бес­по­кой­ся. Твой вто­рой про­теже не по­падет в объ­ятия мед­ве­дя. Кто он?

— Это Эм­ма. Я бы­ла у нее. И она умо­ляла ме­ня от­пустить с ней За­уера на юг. Ей не­об­хо­димо ле­чить­ся, а без му­жа она не по­едет.

— Да, мож­но. Те­перь мож­но. Я обой­дусь без За­уера. — И, взяв в ру­ки ут­ренний вы­пуск га­зеты, Штир­нер пов­то­рил: — Те­перь мож­но! Кста­ти, ты не чи­тала се­год­няшней га­зеты? Вот проч­ти, лю­бопыт­ная за­мет­ка. Чи­тай вслух.

Эль­за взя­ла га­зету, на ко­торой Штир­не­ром бы­ло под­чер­кну­то крас­ным ка­ран­да­шом заг­ла­вие:

«МАС­СО­ВЫЙ ПСИ­ХОЗ

Вче­ра ве­чером в го­роде наб­лю­далось стран­ное яв­ле­ние. В один­надцать ча­сов но­чи, в про­дол­же­ние пя­ти ми­нут, у мно­гих лю­дей — чис­ло их по­ка не ус­та­нов­ле­но, но, по име­ющим­ся дан­ным, оно пре­выша­ет нес­коль­ко ты­сяч че­ловек — по­яви­лась на­вяз­чи­вая идея, вер­нее, на­вяз­чи­вый мо­тив из­вес­тной пе­сен­ки „Мой ми­лый Ав­густин“. У от­дель­ных лиц, стра­да­ющих нер­вным расс­трой­ством, по­доб­ные на­вяз­чи­вые идеи встре­чались и рань­ше. Не­объ­яс­ни­мой осо­бен­ностью нас­то­яще­го слу­чая яв­ля­ет­ся его мас­со­вый ха­рак­тер. Один из сот­рудни­ков на­шей га­зеты сам ока­зал­ся жер­твой это­го пси­хоза. Вот как он опи­сыва­ет со­бытие:

— Я си­дел со сво­им при­яте­лем, из­вес­тным му­зыкаль­ным кри­тиком, в ка­фе. Кри­тик, стро­гий рев­ни­тель клас­си­чес­кой му­зыки, жа­ловал­ся на па­дение му­зыкаль­ных вку­сов, на за­соре­ние му­зыкаль­ных эс­трад пош­лы­ми джаз-бан­да­ми и фокс­тро­тами. С грустью го­ворил он о том, что все ре­же ис­полня­ют ве­ликих ста­риков: Бет­хо­вена, Мо­цар­та, Ба­ха. Я вни­матель­но слу­шал его, ки­вая го­ловой, — я сам пок­лонник клас­си­чес­кой му­зыки, — и вдруг с не­кото­рым ужа­сом за­метил, что мыс­ленно на­певаю мо­тив пош­лень­кой пе­сен­ки: „Мой ми­лый Ав­густин“. „Что, ес­ли бы об этом уз­нал мой со­бесед­ник? — ду­мал я. — С ка­ким бы през­ре­ни­ем он от­вернул­ся от ме­ня!..“ Он про­дол­жал го­ворить, но буд­то ка­кая-то на­вяз­чи­вая мысль прес­ле­дова­ла и его… От вре­мени до вре­мени он да­же встря­хивал го­ловой, точ­но от­го­нял на­до­ед­ли­вую му­ху. Не­до­уме­ние бы­ло на­писа­но на его ли­це. На­конец кри­тик за­мол­чал и стал ло­жеч­кой от­би­вать по ста­кану такт, и я был по­ражен, что уда­ры ло­жеч­ки в точ­ности со­от­ветс­тво­вали так­ту пе­сен­ки, про­носив­шей­ся в мо­ей го­лове. У ме­ня вдруг мель­кну­ла не­ожи­дан­ная до­гад­ка, но я еще не ре­шал­ся выс­ка­зать ее, про­дол­жая с удив­ле­ни­ем сле­дить за сту­ком ло­жеч­ки.

Даль­ней­шие со­бытия оше­ломи­ли всех!

— Зуп­пе, „По­эт и кресть­янин“, — анон­си­ровал ди­рижер, под­ни­мая па­лоч­ку.

Но ор­кестр вдруг за­иг­рал „Мой ми­лый Ав­густин“. За­иг­рал в том же тем­пе и в том же то­не… Я, кри­тик и все си­дев­шие в рес­то­ране под­ня­лись как один че­ловек и ми­нуту сто­яли, буд­то по­ражен­ные стол­бня­ком. По­том вдруг все сра­зу за­гово­рили, воз­бужден­но за­маха­ли ру­ками, гля­дя друг на дру­га в пол­ном не­до­уме­нии. Бы­ло оче­вид­но, что эта на­вяз­чи­вая ме­лодия прес­ле­дова­ла од­новре­мен­но всех. Нез­на­комые лю­ди спра­шива­ли друг дру­га, и ока­залось, что так оно и бы­ло. Это выз­ва­ло чрез­вы­чай­ное воз­бужде­ние. Ров­но че­рез пять ми­нут яв­ле­ние прек­ра­тилось.

По на­веден­ным на­ми справ­кам, та же на­вяз­чи­вая ме­лодия ох­ва­тила поч­ти всех жи­вущих вок­руг Бир­же­вой пло­щади и Бан­ков­ской ули­цы. Мно­гие на­пева­ли ме­лодию вслух, в ужа­се гля­дя друг на дру­га. Быв­шие в опе­ре рас­ска­зыва­ют, что Фа­уст и Мар­га­рита вмес­то ду­эта „О, ночь люб­ви“ за­пели вдруг под ак­компа­немент ор­кес­тра „Мой ми­лый Ав­густин“. Нес­коль­ко че­ловек на этой поч­ве сош­ли с ума и от­ве­зены в пси­хи­ат­ри­чес­кую ле­чеб­ни­цу.

О при­чинах воз­никно­вения этой стран­ной эпи­демии хо­дят са­мые раз­личные слу­хи. На­ибо­лее ав­то­ритет­ные пред­ста­вите­ли на­уч­но­го ми­ра выс­ка­зыва­ют пред­по­ложе­ние, что мы име­ем де­ло с мас­со­вым пси­хозом, хо­тя спо­собы рас­простра­нения это­го пси­хоза ос­та­ют­ся по­ка не­объ­яс­ни­мыми. Нес­мотря на не­вин­ную фор­му это­го „за­боле­вания“, об­щес­тво чрез­вы­чай­но взвол­но­вано им по весь­ма по­нят­ной при­чине. Все „не­объ­яс­ни­мое“, не­из­вес­тное пу­га­ет, по­ража­ет во­об­ра­жение лю­дей. При­том выс­ка­зыва­ют­ся опа­сения, что „бо­лезнь“ мо­жет про­явить­ся и в бо­лее опас­ных фор­мах. Как бо­роть­ся с нею? Как пре­дос­те­речь се­бя? Это­го ник­то не зна­ет, как и при­чин по­яв­ле­ния „бо­лез­ни“. В спеш­ном по­ряд­ке соз­да­на ко­мис­сия из пред­ста­вите­лей уче­ного ми­ра и да­же про­кура­туры, ко­торая пос­та­ра­ет­ся рас­крыть тай­ну ве­селой пе­сен­ки, наг­навшей та­кой ужас на обы­вате­лей. Бу­дем тер­пе­ливы и сох­ра­ним спо­кой­ствие. Быть мо­жет, все ока­жет­ся не столь серь­ез­ным и страш­ным, как ка­жет­ся мно­гим».

Эль­за окон­чи­ла чте­ние и пос­мотре­ла на Штир­не­ра.

— Что же все это зна­чит, Люд­виг? — спро­сила она.

— Это зна­чит, что все ве­лико­леп­но! Идем зав­тра­кать, до­рогая!

Гла­ва 5. КО­МИТЕТ ОБ­ЩЕС­ТВЕН­НО­ГО СПА­СЕНИЯ

Ве­селая не­мец­кая пе­сен­ка, вспо­лошив­шая на­селе­ние ог­ромно­го го­рода, воп­ре­ки ус­по­ко­итель­ным уве­рени­ям га­зет, ока­залась де­лом серь­ез­ным, вну­ша­ющим боль­шие опа­сения.

Не прош­ло и не­дели с тех пор, как ты­сячи лю­дей вы­нуж­денно пе­ли эту пе­сен­ку, слу­чилось со­бытие, ко­торое еще в боль­шей сте­пени взвол­но­вало не толь­ко об­щес­тво, но и пра­витель­ство.

Ров­но в пол­день в час­ти го­рода бы­ло при­ос­та­нов­ле­но на од­ну ми­нуту все дви­жение. Мож­но бы­ло по­думать, что про­ис­хо­дит ка­кая-то «ми­нут­ная за­бас­товка про­тес­та». Но за­бас­товка не­быва­лая по сво­ей ор­га­низо­ван­ности и сво­еоб­ра­зию.

Ра­бота уч­режде­ний вдруг при­ос­та­нови­лась, как по ма­нове­нию вол­шебно­го жез­ла.

Чи­нов­ни­ки пе­рес­та­ли пи­сать, буд­то мгно­вен­ный па­ралич ско­вал их ру­ки. При­каз­чи­ки в ма­гази­нах за­мер­ли с про­тяну­тым по­купа­телю то­варом и сто­яли без зву­ка, с рас­кры­тым ртом и зас­тывшей улыб­кой, как в стол­бня­ке.

В рес­то­ран­ных ор­кес­трах му­зыкан­ты прев­ра­тились в ста­туи с ос­та­новив­ши­мися смыч­ка­ми в ру­ках. За­мер­ли в сво­их по­зах и по­сети­тели — кто с под­ня­той чаш­кой в ру­ке, кто с кус­ком мя­са на под­не­сен­ной к от­кры­тому рту вил­ке.

Но осо­бен­но по­ражал вид улиц и пло­щадей, ох­ва­чен­ных стран­ным стол­бня­ком. Вот кон­вой­ные с арес­то­ван­ным по­сере­дине. Арес­то­ван­ный лег­ко мог бы убе­жать от сво­их ока­менев­ших страж­ни­ков, ес­ли бы и сам не зас­тыл с под­ня­той но­гой. На ба­заре го­лод­ный маль­чик, с рас­став­ленны­ми на бе­гу но­гами и силь­но нак­ло­нив­шимся те­лом, про­тяги­ва­ет ру­ку к пи­рож­ку. Тор­говка бро­са­ет­ся на не­го с ви­дом ку­рицы, за­щища­ющей цып­лят от на­лета­юще­го кор­шу­на. В этой ока­менев­шей груп­пе столь­ко дви­жения, вы­рази­тель­нос­ти, жи­вос­ти, что скуль­птор до­рого бы дал, что­бы иметь воз­можность при­водить в та­кое сос­то­яние сво­их на­тур­щи­ков. Буд­то мо­мен­таль­ный фо­тог­ра­фичес­кий сни­мок зак­ре­пил мгно­вен­ную иг­ру ми­мики лиц и дви­жений мус­ку­лату­ры.

Тою же ка­талеп­си­ей бы­ли ох­ва­чены и про­хожие на тро­ту­арах. Уди­витель­нее все­го бы­ло то, что это стран­ное яв­ле­ние зах­ва­тило го­род­ское дви­жение по­лосой. Вся­кий про­хожий, всту­пая в та­инс­твен­ную зо­ну, мгно­вен­но ка­менел, а по ту и дру­гую сто­роны этой зо­ны обыч­ное дви­жение не прек­ра­щалось. Ав­то­моби­ли, въ­ез­жавшие с раз­го­на в эту «мер­твую зо­ну», прос­ка­кива­ли ее. Вер­нее, их вы­носи­ла ма­шина. Шо­фер же и пас­са­жиры на це­лую ми­нуту те­ряли спо­соб­ность не толь­ко дви­гать­ся, но и ду­мать.

И ав­то­моби­ли не за­вора­чива­ли на по­воро­тах, вре­зались в до­ма, на­ез­жа­ли один на дру­гой, наг­ро­мож­да­ясь це­лыми по­ез­да­ми. Про­изош­ло кру­шение двух по­ез­дов го­род­ской же­лез­ной до­роги, при­чем один по­езд, раз­бив упор, сва­лил­ся на ули­цу.

Не ус­пе­ло об­щес­тво прий­ти в се­бя от это­го пот­ря­сения, как го­род пос­тиг но­вый удар. По­лосой че­рез го­род прош­ла вол­на ка­кого-то мас­со­вого пя­тими­нут­но­го по­меша­тель­ства. Край­нее воз­бужде­ние ох­ва­тило всех. И пун­ктом по­меша­тель­ства на этот раз бы­ло сло­во «вой­на».

— Вой­на, вой­на до по­беды! Смерть вра­гам! — кри­чали муж­чи­ны, раз­ма­хивая пал­ка­ми и зон­та­ми, кри­чали жен­щи­ны, ста­рики и де­ти в не­обы­чай­ном за­доре и нес­трой­но пе­ли на­ци­ональ­ные гим­ны. Ли­ца всех бы­ли страш­ны. Ка­залось, эти лю­ди уже опь­яне­ны кровью и ви­дят пе­ред со­бой смер­тель­но­го вра­га.

— Смерть или по­беда! Вой­на! Да здравс­тву­ет вой­на!

Жаж­да дей­ствия, борь­бы, кро­ви бы­ла так силь­на, что на ули­цах про­изо­шел ряд по­бо­ищ. Муж­чи­ны и де­ти дра­лись меж­ду со­бой. Жен­щи­ны ок­ру­жили пол­ную да­му, по­казав­шу­юся им инос­тран­кой, и би­ли ее зон­ти­ками так, что от зон­ти­ков ос­та­лись од­ни изог­ну­тые прутья. Их ли­ца бы­ли блед­ны, гла­за го­рели не­навистью, шля­пы па­дали на зем­лю, во­лосы рас­пуска­лись. А они про­дол­жа­ли из­би­вать нес­час­тную жен­щи­ну с ка­ким-то са­диз­мом, поч­ти сла­дос­трастным упо­ени­ем жес­то­костью. Вез­де им чу­дились инос­тран­ные шпи­оны. Тол­па муж­чин, ос­та­новив про­ез­жавший ав­то­мобиль «ско­рой по­мощи», вы­тащи­ла во­об­ра­жа­емо­го шпи­она. Муж­чи­ны сор­ва­ли бин­ты с обож­женно­го те­ла нес­час­тно­го. Боль­ной кри­чал, а обе­зумев­шие лю­ди ры­лись в пе­ревяз­ках в по­ис­ках сек­ретных бу­маг.

Все они, и муж­чи­ны, и жен­щи­ны, ста­рики и де­ти, бы­ли в та­ком сос­то­янии, что дей­стви­тель­но пош­ли бы уми­рать на по­ля сра­жений и умер­ли бы, ду­мая не о се­бе, а толь­ко о том, что­бы уби­вать.

При­падок бе­зумия про­шел так же вне­зап­но, как и на­чал­ся.

Оше­лом­ленные, пот­ря­сен­ные лю­ди смот­ре­ли на из­би­тых и ра­неных, на сле­ды кро­ви на зем­ле, на свои ис­терзан­ные, рас­тре­пан­ные кос­тю­мы и во­лосы и не мог­ли по­нять, что все это зна­чит.

Ко­мис­сия, соз­данная для рас­сле­дова­ния при­чин мас­со­вого по­меша­тель­ства лю­дей на мо­тиве ве­селой пе­сен­ки, ско­ро бы­ла пре­об­ра­зова­на в ко­митет об­щес­твен­но­го спа­сения.

Спа­сения от ко­го? Ко­митет не знал это­го. Но что об­щес­тву уг­ро­жала ог­ромная, не­быва­лая в ис­то­рии опас­ность от не­из­вес­тно­го, не­види­мого вра­га — будь то че­ловек или не­из­вес­тный мик­роб, — в этом ник­то боль­ше не сом­не­вал­ся. Но­вый не­ведо­мый враг ка­зал­ся пра­вите­лям опас­нее войн и ре­волю­ций имен­но по­тому, что он был не­ведом. Не­из­вес­тно бы­ло, от­ку­да при­дет но­вая опас­ность и как бо­роть­ся с нею. Воз­бужде­ние об­щес­тва бы­ло не­обы­чай­но. Каж­дый день де­сят­ки лю­дей схо­дили с ума и кон­ча­ли жизнь са­мо­убий­ством, не бу­дучи в сос­то­янии пе­рено­сить нап­ря­жен­ное ожи­дание но­вых не­ведо­мых бед. С ве­личай­шим тру­дом пра­витель­ство и пе­чать под­держи­вали обыч­ное те­чение жиз­ни. Ка­залось, еще нем­но­го, и рас­па­дет­ся не толь­ко го­сударс­тво, но и все ос­но­вы об­ще­жития, и об­щес­тво прев­ра­тит­ся в сплош­ной су­мас­шедший дом.

В сто­лице это чувс­тво­валось осо­бен­но силь­но. На­ходи­лись про­ходим­цы, ко­торые, од­на­ко, не под­да­вались в та­кой сте­пени па­нике. Они са­ми под­держи­вали эту па­нику, рас­простра­няя чу­довищ­ные слу­хи.

— Ско­ро нас­ту­пит но­вый прис­туп бо­лез­ни, и лю­ди нач­нут пе­рег­ры­зать друг дру­гу гор­ло…

— Лю­ди пе­рес­та­нут ды­шать и ум­рут в страш­ных му­чени­ях от удушья…

— Нас­ту­пит вне­зап­ный сон, и ник­то боль­ше не прос­нется…

И все­му это­му ве­рили.

Пос­ле то­го, что бы­ло, все ка­залось воз­можным.

Лю­ди за бес­це­нок рас­про­дава­ли свои до­ма и ве­щи тем, кто спе­кули­ровал на па­нике, и у­ез­жа­ли из го­рода в мес­та, еще не зах­ва­чен­ные эпи­деми­ей.

Ко­митет об­щес­твен­но­го спа­сения за­седал поч­ти бес­пре­рыв­но. За­седа­ния эти, из опа­сения быть от­кры­тыми не­види­мым вра­гом, — ес­ли он жи­вое су­щес­тво, — про­ис­хо­дили в глу­боком под­валь­ном по­меще­нии го­род­ской ра­туши и об­став­ля­лись боль­шой тай­ной. Нес­мотря на то, что чле­ны ко­мите­та по­пере­мен­но со­веща­лись день и ночь, тай­на ос­та­валась не­рас­кры­той.

Сре­ди приг­ла­шен­ных эк­спер­тов-уче­ных су­щес­тво­вало раз­ногла­сие.

Пси­хи­ат­ры выс­ка­зыва­ли мысль о мас­со­вом пси­хозе и гип­но­зе. Вспыш­ка кро­вожад­ных во­инс­твен­ных чувств еще под­да­валась это­му на­уч­но­му объ­яс­не­нию, но труд­нее бы­ло объ­яс­нить од­новре­мен­ное ис­полне­ние мас­са­ми лю­дей од­ной и той же пе­сен­ки. Эта пес­ня, нес­мотря на не­вин­ность «за­боле­вания», ка­залась уче­ным бо­лее страш­ным яв­ле­ни­ем, чем вне­зап­ное воз­бужде­ние улич­ной тол­пы. На­ука зна­ет при­меры за­рази­тель­нос­ти эмо­ций, яр­ко вы­ражен­ных внеш­ним об­ра­зом, зна­ет при­меры «прес­тупнос­ти тол­пы», мас­со­вого гип­но­за. Но фор­мы мас­со­вого «скры­того» гип­но­за ей не­ведо­мы.

Ссыл­ка на фа­киров, буд­то бы спо­соб­ных про­из­во­дить неч­то по­доб­ное, ка­залась не­убе­дитель­ной. Все их чу­деса, со­вер­ша­емые буд­то бы с по­мощью мас­со­вого гип­но­за, не про­вере­ны, не изу­чены и пе­реп­ле­тены с вы­дум­кой фан­та­зеров-пу­тешес­твен­ни­ков.

«Мик­робная ги­поте­за», пы­тав­ша­яся объ­яс­нить та­инс­твен­ные яв­ле­ния дей­стви­ем но­вого мик­ро­ба, так­же не при­вела ни к че­му.

Сот­ни лиц, под­вер­гших­ся но­вой «бо­лез­ни», бы­ли тща­тель­но ис­сле­дова­ны, вра­чи про­из­ве­ли ана­лиз их кро­ви, но ни­како­го мик­ро­ба не наш­ли.

— Воп­рос бу­дет ре­шен со­вер­шенно в иной об­ласти, — го­вори­ли ин­же­неры-элек­три­ки. — Ве­ро­ят­нее все­го, мы име­ем де­ло с ра­ди­овол­на­ми, ко­торые не­пос­редс­твен­но вос­при­нима­ют­ся ор­га­низ­мом че­лове­ка.

— Лю­ди-ра­ди­оп­ри­ем­ни­ки? — с иро­ни­ей спра­шива­ли их ста­рые ин­же­неры. — Это что-то из об­ласти фан­тасти­ки!

— А са­мо ра­дио раз­ве не из об­ласти фан­тасти­ки? — от­ве­чали пер­вые.

Ста­рики по­жима­ли пле­чами.

— До­кажи­те!

— И до­кажем!

И, по­доб­но сво­им кол­ле­гам-ме­дикам, ин­же­неры уса­жива­лись за опы­ты.

В то вре­мя как уче­ные си­дели в сво­их ла­бора­тори­ях над мик­роско­пами и ка­тод­ны­ми лам­па­ми, же­лая рас­крыть тай­ну, над рас­кры­ти­ем этой же тай­ны уси­лен­но ра­ботал И­оганн Кранц.

И­оганн Кранц не при­над­ле­жал к поч­тенной кор­по­рации уче­ных. Он был все­го толь­ко по­лицей­ским сы­щиком. Че­ловек с боль­шим про­фес­си­ональ­ным опы­том и неп­ло­хой го­ловой, Кранц не за­давал­ся да­же воп­ро­сом, кто враг: мик­роб или че­ловек. Кто бы он ни был, вра­га нуж­но най­ти по то­му ме­тоду, ко­торый не раз при­водил Кран­ца к це­ли. Сле­ды прес­тупле­ния! Вот что ин­те­ресо­вало сы­щика. Их бы­ло бо­лее чем дос­та­точ­но, на­до толь­ко уме­ло поль­зо­вать­ся ими. И Кранц уси­лен­но при­нял­ся за ра­боту, воз­бужден­ный ее важ­ностью и та­инс­твен­ностью, а так­же и тщес­лавным же­лани­ем опе­редить мно­годум­ных оч­кастых уче­ных.

В боль­шом ка­бине­те за пись­мен­ным сто­лом, за­вален­ным тро­фе­ями его «по­бед» — сним­ка­ми прес­тупни­ков, дак­ти­лос­ко­пичес­ки­ми от­тиска­ми, от­мычка­ми, ве­щес­твен­ны­ми до­каза­тель­ства­ми, он си­дел но­чи нап­ро­лет над боль­шим пла­ном го­рода, сис­те­мати­зируя все со­об­ще­ния га­зет и по­лицей­ские до­несе­ния о пос­ледних со­быти­ях.

Он бук­валь­но пла­вал в та­бач­ном ды­му, из­редка про­вет­ри­вал ком­на­ту, вновь ды­мил и на­носил на план ка­кие-то пун­ктир­ные ли­нии, как буд­то он уже прес­ле­довал по пя­там опоз­нанно­го им прес­тупни­ка.

— Го­тово! — вос­клик­нул он, све­дя две ли­нии в ту­пой угол на кар­те го­рода.

Был чет­вертый час ут­ра. Кранц спеш­но сло­жил план го­рода, всу­нул в пот­ре­пан­ный пор­тфель, выз­вал ав­то­мобиль и пом­чался в ко­митет.

— Сроч­ное со­об­ще­ние! Тай­на рас­кры­ва­ет­ся! — крик­нул он, вле­тая в свод­ча­тый зал.

Соб­ра­ние, нес­мотря на поз­дний час до­воль­но мно­голюд­ное, вспо­лоши­лось.

— Вы от­кры­ли тай­ну? — спро­сил взвол­но­ван­но один из чле­нов ко­мите­та.

— Тай­на рас­кры­ва­ет­ся, ска­зал я, и она бу­дет рас­кры­та, — от­ве­тил Кранц. — Я на­шел мес­топре­быва­ние прес­тупно­го мик­ро­ба или че­лове­ка. Я на­шел тот фо­кус, от­ку­да ис­хо­дят та­инс­твен­ные вли­яния, — про­дол­жал Кранц, спеш­но вы­нимая план и рас­кла­дывая его на сто­ле.

Все об­сту­пили его, и он на­чал объ­яс­нять:

— Ме­тод мой очень прост: я сис­те­мати­зиро­вал весь ма­тери­ал о не­объ­яс­ни­мых про­ис­шес­тви­ях, что­бы точ­но оп­ре­делить рай­оны, зах­ва­чен­ные «эпи­деми­ей по­меша­тель­ства». И вот что слу­чилось. Слу­чай с пе­сен­кой дал мне нем­но­го. Эта эпи­демия зах­ва­тила часть го­рода по кру­гу ра­ди­усом око­ло двух ки­ломет­ров. Даль­ше двух ки­ломет­ров на­вяз­чи­вый мо­тив наб­лю­дал­ся все сла­бее и на треть­ем ки­ломет­ре он ни­кого не зат­ро­нул. Центр это­го кру­га на­ходил­ся приб­ли­зитель­но око­ло Бир­же­вой пло­щади и Бан­ков­ской ули­цы. Имен­но вбли­зи это­го мес­та от­ме­чалась та­кая си­ла на­вяз­чи­вос­ти мо­тива, что о нем не толь­ко ду­мали, но и пе­ли его вслух. К со­жале­нию, оп­ре­делить ма­тема­тичес­ки точ­но этот центр не уда­лось, так как ус­та­новить убы­ва­ющую гра­дацию си­лы на­вяз­чи­вос­ти на ос­но­вании оп­ро­сов не уда­лось.

Ли­ца, быв­шие в од­ном и том же мес­те, да­ют до­воль­но раз­ные по­каза­ния; оче­вид­но, субъ­ек­тивные осо­бен­ности зас­тавля­ли каж­до­го вос­при­нимать по-раз­но­му.

— И толь­ко-то? — ска­зал кто-то ра­зоча­рован­но.

— Сов­сем не толь­ко-то. Сле­ду­ющая эпи­демия да­ла го­раз­до боль­ше. Эта эпи­демия шла по из­вес­тно­му нап­равле­нию, зах­ва­тив срав­ни­тель­но уз­кий сек­тор, и за­кан­чи­валась в оп­ре­делен­ном мес­те. По­лучи­лось неч­то вро­де лу­ча, ко­торый на­чинал­ся от зда­ния бан­ка Эль­зы Глюк.

Тол­па за­шуме­ла.

— Штир­нер! Это, ко­неч­но, он! Я го­ворил!

Имя Штир­не­ра не раз уже упо­мина­лось в ко­мите­те.

— Не спе­шите с вы­вода­ми, гос­по­да, — прер­вал Кранц. — Я так­же был уве­рен, что ни­ти при­вели ме­ня к Штир­не­ру. Но для про­вер­ки я с не­тер­пе­ни­ем ожи­дал сле­ду­юще­го «се­ан­са». «Во­ен­ное по­меша­тель­ство» и бы­ло этим се­ан­сом. Оно так­же про­реза­ло го­род, как луч, и по­дош­ло к до­му Гот­ли­ба — те­перь Эль­зы Глюк. По­лучил­ся ту­пой угол. Но ес­ли свес­ти кон­цы, то ис­ходная точ­ка ока­жет­ся за до­мом Эль­зы Глюк. Она па­да­ет на смеж­ный дом. Вот, из­во­лите ли ви­деть.

И он по­казал план, да­вая объ­яс­не­ния.

— Что же по­меща­ет­ся в этом смеж­ном до­ме, где вер­ши­на уг­ла?

— Рес­то­ран «Ам­пир». Вот ку­да дол­жны быть нап­равле­ны на­ши по­ис­ки. — И Кранц шлеп­нул по кар­те жир­ной ла­донью, как буд­то прих­лопнул му­ху.

До­воды Кран­ца бы­ли прос­ты и убе­дитель­ны. Пос­ле не­боль­шо­го со­веща­ния ко­митет ре­шил про­из­вести в рес­то­ране «Ам­пир» и но­мерах по­мещав­шей­ся в том же до­ме гос­ти­ницы по­валь­ный обыск.

Тот­час бы­ла по те­лефо­ну пос­тавле­на на но­ги вся по­лиция.

Боль­шой от­ряд сол­дат сплош­ным коль­цом ок­ру­жил дом. Обыс­ка­ли пе­репу­ган­ных жиль­цов, пе­ревер­ну­ли все вверх дном от чер­да­ка до под­ва­ла, но, нес­мотря на все ста­рания, не наш­ли ни­чего по­доз­ри­тель­но­го.

Кранц был сму­щен, но не сда­вал­ся.

— Всю эту фан­тасма­горию мог про­из­во­дить кто-ли­бо из по­сети­телей рес­то­рана.

Это так­же бы­ло не­воз­можно.

Всем жив­шим в до­ме стро­жай­ше зап­ре­тили го­ворить ко­му-ли­бо о ноч­ном обыс­ке. Нес­коль­ких лиц, воз­бу­див­ших по­доз­ре­ние, арес­то­вали, а за по­сети­теля­ми рес­то­рана ре­шили ус­та­новить нег­ласное наб­лю­дение.

Од­на­ко весть раз­неслась по го­роду.

Воз­бужден­ная тол­па раз­гро­мила рес­то­ран, и его приш­лось зак­рыть.

Кранц крях­тел и ру­гал­ся, раз­до­садо­ван­ный не­уда­чей.

— Ну, мы еще по­борем­ся! — го­ворил Кранц. — Кто бы ни был наш про­тив­ник, он те­перь зна­ет, что мы на вер­ном пу­ти. Пос­мотрим, ос­ме­лит­ся ли он еще раз на­пом­нить о се­бе! Третья ли­ния ре­шит его судь­бу.

Гла­ва 6. НЕ­УДАВ­ШЕ­ЕСЯ ПО­КУШЕ­НИЕ

— Счастье! Ра­дость! Бла­женс­тво! Как прек­расна жизнь! Ка­кое нас­лажде­ние!

Мо­лодой че­ловек с оту­манен­ным взгля­дом и ши­рокой улыб­кой на ли­це об­нял улич­ный фо­нарь, как буд­то это был его близ­кий друг.

— Ми­лый фо­нарь! Счас­тлив ли ты так же, как я…

— До­рогая моя, как я люб­лю вас! Как все вы мне ми­лы и до­роги! — об­ни­мал из­можден­ный, пло­хо оде­тый ста­рик мо­лодую жен­щи­ну в до­рогом кос­тю­ме. И она це­лова­ла ста­рика в жес­ткую ще­тину щек и шеп­та­ла в от­вет:

— Я так счас­тли­ва! Мне ка­жет­ся, я наш­ла сво­его по­кой­но­го от­ца… Он был по­хож на вас… Отец, до­рогой отец!..

А ря­дом об­ни­мались ста­рые по­лити­чес­кие вра­ги: мо­нар­хист и анар­хист.

— До­воль­но борь­бы! Жизнь так прек­расна!

Ка­кой-то обор­ва­нец сор­вал цве­ток на со­сед­нем буль­ва­ре и, как сок­ро­вище, пре­под­нес по­лицей­ско­му.

— Друг мой, возь­ми! От ме­ня!..

Тол­стый по­лицей­ский с си­зым но­сом неж­но по­цело­вал бро­дягу и взял у не­го цве­ток.

— Ду­шев­но бла­года­рен! Цве­ты — ра­дость жиз­ни!.. Я так люб­лю цве­ты и пес­ни!..

— Спо­ем?

— Спо­ем.

Они усе­лись на трав­ке и, об­нявшись, за­пели сен­ти­мен­таль­ную пе­сен­ку, про­ливая сле­зы уми­ления.

— Бе­рите, все бе­рите!.. — кри­чал в ис­ступ­ленном вос­торге хо­зя­ин юве­лир­но­го ма­гази­на, на­бивая кар­ма­ны по­сети­телей коль­ца­ми и дра­гоцен­ны­ми кам­ня­ми, жем­чужны­ми оже­рель­ями и зо­лоты­ми ча­сами. — С со­бой в мо­гилу все рав­но не возь­мешь! Пусть ра­дость на­пол­нит ва­ши сер­дца, как она на­пол­ня­ет мое! К чер­ту тор­га­шес­тво! Да здравс­тву­ет все­об­щее счастье!

В су­де был оп­равдан важ­ный по­лити­чес­кий прес­тупник. И про­курор, из­вес­тный сво­ей жес­то­костью, от­ка­зав­шись на этот раз от об­ви­нения, об­нял прес­тупни­ка, том­но по­ложил ему на грудь свою го­лову и, пла­ча от уми­ления, бор­мо­тал:

— Друг мой, брат мой!.. Хо­рошо про­щать и лю­бить!..

Да­же на бой­не про­фес­си­ональ­ные ско­тобой­цы об­ни­мали при­веден­ных на убой бы­ков и неж­но це­лова­ли их меж­ду глаз.

— Мор­дашка моя!.. — гла­дили они ру­ками жи­вот­ных. — Ис­пу­гал­ся? Ис­пей во­дич­ки, от­прав­ляй­ся щи­пать трав­ку в со­сед­нем пар­ке. До­воль­но кро­ви! Ды­ши!..

Это про­изош­ло все­го че­рез нес­коль­ко дней пос­ле раз­гро­ма рес­то­рана. Злой ге­ний, ов­ла­дев­ший го­родом, ка­залось, бро­сал вы­зов и сме­ял­ся над по­пыт­ка­ми ко­мите­та бо­роть­ся с ним. Как бы в воз­награж­де­ние за ми­нув­шее мрач­ное по­меша­тель­ство и за жер­твы вне­зап­ной ос­та­нов­ки го­род­ско­го дви­жения не­ведо­мый враг по­дарил лю­дям не­быва­лое бла­женс­тво. Сос­то­яние бла­женс­тва бы­ло так ве­лико, что лю­ди, ис­пы­тав­шие его, го­товы бы­ли на все, что­бы еще раз вку­сить не­ведо­мого нас­лажде­ния. На этот раз все сох­ра­нили пол­ное вос­по­мина­ние о пе­режи­том. И тол­ко­вали о по­терян­ном рае.

Это бы­ло ед­ва ли не бо­лее страш­но, чем вспыш­ка кро­вожад­ности и жес­то­кос­ти. Ка­кою властью над че­лове­чес­ки­ми ду­шами об­ла­дал этот не­ведо­мый враг? Он мог от­ра­вить лю­дей ядом нас­лажде­ния или стра­дания, сде­лать их сле­пым ору­ди­ем сво­их же­ланий, сде­лать бла­жен­ны­ми или из­му­чить, ис­ка­лечить, убить, убить без еди­ного выс­тре­ла, ти­хо, бес­шумно, не­из­вес­тно от­ку­да… Есть от че­го прий­ти в от­ча­яние!

В глу­боком под­земном по­меще­нии ночью чле­ны ко­мите­та си­дели по­дав­ленные, мол­ча­ливые, тос­кли­во пог­ля­дывая на Кран­ца, ко­торый под­во­дил ито­ги, сис­те­мати­зируя до­несе­ния о пос­леднем про­ис­шес­твии, что­бы оп­ре­делить сек­тор го­рода, ох­ва­чен­ный бе­зуми­ем бла­женс­тва.

Из­редка слы­шались не­тер­пе­ливые го­лоса:

— Как идет де­ло, Кранц?

— Прек­расно!

Кто-то сер­ди­то фыр­кнул.

— Ху­же не­куда!

— Нап­ро­тив, — от­ве­чал Кранц, — все идет ве­лико­леп­но. Ни­ког­да еще у ме­ня не бы­ло столь ув­ле­катель­ной за­дачи. И поч­тенной, да, да, да!

Кранц быс­тро ше­велил сво­ими крас­ны­ми, тол­сты­ми паль­ца­ми, пе­реби­рая лис­тки, и от­ме­чал от вре­мени до вре­мени но­вый пун­ктир на пла­не го­рода.

— Кранц, как древ­ний ры­царь, — про­дол­жал он, — ос­во­бож­да­ет го­род от дра­кона, и ему ста­вят па­мят­ник. Кран­цу, ко­неч­но, а не дра­кону, хе-хе! Или, вер­нее, нам вмес­те: Кранц с копь­ем в ру­ке, а у его ног — прон­зенный дра­кон.

— Как вы мо­жете шу­тить? — спро­сил про­курор, не­дав­но пла­кав­ший на гру­ди прес­тупни­ка. — Кру­гом сплош­ной ужас. Ес­ли я бу­ду от­ка­зывать­ся от об­ви­нения, го­сударс­тво по­гиб­нет…

— Я всег­да шу­чу, да­же пе­ред ду­лом бан­ди­та. Что де­лать? Про­фес­си­ональ­ная при­выч­ка. Встре­чая опас­ность, мож­но толь­ко или сме­ять­ся, или убе­гать. А де­ла идут от­лично, го­ворю я. По­вет­рие бе­зумия опять но­сило ха­рак­тер нап­равлен­ной вол­ны, и пусть ме­ня из­ре­шетят бан­ди­ты, ес­ли вер­ши­на это­го лу­ча не идет опять к то­му же мес­ту. Еще пя­ток ра­пор­тов прос­мотрю — и го­тово…

Чле­ны ко­мите­та в вол­не­нии об­сту­пили Кран­ца.

Нас­ту­пило нап­ря­жен­ное мол­ча­ние.

Кранц на­нес пос­ледние штри­хи на кар­ту.

— Есть!

— Опять к до­му Эль­зы Глюк! — вскрик­нул чи­нов­ник ми­нис­терс­тва внут­ренних дел.

— Да-с, опять. Из­воль­те пос­мотреть на план. — Кранц отод­ви­нул план от се­бя на се­реди­ну сто­ла и стал объ­яс­нять: — Вот, из­во­лите ли ви­деть, пу­чок но­мер пер­вый, по­лоса бе­зумия, ког­да ос­та­нови­лось все дви­жение, а вот пу­чок но­мер вто­рой — бе­зумие вой­ны. Здесь уг­лы не схо­дились на до­ме Эль­зы Глюк. Вер­ши­на па­дала на со­сед­ний дом, где по­мещал­ся рес­то­ран. Ту­да мы и нап­ра­вили по­ис­ки.

— И ошиб­лись.

— Впол­не по­нят­но: мы по­лага­ли, что ис­точник воз­дей­ствия один. Но тре­тий пу­чок, по­ис­ти­не «счас­тли­вый» пу­чок — сек­тор бе­зум­но­го счастья, от­крыл нам ошиб­ку. Ока­зыва­ет­ся, воз­дей­ствие бы­ло из двух то­чек. Но обе эти точ­ки на­ходят­ся в до­ме Эль­зы Глюк. Дом этот, как ви­дите, очень дли­нен. Точ­ки воз­дей­ствия, оче­вид­но, на­ходи­лись на двух про­тиво­полож­ных кон­цах до­ма. Вот по­чему и ка­залось, что вер­ши­на ту­пого уг­ла, ес­ли ис­точник воз­дей­ствия один, дол­жна пасть на со­сед­ний дом. Тре­тий сек­тор дал нам дру­гую вер­ши­ну, где сош­лись ли­нии но­мер пер­вый и тре­тий. Яс­но?

Все за­шеве­лились.

— Я же го­ворил, что это де­ло Штир­не­ра!

— Я еще рань­ше ут­вер­ждал это.

— Зло­дей! Из­верг! Те­перь он в на­ших ру­ках!..

— Кранц, мы ус­пе­ем арес­то­вать это­го прес­тупни­ка еще се­год­няшнею ночью!

— Арес­то­вать не­дол­го, — от­ве­чал Кранц, — но не луч­ше ли от­ло­жить до ут­ра?

— По­чему же до ут­ра? — не­тер­пе­ливо спро­сил про­курор, ко­торый не мог прос­тить Штир­не­ру свой от­каз от об­ви­нения и пос­тыдную сце­ну бра­тания с прес­тупни­ком.

— Очень прос­то, — от­ве­чал Кранц. — Мы име­ем де­ло не с обыч­ным прес­тупни­ком, по­это­му дол­жны при­нять все ме­ры пре­дос­то­рож­ности и об­ду­мать каж­дый шаг, что­бы бить на­вер­ня­ка. Банк креп­ко за­пира­ет­ся на ночь и хо­рошо ох­ра­ня­ет­ся. Ес­ли мы пой­дем ночью, то, нес­мотря на все пре­дос­то­рож­ности, мы под­ни­мем су­мато­ху, ко­торая пре­дуп­ре­дит вра­га. Луч­ше пой­ти ут­ром, в час от­кры­тия бан­ка, ког­да там еще нем­но­го кли­ен­тов. Прий­ти в штат­ском, во­ору­жив­шись толь­ко ре­воль­ве­рами. Вой­ти по од­но­му, не воз­буждая по­доз­ре­ния бан­ков­ских сто­рожей и слу­жащих, а по­том сра­зу бро­сить­ся на­верх, зас­тать вра­га врас­плох и зах­ва­тить.

Нес­мотря на все не­тер­пе­ние, про­курор при­нуж­ден был приз­нать эти со­об­ра­жения опыт­но­го сы­щика пра­виль­ны­ми и от­ло­жить арест Штир­не­ра до ут­ра.

— Но я ду­маю, — про­дол­жал Кранц, — что там, мо­жет быть, при­дет­ся от­ло­жить и еще на один день…

— Это­го не­дос­та­вало! — вос­клик­нул су­хой ста­рик в оч­ках, ми­нистр внут­ренних дел, лич­но при­быв­ший в ко­митет.

Кранц под­нял бро­ви.

— Что де­лать, ва­ше вы­сокоп­ре­вос­хо­дитель­ство, я уже из­во­лил док­ла­дывать, что на­до об­ду­мать каж­дый шаг, бук­валь­но каж­дый шаг. Мы дол­жны хо­рошо знать все рас­по­ложе­ние до­ма Эль­зы Глюк, все вхо­ды и вы­ходы, точ­но знать ком­на­ту, где по­меща­ет­ся Штир­нер, и про­чее. На­до соб­рать эти све­дения, а на это пот­ре­бу­ет­ся вре­мя.

Все вновь при­уны­ли.

Вдруг на­чаль­ник по­лиции уда­рил ла­донью се­бя по лбу:

— Поз­воль­те! Я, ка­жет­ся, на­шел вы­ход. По­ис­ти­не са­ма судь­ба бла­гоп­ри­ятс­тву­ет нам! Толь­ко на днях я за­чис­лил в мою кан­це­лярию од­но­го мо­лодо­го че­лове­ка — Ру­доль­фа Гот­ли­ба; из­вес­тна вам эта фа­милия?

— Еще бы! Не­удав­ший­ся нас­ледник. Пле­мян­ник по­кой­но­го бан­ки­ра!

— Вот вам про­вод­ник, Кранц, — улы­ба­ясь, ска­зал на­чаль­ник по­лиции. — Луч­ше­го не най­ти. Он на пра­вах бу­дуще­го нас­ледни­ка изу­чил весь дом свер­ху до­низу. К Штир­не­ру пи­та­ет са­мое ис­крен­нее чувс­тво не­навис­ти. Сло­вом, че­ловек впол­не под­хо­дящий.

— От­лично, но где его дос­тать?

— Нет ни­чего лег­че! — На­чаль­ник по­лиции поз­во­нил по те­лефо­ну и от­дал рас­по­ряже­ние.

Не прош­ло ча­са, как зас­панный Ру­дольф Гот­либ со­шел в под­вал, где за­седал ко­митет.

Сон­ли­вость Ру­доль­фа прош­ла сра­зу, ког­да он уз­нал, за­чем его выз­ва­ли. У не­го за­горе­лись гла­за. Сжи­мая ку­лаки, Гот­либ вос­клик­нул:

— Те­перь я пос­чи­та­юсь с ва­ми, гос­по­дин Штир­нер!

На­чаль­ник по­лиции си­ял.

— Гос­по­дин на­чаль­ник, — об­ра­тил­ся к не­му Ру­дольф, — убе­дитель­но про­шу вас не от­ка­зать в од­ной по­кор­ней­шей прось­бе!

— В чем де­ло, мой друг?

— Раз­ре­шите мне собс­твен­но­руч­но убить эту га­дину!

— Ну как же так, без следс­твия и су­да? — за­мял­ся ми­нистр юс­ти­ции. — Ведь у нас по­ка нет пря­мых улик.

— А зна­ете, гос­по­да, — вдруг вме­шал­ся в раз­го­вор про­курор, — мо­лодой че­ловек прав. Де­ло слиш­ком серь­ез­ное, что­бы иг­рать в пра­восу­дие. Что все это про­делал Штир­нер, ед­ва ли кто из нас сом­не­ва­ет­ся. Кранц прав, го­воря, что мы име­ем де­ло не с обыч­ным прес­тупни­ком. Зна­чит, к не­му дол­жны быть при­мене­ны не­обыч­ные ме­ры. Это­го тре­бу­ет ох­ра­на го­сударс­тва и граж­дан. Ес­ли мы бу­дем во­зить­ся со Штир­не­ром, я не уве­рен, что во вре­мя су­да над ним он не зас­та­вит ме­ня вмес­то об­ви­нитель­ной ре­чи це­ловать­ся с ним и пред­ло­жить ему па­пирос­ку. Ког­да на кар­те сто­ит судь­ба стра­ны, — а это так и есть, — с на­шей сто­роны бы­ло бы пря­мо прес­тупно рис­ко­вать и, быть мо­жет, вы­пус­тить вра­га из рук во имя соб­лю­дения фор­маль­нос­тей. И по­том… гм… мы в сво­ем кру­гу… Раз­ве Штир­нер не мо­жет быть убит при по­пыт­ке к бегс­тву? Как ни осуж­да­ют та­кой спо­соб, по су­щес­тву, в нем нет да­же об­ма­на, по­тому что ка­кой же прес­тупник не же­ла­ет из­бе­жать на­каза­ния и не вос­поль­зу­ет­ся вся­ким слу­ча­ем к бегс­тву? Та­ким об­ра­зом, мы од­ним уда­ром от­де­ла­ем­ся от вра­га.

— Со­вер­шенно вер­но! — отоз­вался на­чаль­ник по­лиции. — Кто по­пира­ет за­коны об­щес­тва и го­сударс­тва, тот вне за­кона!

— Вы мет­ко стре­ля­ете, Гот­либ? — спро­сил Кранц.

— Пу­ля в пу­лю, весь за­ряд.

— Ну что ж, в доб­рый час! — ска­зал на­чаль­ник по­лиции.

До нас­тупле­ния ут­ра об­суждал­ся план на­паде­ния. Бы­ло ре­шено ид­ти толь­ко чет­ве­рым: Ру­доль­фу Гот­ли­бу, Кран­цу и двум на­деж­ным аген­там по­лиции. Эти двое бра­лись как ре­зерв.

— Чем мень­ше, тем луч­ше, — го­ворил Кранц.

В де­вять ча­сов ут­ра от­ряд был в сбо­ре, во­ору­жен па­рабел­лу­мами, снаб­жен точ­ны­ми инс­трук­ци­ями.

— В доб­рый час! — еще раз ска­зал на­чаль­ник по­лиции.

От­ряд бла­гопо­луч­но про­ник в банк, под­нялся во вто­рой этаж и, ру­ково­димый Ру­доль­фом, нап­ра­вил­ся к ка­бине­ту. Встре­чав­шимся ла­ке­ям ти­хо, но по­вели­тель­но при­казы­вали сто­ять на мес­те.

Ка­бинет был пуст. Один из аген­тов стал у вход­ной две­ри, дру­гой — у две­ри, смеж­ной с ком­на­той Штир­не­ра, а Ру­дольф в соп­ро­вож­де­нии Кран­ца при­от­крыл дверь та­инс­твен­ной ком­на­ты Штир­не­ра и бег­ло ос­мотрел ее. Ком­на­та бы­ла поч­ти ли­шена ме­бели. Кро­вать с тум­бочкой, не­боль­шой шкаф и ту­алет­ный сто­лик сос­тавля­ли всю об­ста­нов­ку. По­лови­на ком­на­ты бы­ла от­го­роже­на ду­бовой, до­воль­но мас­сивной пе­рего­род­кой. Штир­нер си­дел у зер­ка­ла за ту­алет­ным сто­ликом и брил­ся. На весь этот ос­мотр пот­ре­бова­лось не боль­ше нес­коль­ких ми­нут. Штир­нер еще не ус­пел по­вер­нуть го­ловы на шум от­кры­ва­емой две­ри, как две со­баки Штир­не­ра бро­сились на Ру­доль­фа преж­де чем он ус­пел вы­нуть ре­воль­вер. В то же вре­мя Штир­нер, си­дев­ший за­дом к две­ри, уви­дал Ру­доль­фа в от­ра­жении зер­ка­ла и, вско­чив со сту­ла, в два прыж­ка был у пе­рего­род­ки, от­крыл дверь и скрыл­ся за нею. Ру­дольф и Кранц, от­би­ва­ясь от со­бак, — им да­на бы­ла инс­трук­ция стре­лять толь­ко по Штир­не­ру, что­бы не под­ни­мать рань­ше вре­мени шу­ма, — бро­сились к пе­рего­род­ке и ста­ли сту­чать.

— От­крой­те, Штир­нер! — кри­чал Гот­либ. — От­крой­те, че­го вы ис­пу­гались?

Дверь от­кры­лась на­зад так не­ожи­дан­но, что Ру­дольф, на­пирав­ший на нее, спот­кнул­ся.

— Ос­то­рож­нее, не упа­дите! — спо­кой­но ска­зал Штир­нер. — Куш, Фальк! Куш, Бич!

Со­баки по­кор­но улег­лись, по­ложив мор­ды на про­тяну­тые ла­пы, но про­дол­жая вни­матель­но сле­дить гла­зами за по­сети­теля­ми.

— Я к ва­шим ус­лу­гам, гос­по­дин Ру­дольф Гот­либ! — ска­зал Штир­нер, уса­жива­ясь опять за ту­алет­ный сто­лик.

Ру­дольф Гот­либ по­ложил на этот же сто­лик ре­воль­вер, взял кис­точку и стал на­мыли­вать шею и ще­ки Штир­не­ра.

По­том Ру­дольф взял брит­ву и на­чал ею брить.

Штир­нер от­ки­нул го­лову на­зад, и Ру­дольф вни­матель­но и ос­то­рож­но брил гор­ло.

— Нем­но­го бес­по­ко­ит, Гот­либ… По­точи­те брит­ву!

Ру­дольф нап­ра­вил брит­ву на рем­не и про­дол­жал брить.

Кранц сто­ял воз­ле как на ча­сах.

— Бла­года­рю вас, Гот­либ. Вы прек­расно бре­ете. У вас та­лант, и я со­ветую вам не за­рывать его в зем­лю. От­кры­вай­те па­рик­ма­хер­скую. Вы? — воп­ро­ситель­но об­ра­тил­ся Штир­нер к Кран­цу.

— Кранц! И­оганн Кранц! К ва­шим ус­лу­гам! — вдруг ожил Кранц. И, бро­сив ре­воль­вер, схва­тил пла­тяную щет­ку и на­чал чис­тить платье Штир­не­ра.

— Бла­года­рю вас, вот вам за тру­ды! — и Штир­нер дал им по мел­кой мо­нете.

Они уни­жен­но рас­кла­нялись и пош­ли к две­ри. Вый­дя из до­ма, все они ра­зош­лись в раз­ные сто­роны. Аген­ты про­пали без вес­ти.

Кранц явил­ся в тюрь­му и пот­ре­бовал, что­бы его за­сади­ли в оди­ноч­ную ка­меру. На­чаль­ник тюрь­мы при­нял это за шут­ку, но Кранц весь пок­раснел от гне­ва и за­топал но­гами.

— Я имею рас­по­ряже­ние от са­мого ми­нис­тра арес­то­вывать всех, ко­го най­ду нуж­ным, и про­шу не рас­суждать! Вы не сме­ете не до­верять сло­вам слу­жеб­но­го ли­ца!

На­чаль­ник тюрь­мы по­жал пле­чами и от­дал рас­по­ряже­ние. Кран­ца уве­ли и за­пер­ли. На­чаль­ник тюрь­мы спра­вил­ся по те­лефо­ну, но по­лучил от­вет, что ник­то не да­вал при­каза­ния арес­то­вывать Кран­ца, что, на­обо­рот, его очень ждут в ко­мите­те. Кранц, од­на­ко, ка­тего­ричес­ки от­ка­зал­ся вы­ходить из тюрь­мы.

— Ес­ли вы по­пыта­етесь вы­вес­ти ме­ня си­лой, я бу­ду стре­лять! — уг­ро­жа­юще кри­чал он. — Ме­ня сам Кранц за­садил, сам Кранц толь­ко и мо­жет вы­пус­тить!

На­чаль­ник тюрь­мы мах­нул ру­кой.

— С ума спя­тил или на­пил­ся!

Так как Кранц ни­ког­да не рас­ста­вал­ся с ору­жи­ем, то бы­ло опас­но при­менять к не­му си­лу.

— Черт с ним, пусть си­дит!

И Кранц си­дел, наб­лю­дая из двер­но­го вол­чка за ча­совым в ко­ридо­ре.

— Ты что пло­хо смот­ришь? — кри­чал он ча­сово­му. — Раз­ве мож­но на­дол­го ос­та­нав­ли­вать­ся в од­ном кон­це? Служ­бы не зна­ешь? Иди сю­да, про­верь за­мок, что­бы я не убе­жал.

Кранц, оче­вид­но, сос­тавлял ис­клю­чение из пра­вила, о ко­тором го­ворил про­курор: Кранц не об­на­ружи­вал ни­каких по­пыток к бегс­тву.

Из всех учас­тни­ков не­удав­ше­гося на­паде­ния в ко­митет вер­нулся толь­ко один Ру­дольф Гот­либ! Но от не­го труд­но бы­ло до­бить­ся тол­ку. Он был рас­те­рян и мра­чен.

На все воп­ро­сы, не­тер­пе­ливо за­давав­ши­еся ему чле­нами ко­мите­та, он от­ве­чал ка­кой-то не­сура­зицей.

— Выб­рил!

— Кто выб­рил? О чем вы го­вори­те?

— Я выб­рил Штир­не­ра.

Чле­ны ко­мите­та пе­рег­ля­нулись в не­до­уме­нии.

— Мо­жет быть, это инос­ка­затель­но, прес­тупный жар­гон, обоз­на­ча­ющий убий­ство? — ти­хо спро­сил ми­нистр на­чаль­ни­ка по­лиции.

— Что-то не слы­хал та­кого вы­раже­ния, — от­ве­тил на­чаль­ник.

— Да вы ска­жите тол­ком, жив Штир­нер или убит?

Ру­дольф об­вел всех мут­ным взо­ром, по­том, горь­ко улыб­нувшись, от­ве­тил:

— Жи­вей нас! На­чис­то выб­рил! На­до бу­дет от­крыть па­рик­ма­хер­скую!

Гла­ва 7. «ТРИЛЬ­БИ»

— Люд­виг, на­конец-то! — встре­тила Эль­за Штир­не­ра обыч­ны­ми сло­вами и про­тяну­ла ру­ки. — Ты сов­сем за­был ме­ня!

Они сто­яли в зим­нем са­ду, раз­гля­дывая друг дру­га как пос­ле дол­гой раз­лу­ки. В са­мом де­ле, они не ви­делись уже поч­ти ме­сяц, и за это вре­мя оба нес­коль­ко из­ме­нились. У Штир­не­ра ли­цо ста­ло как-то су­ше, гла­за за­пали, взгляд сде­лал­ся бес­по­кой­ным, и рез­кие пе­рехо­ды нас­тро­ения ста­ли по­яв­лять­ся ча­ще. Эль­за по­худе­ла так, что выс­ту­пали клю­чицы и уд­ли­нил­ся овал ли­ца. Но ее взгляд стал не­под­вижным, боль­ше за­тума­нил­ся, дви­жения сде­лались вя­лыми и ав­то­матич­ны­ми. Внут­ренне она из­ме­нилась еще боль­ше. Под вли­яни­ем не­нор­маль­ной ду­шев­ной жиз­ни, в ко­торой она жи­ла, ка­залось, на­чинал­ся рас­пад ее лич­ности. Она ду­мала от­рывка­ми, не­ожи­дан­но, без свя­зи пе­рехо­дя от мыс­ли к мыс­ли. Так же не­ожи­дан­но ло­малось ее нас­тро­ение. Из жи­вого че­лове­ка она все боль­ше прев­ра­щалась в ав­то­мат. Это от­ра­жалось и на ха­рак­те­ре ее сви­даний со Штир­не­ром. Их раз­го­вор то об­ры­вал­ся на по­лус­ло­ве, то вспы­хивал не­обыч­ным ожив­ле­ни­ем…

Штир­нер уса­дил Эль­зу ря­дом с со­бой и при­жал ще­ку к ее ще­ке. Она про­вела ру­кой по дру­гой его ще­ке.

— Гла­день­кий? Это Ру­дольф Гот­либ выб­рил ме­ня!

— Гот­либ? — удив­ленно спро­сила Эль­за.

— Да, Гот­либ, он хо­чет от­крыть па­рик­ма­хер­скую и тре­ниру­ет­ся, брея сво­их дру­зей.

Штир­нер трес­ку­че рас­сме­ял­ся.

— Я не по­нимаю, Люд­виг, ты шу­тишь?

— И не нуж­но по­нимать. За­будь о Гот­ли­бе.

Нас­ту­пила па­уза.

— Ты так из­ме­нил­ся, Люд­виг. Ты утом­лен…

— Пус­тя­ки!

— За­чем ты так мно­го ра­бота­ешь? Мо­жет быть, у те­бя есть неп­ри­ят­ности?

Штир­нер под­нялся и стал нер­вно хо­дить.

— Неп­ри­ят­ности? На­обо­рот. Все идет прек­расно. Но я ус­тал… да… Я смер­тель­но ус­тал, — ти­хо про­гово­рил он, по­лузак­рыв гла­за. — За­быть­ся… Ты хо­лод­на ко мне, Эль­за!

От­крыв опять гла­за, он скрес­тил ру­ки и вни­матель­но стал смот­реть в гла­за Эль­зы.

Под этим взгля­дом она вдруг поб­ледне­ла и ста­ла тя­жело ды­шать по­лу­от­кры­тым ртом. Как в опь­яне­нии, она с про­тяж­ным сто­ном бро­силась к Штир­не­ру, об­ви­ла ру­ками его го­лову и, за­дыха­ясь, ста­ла пок­ры­вать по­целу­ями гла­за, лоб, ще­ки. На­конец до бо­ли, до кро­ви впи­лась в его гу­бы.

Штир­нер не­ожи­дан­но от­тол­кнул ее.

— До­воль­но! Иди на мес­то! Ус­по­кой­ся!

Эль­за по­кор­но усе­лась на ди­ван. По­рыв ее про­шел так же вне­зап­но, как и на­чал­ся, ос­та­вив лишь утом­ле­ние.

— Не то, не то… Прок­ля­тие! — бор­мо­тал Штир­нер, быс­тро ша­гая меж­ду паль­ма­ми.

— Чем за­нима­лась ты, Эль­за, пос­леднее вре­мя? — спро­сил он, ус­по­ко­ив­шись.

— Я ду­мала о те­бе… — вя­ло про­из­несла она.

Штир­нер кив­нул го­ловой с ви­дом док­то­ра, пред­по­ложе­ния ко­торо­го оп­равды­ва­ют­ся.

— А еще что ты де­лала?

— Я чи­тала. В биб­ли­оте­ке я наш­ла ста­рин­ный ро­ман «Триль­би» и пе­речи­тала его. Ты чи­тал?.. Свен­га­ли гип­но­тизи­ру­ет Триль­би, и она де­ла­ет­ся иг­рушкой в его ру­ках. Мне бы­ло жаль Триль­би. Я по­дума­ла, ка­кой ужас по­терять свою во­лю, де­лать, что при­кажут, лю­бить, ко­го при­кажут.

Штир­нер хму­рил­ся.

— И я по­дума­ла: как хо­рошо, что мы лю­бим друг дру­га сво­бод­но и что мы счас­тли­вы.

— Ты счас­тли­ва?

— Да, я счас­тли­ва, — по-преж­не­му вя­ло го­вори­ла Эль­за. — Свен­га­ли, ка­кой это страш­ный и силь­ный че­ловек!..

Штир­нер вдруг рез­ко рас­хо­хотал­ся.

— По­чему ты сме­ешь­ся?

— Ни­чего, так. Вспом­нил од­ну смеш­ную вещь… Свен­га­ли — ще­нок. — И, нап­ра­вив на нее опять сос­ре­дото­чен­ный взгляд, он ска­зал: — За­будь о Свен­га­ли! Так что ты чи­тала?

— Я ни­чего не чи­тала.

— Мне ка­залось, ты го­вори­ла про ка­кой-то ро­ман?

— Я не чи­тала ни­како­го ро­мана.

— Му­зици­рова­ла?

— Я дав­но не иг­ра­ла.

— Идем, сыг­рай мне что-ни­будь. Я дав­но не слы­шал му­зыки…

Они выш­ли в зал. Эль­за усе­лась за ро­яль, на­чала иг­рать «Вес­ну» Гри­га. Иг­рая, она ти­хо го­вори­ла:

— Эта вещь на­поми­на­ет мне Мен­то­ну. Ти­хие ве­чера… Вос­хо­дящая из-за мо­ря лу­на… За­пах ту­бероз… Как мы бы­ли счас­тли­вы тог­да, в пер­вые дни!

— Раз­ве те­перь ты не счас­тли­ва?

— Да, но… я так ма­ло ви­жу те­бя. Ты стал нер­вным, пе­ре­утом­ленным. И я ду­мала, за­чем это бо­гатс­тво? Мно­го ли нуж­но, что­бы быть счас­тли­вым? Уй­ти ту­да, к ла­зур­ным бе­регам, жить сре­ди цве­тов, упи­вать­ся сол­нцем и лю­бовью.

Штир­нер вдруг опять трес­ку­че, рез­ко рас­сме­ял­ся.

— За­вес­ти ого­род, иметь ста­до коз. Я пас­ту­шок, ты прек­расная пас­тушка. Поль и Вир­ги­ния… Лю­бимая бе­лая ко­зоч­ка с се­реб­ря­ным ко­локоль­чи­ком на го­лубой лен­те. Вен­ки из по­левых цве­тов у ручья. Идил­лия!.. Ты еще слиш­ком мно­го ду­ма­ешь, Эль­за. Идил­лия!.. Люд­виг Штир­нер в ро­ли доб­ро­го пас­ты­ря коз­ли­ного ста­да! Хе-хе-хе!.. Ты, мо­жет быть, и пра­ва, Эль­за. С чет­ве­роно­гим ста­дом мень­ше за­бот, чем с дву­ногим. За­будь о Мен­то­не, Эль­за! На­до за­быть обо всем и ид­ти впе­ред, все вы­ше, вы­ше, ту­да, где ор­лы, и еще вы­ше… дос­тигнуть туч, по­хитить с не­ба свя­щен­ный огонь или… упасть в про­пасть и раз­бить­ся. Ос­тавь! Не иг­рай эту слад­кую идил­лию. Иг­рай что-ни­будь бур­ное. Иг­рай пла­мен­ные «По­лоне­зы» Шо­пена, иг­рай Лис­та, иг­рай так, что­бы тре­щали кла­виши и рва­лись стру­ны.

По­кор­ная его сло­вам, Эль­за за­иг­ра­ла с мощью, пре­вос­хо­дящей ее си­лы, «По­лиши­нель» Рах­ма­нино­ва. Ка­залось, мя­туща­яся ду­ша Штир­не­ра пе­ресе­лилась в нее.

Штир­нер хо­дил по за­лу боль­ши­ми ша­гами, нер­вно ло­мая паль­цы.

— Так!.. Вот так!.. Кру­шить! Ло­мать!.. Так я хо­чу!.. Я один в ми­ре, и мир — моя собс­твен­ность!.. Те­перь хо­рошо… До­воль­но, Эль­за… От­дохни!..

Эль­за в из­не­може­нии опус­ти­ла ру­ки, тя­жело ды­ша. Она поч­ти те­ряла соз­на­ние от сверхъ­ес­тес­твен­но­го нап­ря­жения.

Штир­нер взял ее под ру­ку, про­вел в зим­ний сад и уса­дил.

— От­дохни здесь! У те­бя да­же лоб влаж­ный…

Он вы­тер ей но­совым плат­ком лоб и поп­ра­вил спус­тивши­еся пря­ди во­лос.

— Что пи­шет Эм­ма? Ты дав­но по­луча­ла от нее пись­ма?

Эль­за нес­коль­ко ожи­вилась.

— Да, за­была те­бе ска­зать. Вче­ра я по­лучи­ла от нее боль­шое пись­мо.

— Как ее здо­ровье?

— Луч­ше. Но вра­чи го­ворят, что ей нуж­но еще про­быть на юге ме­сяца два. Ре­бенок то­же здо­ров.

— Что­бы со­об­щить это, ей пот­ре­бова­лось боль­шое пись­мо?

— Она мно­го пи­шет о му­же. Она жа­лу­ет­ся, что у За­уера стал пор­тить­ся ха­рак­тер. Он сде­лал­ся мра­чен, раз­дра­жите­лен. Он уже не так вни­мате­лен к ней. Эм­ма бо­ит­ся, что его лю­бовь к ней на­чина­ет ох­ла­девать…

Штир­нер с тре­вож­ным лю­бопытс­твом выс­лу­шал это со­об­ще­ние Эль­зы. Ка­залось, лю­бовь За­уера к Эм­ме ин­те­ресу­ет его боль­ше, чем лю­бовь Эль­зы к не­му са­мому. Штир­нер за­думал­ся, нах­му­рил­ся и ти­хо про­шеп­тал:

— Не мо­жет быть!.. Не­уже­ли я ошиб­ся в рас­че­тах? Ог­ромное рас­сто­яние… Но ведь это ошиб­ка… Нет! Не мо­жет быть!.. На­до про­верить…

Он вдруг быс­тро встал и, не об­ра­щая на Эль­зу ни­како­го вни­мания, не прос­тившись с нею, быс­тро вы­шел из зим­не­го са­да.

— Люд­виг, ку­да же ты? Люд­виг! Люд­виг!..

В боль­шом за­ле за­мира­ли уда­ля­ющи­еся ша­ги.

Эль­за опус­ти­ла го­лову и за­дум­чи­во смот­ре­ла на ры­бок, пла­ва­ющих в ак­ва­ри­уме. Без­звуч­но дви­гались они в зе­леном стек­лянном ку­бе, по­махи­вая мяг­ки­ми хвос­ти­ками и от­кры­вая рты. Ма­лень­кие пу­зырь­ки, блес­тя­щие, как кап­ли рту­ти, всплы­вали на по­вер­хность.

Опять од­на!..

Гла­ва 8. ПА­НИЧЕС­КАЯ ЗО­НА

Про­курор по­сетил лич­но Кран­ца в его «са­моволь­ном» зак­лю­чении, же­лая уз­нать под­робнос­ти не­удав­ше­гося на­лета на Штир­не­ра.

— Пос­лу­шай­те, Кранц, — на­чал про­курор вкрад­чи­во, — вы всег­да бы­ли об­разцо­вым слу­жащим. Ска­жите мне, что про­изош­ло у Штир­не­ра и по­чему вы под­вер­гли се­бя оди­ноч­но­му зак­лю­чению.

Кранц сто­ял на­вытяж­ку, ру­ки по швам, но не под­да­вал­ся на уве­щания.

— Прес­тупник, от­то­го и си­жу. А в чем мое прес­тупле­ние, ска­зать не мо­гу. От­ка­зать­ся от да­чи по­каза­ния — мое пра­во. Мо­жете су­дить!

— Но как же вас су­дить, ес­ли мы не зна­ем на­шего прес­тупле­ния?

— А мне ка­кое де­ло? Бу­ду си­деть в пред­ва­ритель­ном зак­лю­чении, по­ка не уз­на­ете. Ес­ли Кранц ска­зал «нет», зна­чит, нет. Де­ло кон­че­но, не бу­дем го­ворить. Но я, зак­лю­чен­ный, имею жа­лобу на тю­рем­ный ре­жим.

— В чем де­ло, Кранц? — за­ин­те­ресо­вал­ся про­курор.

— Бе­зоб­ра­зие! По­дали к обе­ду борщ. За­чер­пнул я лож­кой и вы­ловил ку­сок мя­са, грам­мов на двес­ти. А по­верх бор­ща — жи­рок. Ес­ли эта­кими бор­ща­ми в тюрь­мах нач­нут кор­мить, то и чес­тные лю­ди ста­нут раз­бой­ни­ками. Не­поря­док! Я вам за­яв­ляю ка­тего­ричес­ки, гос­по­дин про­курор: ес­ли толь­ко пи­щу не ухуд­шат, я объ­яв­ляю го­лодов­ку, так и знай­те! Или та­кое, нап­ри­мер, здесь во­дит­ся: кон­вой­ные про­вожа­ют прес­тупни­ков из оди­ноч­ных ка­мер в убор­ную, рас­по­ложен­ную в кон­це ко­ридо­ра, вмес­то то­го что­бы ста­вить па­рашу. Раз­ве это по­рядок? Им, мо­жет быть, па­раши вы­носить лень, а я из-за это­го сбе­жать за­хочу, а ме­ня при по­пыт­ке к бегс­тву… то­го… Про­шу при­нять ме­ры к не­ук­лонно­му вы­пол­не­нию тю­рем­ных пра­вил внут­ренне­го рас­по­ряд­ка!

Про­курор да­же рот при­от­крыл от удив­ле­ния.

Прав­да кус­ку мя­са в двес­ти грам­мов и жир­ку в бор­ще он не уди­вил­ся: про­курор хо­рошо знал, что дру­гие зак­лю­чен­ные не вы­лав­ли­ва­ют кус­ков мя­са из жид­кой, во­нючей пох­лебки. Но тре­бова­ние об ухуд­ше­нии пи­щи! Та­ких тре­бова­ний еще ни­ког­да не при­ходи­лось выс­лу­шивать про­куро­ру.

«Бед­ня­га, — по­думал про­курор, — у не­го сов­сем моз­ги на­бек­рень пос­ле ви­зита к Штир­не­ру!» — И, же­лая быть как мож­но мяг­че, про­курор за­гово­рил:

— Я вас очень про­шу, Кранц, ска­жите мне обо всем, как стар­ше­му то­вари­щу. Ведь мы так мно­го ра­бота­ли вмес­те… Ну дай­те хоть ка­кое-ни­будь по­каза­ние!

— Дать вам по­каза­ние? Вот вы че­го за­хоте­ли! Ес­ли прес­тупни­ки бу­дут да­вать по­каза­ния, то что ос­та­нет­ся де­лать нам, сы­щикам? По ми­ру ид­ти? Вы хо­тите ос­та­вить нас без­ра­бот­ны­ми? Нет-с, я не сде­лаю под­лости про­тив сво­их то­вари­щей! Пусть они рас­кро­ют мое прес­тупле­ние и по­лучат наг­ра­ду!

Про­курор был оше­лом­лен этой не­ожи­дан­ной ло­гикой и огор­чен не­уда­чей.

Кранц за­метил это. Ка­залось, ему ста­ло жал­ко про­куро­ра. Кранц по­рыл­ся в кар­ма­нах, из­влек от­ту­да мел­кую се­реб­ря­ную мо­нету и про­тянул ее про­куро­ру, как ни­щему.

— Вот все, что мо­гу вам дать!

Про­курор ма­шиналь­но про­тянул ру­ку, взял мо­нету и с не­до­уме­ни­ем смот­рел на нее.

— При­об­щи­те к ве­щес­твен­ным до­каза­тель­ствам. День­ги, по­лучен­ные прес­тупным пу­тем…

Это бы­ла мо­нета, по­лучен­ная Кран­цем от Штир­не­ра «на чай».

Про­курор мол­ча уда­лил­ся, вер­тя меж паль­ца­ми ве­щес­твен­ное до­каза­тель­ство.

«Ка­кого цен­но­го ра­бот­ни­ка мы по­теря­ли! — ду­мал он. — И все Штир­нер! Не­уже­ли нам не удас­тся по­кон­чить с ним?»

Ког­да чле­ны ко­мите­та, с не­тер­пе­ни­ем ожи­дав­шие про­куро­ра, спро­сили его, чем кон­чился его ви­зит к Кран­цу, про­курор толь­ко ру­кой мах­нул и без­на­деж­но опус­тился в крес­ло.

— Что же де­лать? Не­уже­ли Штир­нер не­побе­дим? — спро­сил ми­нистр внут­ренних дел.

Под­нялся на­чаль­ник во­ен­но­го ок­ру­га, ко­торо­го на­зыва­ли «же­лез­ный ге­нерал», — су­хой, бод­рый ста­рик с ще­тинис­ты­ми фель­дфе­бель­ски­ми уса­ми.

— Что де­лать? — на­чал он не­ожи­дан­но гром­ким и мо­лодым для его лет го­лосом. — Я вам ска­жу, что де­лать. Объ­явить Штир­не­ру нас­то­ящую вой­ну. Прос­ти­те мне, ста­рику, гос­по­дин ми­нистр, но у вас, штат­ских, дол­жно быть, нер­вы слиш­ком сла­бы. Пос­ла­ли па­ру по­лицей­ских, они про­воро­нили де­ло, и вы уже го­вори­те о не­побе­димос­ти ка­кого-то про­ходим­ца, ед­ва ли да­же ню­хав­ше­го по­рох. Вот что на­до де­лать, — и «же­лез­ный ге­нерал» на­чал кри­чать, как буд­то он уже ко­ман­до­вал на по­ле сра­жения мил­ли­он­ной ар­ми­ей, — объ­явить в го­роде осад­ное по­ложе­ние. Оце­пить дом Эль­зы Глюк сплош­ным коль­цом ли­ней­ных вой­ск и ид­ти на прис­туп. Да, на прис­туп! На вся­кий слу­чай под­везти ар­тилле­рию. И ес­ли, — че­го я не до­пус­каю, — пе­хот­ная ата­ка по­чему-ли­бо не удас­тся, смес­ти с ли­ца зем­ли весь дом. Кар­те­чи и гра­наты еще ни­кому за­гова­ривать не уда­валось. Вот что на­до де­лать, а не па­никерс­тво­вать!

Энер­гичная речь «же­лез­но­го ге­нера­ла» внес­ла струю бод­рости и ожив­ле­ния.

Про­тив про­ек­та ге­нера­ла раз­да­вались от­дель­ные го­лоса, но и они воз­ра­жали не по су­щес­тву са­мого про­ек­та.

— Мо­гут пос­тра­дать со­сед­ние до­ма…

— Чем ви­нова­ты жи­вущие со Штир­не­ром, хо­тя бы его же­на?..

— Я ска­зал, что до бом­барди­ров­ки, по всей ве­ро­ят­ности, не дой­дет, — от­ве­чал ге­нерал. — Но ес­ли бы и так: вой­на без жертв не бы­ва­ет. Луч­ше пусть по­гиб­нет нес­коль­ко сот че­ловек, чем все го­сударс­тво.

— Нель­зя ли хоть пре­дуп­ре­дить граж­дан и эва­ку­иро­вать их?

— Нель­зя! Пре­дуп­ре­дить их, зна­чит пре­дуп­ре­дить вра­га. Луч­ше это­го де­ла не от­кла­дывать. Се­год­ня ночью, ес­ли на то бу­дет ва­ше сог­ла­сие, я сам по­веду мо­их обс­тре­лян­ных сол­дат, и пос­мотрим, что за­по­ет этот не­побе­димый!

— Но толь­ко без ар­тилле­рий­ско­го ог­ня! — ска­зал во­ен­ный ми­нистр.

— По­чему?

— По­тому что он унич­то­жит не толь­ко Штир­не­ра, но и его ору­дие, а оно… мо­жет при­годить­ся и нам.

С этим все сог­ла­сились.

В ок­рес­тнос­тях го­рода на со­веща­нии шта­ба «же­лез­ный ге­нерал» из­ло­жил свой план.

— Пе­ред на­ми не лег­кая за­дача. Мы ог­ра­ниче­ны ди­рек­ти­вами пра­витель­ства — не при­бегать к ар­тилле­рий­ско­му ог­ню. Я имею при­каз — зах­ва­тить Штир­не­ра жи­вым; ес­ли это бу­дет не­воз­можно, убить его, но сох­ра­нить в неп­ри­кос­но­вен­ности дом со все­ми на­ходя­щими­ся в нем пред­ме­тами. Мы име­ем де­ло с не­обы­чай­ным вра­гом. Мы дол­жны вес­ти борь­бу в цен­тре го­рода. И тем не ме­нее так­ти­ка улич­ных бо­ев ед­ва ли здесь при­мени­ма. Ка­кой же это улич­ный бой, ког­да мы не мо­жем на­щупать вра­га, его сла­бые сто­роны? Ес­ли же нам удас­тся бла­гопо­луч­но про­ник­нуть в дом и толь­ко там стол­кнуть­ся со Штир­не­ром, то это… гм… это уже бу­дет «до­маш­ний бой». Пер­вое, о чем мы дол­жны по­забо­тить­ся, это ис­клю­чить вся­кую воз­можность бегс­тва Штир­не­ра. Да­лее. Нам из­вес­тно, что Штир­нер из­лу­ча­ет лу­чи, или нап­равляя их по из­вес­тно­му сек­то­ру, или ох­ва­тывая ими оп­ре­делен­ную ок­ружность. При­том, по-ви­димо­му, его лу­чи, — бу­дем так на­зывать его ору­дие, — не на всех дей­ству­ют оди­нако­во. Все это зас­тавля­ет нас рас­пре­делить на­ши си­лы по все­му рай­ону боя и иметь ре­зер­вы. Пусть пе­хота дви­жет­ся по ули­цам к мес­ту боя сплош­ной мас­сой. Ес­ли пер­вые ря­ды бу­дут по­раже­ны и, ска­жем, в па­нике бро­сят­ся на­зад, зад­ние дол­жны на­пирать, си­лою под­ви­гая го­лов­ные от­ря­ды впе­ред. Так, мо­жет быть, нам удас­тся по­пасть к са­мому до­му Штир­не­ра. Кто зна­ет, мо­жет быть, та­ким пу­тем они ока­жут­ся в «мер­твой зо­не», вне «обс­тре­ла», как это име­ет мес­то при ар­тилле­рий­ских бо­ях. Я бу­ду соп­ро­вож­дать го­лов­ной от­ряд.

— Ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство, — ска­зал адъ­ютант Корф, — это бы­ло бы край­не не­ос­мотри­тель­но с ва­шей сто­роны.

— Гос­по­дин пол­ковник, — до­воль­но рез­ко от­ве­тил ге­нерал, — раз­ре­шите мне са­мому оп­ре­делить свое мес­то на по­ле сра­жения. Под­черки­ваю, для дан­но­го слу­чая.

Пол­ковник, при­вык­ший к гру­бос­тям ге­нера­ла, смол­чал и толь­ко гус­то пок­раснел.

— Я сам знаю, что это рис­ко­ван­но, — про­дол­жал ге­нерал. — Но вся­кая вой­на — риск, а не иг­ра в до­мино. Что­бы ру­ково­дить бо­ем, я дол­жен знать ору­дие вра­га. Я дол­жен ис­пы­тать на се­бе дей­ствие враж­дебно­го «ог­ня», что­бы убе­дить­ся, так ли он смер­то­носен для за­кален­но­го бой­ца, как и для сла­бонер­вно­го обы­вате­ля.

Нас­ту­пило мол­ча­ние. Штаб­ные офи­церы сто­яли хму­рые. Адъ­ютант прер­вал это тя­желое мол­ча­ние. Он знал, что спо­рить с уп­ря­мым ге­нера­лом не­воз­можно. Адъ­ютан­ту не нра­вил­ся весь этот план нас­тупле­ния, «с ге­нера­лом на бе­лом ко­не впе­реди», на­поми­на­ющий ста­рин­ные ба­наль­ные оле­ог­ра­фии. Но де­лать бы­ло не­чего. Ос­та­валось толь­ко по­думать о пос­ледс­тви­ях.

В две­над­цать ча­сов но­чи из раз­ных час­тей го­рода к Бан­ков­ской ули­це и Бир­же­вой пло­щади по­тяну­лись от­ря­ды сол­дат в пол­ном бо­евом сна­ряже­нии. С го­лов­ным от­ря­дом ехал сам «же­лез­ный ге­нерал» на прек­расной араб­ской ло­шади зо­лотис­той мас­ти.

— Це­лая ар­мия на од­но­го, да еще на штат­ско­го!.. Это по­зор, но, черт возь­ми, луч­ше та­кой по­зор, чем ги­бель стра­ны!

Ге­нерал про­ехал ули­цу, при­мыка­ющую к Бир­же­вой пло­щади. Дом Эль­зы Глюк од­ной сто­роной вы­ходил на эту пло­щадь, а дру­гой — на Бан­ков­скую ули­цу.

— Пос­мотрим, что он у нас за­по­ет! — ска­зал ге­нерал, зор­ко всмат­ри­ва­ясь в вид­невший­ся дом Эль­зы Глюк, и приш­по­рил ко­ня.

Араб­ский ска­кун, кра­сиво пе­реби­рая тон­ки­ми но­гами, по­шел на пло­щадь, но ло­шадь вдруг без ви­димой при­чины зах­ра­пела, при­жала уши и сра­зу по­далась кор­пу­сом на­зад, зад­ро­жав всем те­лом. Ге­нерал был оза­дачен. Что мог­ло ис­пу­гать Аб­ре­ка, ко­торый не дро­жал да­же от ре­ва пу­шек? Ге­нерал пох­ло­пал ло­шадь по шее.

— Что ты, Аб­рек, ду­рачишь­ся? — ска­зал он и дал шпо­ры.

На этот раз Аб­рек, всту­пив на пло­щадь, под­нялся на ды­бы и, по­вер­нувшись на зад­них но­гах, бро­сил­ся на­зад. В тот мо­мент, ког­да ло­шадь по­вора­чива­лась и зад­ние но­ги ее на мгно­вение пе­рес­ту­пали чер­ту, от­де­ляв­шую ули­цу от пло­щади, ге­нерал по­чувс­тво­вал, как хо­лодок жу­ти про­бежал и по его спи­не. А Аб­рек на­ходил­ся уже в нес­коль­ких де­сят­ках мет­ров от пло­щади.

— Что за чер­товщи­на? — про­вор­чал ге­нерал. Его вдруг ох­ва­тил тот по­рыв гне­ва и ярос­ти, ко­торый, бы­вало, на­ходил на не­го в са­мые опас­ные ми­нуты. Ге­нерал по­вер­нул ло­шадь к пло­щади и изо всех сил вон­зил шпо­ры в бо­ка. Аб­рек, не при­вык­ший к та­кому жес­то­кому об­ра­щению, мот­нул го­ловой, при­жал уши и бро­сил­ся впе­ред пол­ным карь­ером. С раз­го­на он вле­тел на пло­щадь и тут, страш­но зах­ри­пев, сде­лал та­кой пры­жок в сто­рону, что ге­нерал — луч­ший ка­вале­рист во всей ар­мии, — как сре­зан­ный, сва­лил­ся с ло­шади. Но он, ка­залось, да­же не за­метил это­го. Его соз­на­ние, нер­вы, весь его ор­га­низм, так же как и у его ло­шади, бы­ли пот­ря­сены не­обы­чай­ным, сверхъ­ес­тес­твен­ным ужа­сом. Он при­шел в се­бя толь­ко на ули­це, ку­да вы­тащил его Аб­рек, во­лоча за но­гу, за­путав­шу­юся в стре­мени. От­ря­ды пе­хотин­цев уже по­дош­ли к это­му мес­ту.

«Ви­дали!.. Ка­кой по­зор!..» — ду­мал ге­нерал. Он под­нялся, от­ряхнул­ся и, по­дав­ляя сму­щение, ска­зал подъ­ехав­ше­му адъ­ютан­ту:

— Ни­чего… Не бес­по­кой­тесь, пус­тя­ки! Прок­ля­тый Аб­рек, че­го-то ис­пу­гав­ший­ся, вы­кинул та­кой фо­кус, что сам дь­явол не уси­дел бы.

Ге­нерал не ска­зал о том па­ничес­ком ужа­се, ко­торый ис­пы­тал он сам, что­бы «не по­нижать бо­ево­го нас­тро­ения» и не опо­зорить­ся еще боль­ше пе­ред офи­цера­ми и сол­да­тами.

— Все час­ти стя­нуты?

— Все на мес­тах. Ули­цы, ве­дущие на пло­щадь, и да­же про­ход­ные дво­ры за­няты…

— Бан­ков­ская ули­ца?

— Вход в эту ули­цу так­же за­нят.

— Хо­рошо! Жди­те сиг­на­ла!

Как толь­ко по при­казу ге­нера­ла си­яющие ду­ги ра­кет скло­нились над до­мом Глюк, вой­ска дви­нулись на прис­туп.

Тут про­изош­ло неч­то не­веро­ят­ное.

Та­кой па­ники не при­ходи­лось ви­деть ге­нера­лу за всю свою дол­гую бо­евую жизнь. Ге­нерал сто­ял не­дале­ко от пло­щади на пло­щад­ке ав­то­моби­ля и кри­чал сво­им гро­мовым го­лосом:

— Впе­ред! Впе­ред! Стре­лять бу­ду!..

Но его ник­то не слу­шал. С сол­да­тами тво­рилось что-то не­обык­но­вен­ное. В смер­тель­ном ужа­се ме­тались они, бро­сая вин­товки, да­вя друг дру­га. Стон и кри­ки сто­яли над пло­щадью. Зад­ние ря­ды на­пира­ли, всту­пив­шие на пло­щадь рва­лись на­зад… Ге­нерал от­дал при­каз — тес­нить бег­ле­цов. Сплош­ные ря­ды вой­ск, зап­ру­див­шие ули­цу, вы­дав­ли­вали на пло­щадь го­лов­ные ко­лон­ны. Пло­щадь прев­ра­тилась в бес­ну­ющий­ся ад, но она по­нем­но­гу на­пол­ня­лась.

Вдруг ка­кая-то но­вая вол­на раз­ли­лась бо­лее ши­роким кру­гом, и па­ника ох­ва­тила так­же вой­ска, шед­шие по ули­це. Вол­ны эти на­бега­ли, как ле­дяное ды­хание смер­ти, про­каты­ва­ясь по ря­дам, и строй­ные ко­лон­ны сол­дат прев­ра­щались в ди­кое ста­до обе­зумев­ших жи­вот­ных. Сол­да­ты бро­сались друг на дру­га, спа­сались в подъ­ез­дах, во­ротах до­мов, а от­ту­да им навс­тре­чу в па­ничес­ком ужа­се вы­бега­ли граж­да­не.

Па­ника на­пол­ни­ла и до­ма. Лю­ди пря­тались под кро­вати, за­леза­ли в шка­фы. Не­кото­рые выб­ра­сыва­лись из окон на го­ловы сол­дат, на шты­ки. Жен­щи­ны хва­тали де­тей и с ди­кими воп­ля­ми ме­тались по ком­на­там, как буд­то весь дом был объ­ят пла­менем. По ко­ридо­рам и лес­тни­цам до­мов бур­ли­ли по­токи лю­дей, по­теряв­ших го­лову. Од­ни бе­жали вверх, дру­гие — вниз, ка­тились по лес­тни­це, топ­та­ли упав­ших жен­щин и де­тей. Ужас­нее все­го бы­ло то, что ник­то не знал при­чин па­ники, ник­то не знал, от ко­го нуж­но спа­сать­ся. Но пос­те­пен­но в этом ха­оти­чес­ком, бур­ля­щем по­токе об­ра­зова­лось дви­жение в од­ну сто­рону; воз­можно, что сол­да­ты зад­них ря­дов, до ко­торых еще не до­кати­лись вол­ны па­ники, ви­дя кар­ти­ну все­об­ще­го смя­тения, по­бежа­ли на­зад и ув­лекли за со­бой дру­гих. Этот по­ток об­ратно­го дви­жения все рос. Ка­залось, лю­ди наш­ли путь к спа­сению, и они по­бежа­ли все в од­ном нап­равле­нии с та­кой бе­шеной ско­ростью, как буд­то их прес­ле­дова­ли ты­сячи пу­леме­тов.

Про­бежав три ули­цы, адъ­ютант уви­дал сво­его «же­лез­но­го ге­нера­ла» — че­лове­ка, не знав­ше­го стра­ха. Ге­нерал без кас­ки, в ра­зор­ванном мун­ди­ре, с бе­зум­ны­ми гла­зами, пе­рес­ка­кивал че­рез гру­ды упав­ших тел, про­бивая до­рогу ог­ромны­ми ку­лачи­щами.

А «заг­ра­дитель­ная па­ничес­кая зо­на», как пос­ле наз­ва­ли это яв­ле­ние, все ши­рилась. Она зах­ва­тила со­бой и зда­ние, в ко­тором за­седал ко­митет об­щес­твен­но­го спа­сения. Чле­ны ко­мите­та и все пра­витель­ство бе­жали.

Толь­ко к ут­ру па­ника утих­ла, но ко­митет не ре­шал­ся воз­вра­щать­ся в го­род.

Сто­лица бы­ла по­теря­на. Ос­та­валось спа­сать стра­ну. Но в это уже поч­ти ник­то не ве­рил. Ког­да чле­ны ко­мите­та ра­зыс­ка­ли друг дру­га, в со­сед­ней де­ревуш­ке был ус­тро­ен во­ен­ный со­вет. «Же­лез­ный ге­нерал» был со­вер­шенно по­дав­лен не­уда­чей и на­ходил­ся в пол­ном от­ча­янии…

— Пе­ред чер­том шты­ки бес­силь­ны, — ска­зал он и мрач­но опус­тил го­лову.

Штир­нер по­бедил. Он мог рас­по­ряжать­ся стра­ной по сво­ему же­ланию, как ни один дес­пот в ми­ре.

Гла­ва 9. «ДРУ­ЖЕС­КАЯ ПО­МОЩЬ»

Инос­тран­ные го­сударс­тва с ин­те­ресом сле­дили за ис­хо­дом борь­бы не­мец­ко­го пра­витель­ства со Штир­не­ром. Фран­цуз­ские и ан­глий­ские бан­ки­ры не скры­вали сво­его удо­воль­ствия, ког­да те­лег­раф и ра­дио при­носи­ли из­вестия о ра­зоре­нии и ги­бели круп­ней­ших не­мец­ких бан­ки­ров — кон­ку­рен­тов на меж­ду­народ­ном де­неж­ном рын­ке.

— От­лично! Мо­лодец Штир­нер! — го­вори­ли инос­тран­ные бан­ки­ры и уже под­счи­тыва­ли бу­дущие ба­рыши.

Они счи­тали Штир­не­ра не­обы­чай­но удач­ли­вым фи­нан­систом, но бы­ли уве­рены, что он в кон­це кон­цов сор­вется, как сор­вался ког­да-то вы­рос­ший как на дрож­жах кон­церн Стин­не­са. Мо­гущес­тво Штир­не­ра рос­ло, пре­вос­хо­дя все ожи­дания, вся­кую ме­ру. Ис­то­рия ка­пита­лиз­ма не зна­ла та­кой быс­трой и го­ловок­ру­житель­ной карь­еры, ка­кою ока­залась карь­ера это­го фи­нан­со­вого На­поле­она. «Сол­нце А­ус­терли­ца» раз­го­ралось над ним все яр­че, и не бы­ло ни­каких приз­на­ков, ука­зыва­ющих на приб­ли­жа­юще­еся «Ва­тер­лоо».

Все ча­ще, все упор­нее ста­ли про­никать слу­хи о том, что ус­пех Штир­не­ра име­ет ка­кие-то не­обы­чай­ные при­чины, что в его ру­ках есть ка­кие-то та­инс­твен­ные средс­тва воз­дей­ствия на лю­дей, ко­торых он обез­во­лива­ет, под­чи­ня­ет сво­ему вли­янию, де­ла­ет иг­рушкой в сво­их ру­ках.

Ког­да Штир­нер стал на путь борь­бы с пра­витель­ством, опас­ли­во за­шеве­лились не толь­ко инос­тран­ные бан­ки­ры, но и го­сударс­твен­ные де­яте­ли.

По­раже­ние «же­лез­но­го ге­нера­ла» и бегс­тво пра­витель­ства про­из­ве­ли оше­лом­ля­ющее впе­чат­ле­ние во всем дип­ло­мати­чес­ком ми­ре.

Один про­тив всех! Один про­тив го­сударс­тва! Без ар­мии, пу­шек, без еди­ного выс­тре­ла — и он вы­шел по­беди­телем из борь­бы!..

Ос­та­вать­ся пас­сивны­ми зри­теля­ми боль­ше бы­ло нель­зя. Инос­тран­ным го­сударс­твам при­ходи­лось оп­ре­делить свое от­но­шение к узур­па­тору.

Во Фран­ции Штир­нер на вре­мя зас­ло­нил со­бой воп­ро­сы и внут­ренней по­лити­ки и да­же ко­лони­аль­ных войн. Со­быти­ям в Гер­ма­нии бы­ли пос­вя­щены спе­ци­аль­ные зак­ры­тые за­седа­ния со­вета ми­нис­тров и па­латы де­пута­тов. Соб­ра­ния эти но­сили бур­ный ха­рак­тер.

Нез­на­читель­ным боль­шинс­твом го­лосов в кон­це кон­цов бы­ло при­нято ре­шение: прин­ци­пи­аль­но учас­тие в борь­бе со Штир­не­ром приз­нать не­об­хо­димым, пред­ло­жив свою по­мощь Гер­ма­нии, но ак­тивно выс­ту­пить, толь­ко обе­зопа­сив се­бя со сто­роны Ан­глии.

Ан­глия от­но­силась к со­быти­ям в Ев­ро­пе бо­лее спо­кой­но, хо­тя вни­матель­но наб­лю­дала за хо­дом борь­бы со Штир­не­ром. Ан­глий­ский ка­бинет ми­нис­тров до­воль­но ско­ро ус­та­новил единс­тво мне­ния.

— Гер­ма­ния дос­та­точ­но обес­си­лена ев­ро­пей­ской вой­ной, и даль­ней­ший раз­вал Гер­ма­нии мо­жет на­рушить ев­ро­пей­ское рав­но­весие. Штир­нер, по мне­нию ка­бине­та, не­пос­редс­твен­ной уг­ро­зы для дру­гих стран в нас­то­ящий мо­мент не пред­став­ля­ет, мо­жет быть, его влас­то­любие не идет так да­леко. Ес­ли во Фран­ции смот­рят ина­че, это их де­ло. Но нель­зя до­пус­кать, что­бы Фран­ция еди­нолич­но вме­шалась во внут­ренние де­ла Гер­ма­нии, хо­тя бы и с сог­ла­сия пос­ледней. Кро­ме то­го, хо­тя Штир­нер и узур­па­тор, но он, по-ви­димо­му, не пло­хой хо­зяй­ствен­ник. Нуж­но пос­мотреть, как он по­ведет де­ло. А как вы­вод изо все­го это­го: сле­ду­ет пред­ло­жить Фран­ции обож­дать с выс­тупле­ни­ем. Ес­ли же Штир­нер про­явит на­мере­ние вме­шать­ся в де­ла инос­тран­ных го­сударств или зат­ро­нет их ин­те­ресы, выс­ту­пить сов­мес­тно с Фран­ци­ей.

От­вет этот, со­об­щенный Фран­ции, выз­вал не­годо­вание сре­ди ми­лита­рис­тов, ко­торые взы­вали к дос­то­инс­тву на­ции.

— Нель­зя веч­но ид­ти на по­воду Ан­глии! — го­вори­ли они, при­зывая к не­мед­ленно­му выс­тупле­нию, хо­тя бы уже толь­ко для то­го, что­бы до­казать не­зави­симость фран­цуз­ской по­лити­ки.

Од­на­ко к не­мед­ленно­му выс­тупле­нию встре­тились пре­пятс­твия дип­ло­мати­чес­ко­го свой­ства. Гер­ман­ское пра­витель­ство, не без ос­но­вания опа­сав­ше­еся, что «ис­крен­няя по­мощь» со сто­роны Фран­ции обой­дет­ся слиш­ком до­рого, не то­ропи­лось при­нять ру­ку этой по­мощи.

При­том не­мец­кое пра­витель­ство еще не те­ряло на­деж­ды по­кон­чить со Штир­не­ром собс­твен­ны­ми си­лами.

Нес­мотря на не­удач­ный ис­ход сра­жения, «же­лез­ный ге­нерал» поль­зо­вал­ся еще боль­шим ав­то­рите­том в во­ен­ных и ми­нис­тер­ских кру­гах, а он был ре­шитель­ным про­тив­ни­ком инос­тран­но­го вме­шатель­ства.

— Что нам даст это вме­шатель­ство, — го­ворил он, — кро­ме но­вого уни­жения и но­вых на­логов? Я уже пред­ла­гал на во­ен­ном со­вете пус­тить в ход даль­но­бой­ные пуш­ки, что­бы снес­ти с ли­ца зем­ли прок­ля­тое гнез­до… Но мне воз­ра­жали: это по­ведет к нап­расной ги­бели, быть мо­жет, нес­коль­ких ты­сяч на­ших граж­дан, ни в чем не по­вин­ных мир­ных жи­телей. Та­кой сен­ти­мен­та­лизм вре­ден! Луч­ше об­речь на ги­бель нес­коль­ко ты­сяч, чем все го­сударс­тво!

— И не толь­ко это, ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство, — прер­вал его речь во­ен­ный ми­нистр, в ду­ше за­видо­вав­ший по­пуляр­ности «же­лез­но­го ге­нера­ла». — Ре­ша­ющим мо­тивом, ко­торый зас­та­вил нас от­ка­зать­ся от при­мене­ния ар­тилле­рий­ско­го ог­ня, бы­ло выд­ви­нутое мною со­об­ра­жение, что, унич­то­жив тя­желой ар­тилле­ри­ей до ос­но­вания дом Гот­ли­ба, мы вмес­те со Штир­не­ром на­чис­то унич­то­жим и его изоб­ре­тение. А оно… Его жал­ко унич­то­жить! Ес­ли бы нам уда­лось ов­ла­деть ору­ди­ем Штир­не­ра, ого! — ми­нистр да­же меч­та­тель­но зак­рыл гла­за. — Мы пос­чи­тались бы с Фран­ци­ей, мы унич­то­жили бы всех на­ших вра­гов, мы…

— Пра­вили бы ми­ром? — рез­ко от­ве­тил «же­лез­ный ге­нерал». — Ос­та­нов­ка за ма­лым: зах­ва­тить живь­ем Штир­не­ра. Я уже про­бовал. Пусть поп­ро­бу­ют дру­гие!

Пос­ле дол­гих пре­ний ата­ка Штир­не­ра из тя­желых даль­но­бой­ных ору­дий бы­ла ре­шена.

И ког­да ог­ромная даль­но­бой­ная пуш­ка вы­пус­ти­ла из чу­довищ­но­го жер­ла сна­ряд в два че­лове­чес­ких рос­та дли­ною и он, раз­ре­зая воз­дух с пот­ря­са­ющим шу­мом, по­нес­ся по нап­равле­нию сто­лицы, «же­лез­ный ге­нерал» не мог скрыть сво­его вос­торга. Для не­го этот гро­мовой удар был сла­док, как сим­фо­ния.

— Ого! — и он рас­хо­хотал­ся. — Ле­тит! Ну-те, гос­по­дин Штир­нер, зас­тавь­те свер­нуть этот гос­ти­нец с пу­ти!

— Те­перь огонь ба­тареи! Ско­рее, по­ка он там не оду­мал­ся, ес­ли еще не пе­ресе­лил­ся на не­бо.

Ка­залось, об­ру­шилась зем­ля. От сот­ря­сения воз­ду­ха сол­да­ты не мог­ли ус­то­ять на но­гах. И толь­ко «же­лез­ный ге­нерал», как бог вой­ны, сто­ял с си­яющим ли­цом. Ка­залось, он стал еще вы­ше. Мор­щи­ны око­ло глаз соб­ра­лись в хищ­но-ве­селую улыб­ку.

— Огонь! — крик­нул он. Но, нес­мотря на звуч­ный го­лос, его ник­то не ус­лы­шал: пот­ря­сен­ные ба­рабан­ные пе­репон­ки от­ка­зыва­лись вос­при­нимать сла­бые зву­ки че­лове­чес­ко­го го­лоса.

Ге­нерал в не­тер­пе­нии мах­нул ру­кой, по­казы­вая на ору­дия.

Прис­лу­га за­нялась под­го­тов­кой к сле­ду­юще­му выс­тре­лу, но вдруг, буд­то обес­си­лев, ар­тилле­рис­ты скло­нились и сто­яли не­под­вижно на сво­их мес­тах.

— Что же вы? — крик­нул «же­лез­ный ге­нерал». — Огонь!

Сол­да­ты не дви­гались.

«Же­лез­ный ге­нерал» под­бе­жал к од­но­му из них и дер­нул за пле­чо, но сол­дат как буд­то да­же не за­метил это­го.

«Же­лез­ный ге­нерал» стал не­ис­то­во ру­гать­ся и то­пать но­гами. Его соз­на­ние ле­дени­ла мысль о том, что Штир­нер жив и уже пус­тил в ход свое не­види­мое ору­дие.

Так же не­ожи­дан­но ар­тилле­рис­ты ожи­ли и ста­ли вдруг по­вора­чивать ору­дия, сто­яв­шие на круг­лых пло­щад­ках, в об­ратную сто­рону. Ни­ког­да еще они не де­лали это­го так чет­ко, ав­то­матич­но и быс­тро. Оше­лом­ленный ге­нерал не ус­пел прий­ти в се­бя, как пуш­ки бы­ли по­вер­ну­ты и гря­нул залп, один, дру­гой, тре­тий… Зал­пы не смол­ка­ли, по­ка не был расс­тре­лян весь за­пас сна­рядов. И сна­ряды ле­тели один за дру­гим, не­ся смерть со­сед­ним го­родам и мир­ным се­лени­ям.

«Же­лез­ный ге­нерал» уже не кри­чал, не вол­но­вал­ся. Он по­нял все, по­нял, что его при­казы нап­расны пе­ред этой не­ведо­мой си­лой, ско­вав­шей во­лю сол­дат. Соз­на­ние ка­тас­тро­фы по­дави­ло, оше­ломи­ло его. Он сам чувс­тво­вал се­бя ско­ван­ным не­ведо­мой си­лой. В из­не­може­нии опус­тился он на зем­лю и низ­ко скло­нил поб­леднев­шее ли­цо.

А ког­да пос­ледний залп за­молк и нас­ту­пила зве­нящая ти­шина, ге­нерал вы­нул из ко­буры ре­воль­вер и прис­та­вил к вис­ку. Кто-то вы­бил ре­воль­вер из его рук.

— Стыд­но, ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство! — ска­зал адъ­ютант.

Ге­нерал как буд­то да­же не за­метил это­го. Он про­дол­жал си­деть, ту­по гля­дя на зем­лю. Кру­гом, как тру­пы, ва­лялись упав­шие от из­не­може­ния сол­да­ты.

* * *

Ве­чере­ло. Мо­лодой ме­сяц про­бирал­ся по свет­ло­му еще не­бу меж­ду клу­бами об­ла­ков. Но лю­ди не ви­дали ме­сяца, не слы­шали свис­та пти­цы в со­сед­нем ле­су. Они бы­ли по­лумер­твы.

Толь­ко адъ­ютант еще бод­рился. Он да­же на­шел в се­бе си­лы пос­лать из по­ход­ной ра­ди­ос­танции те­лег­рамму пра­витель­ству об ис­хо­де сра­жения, хо­тя в этом ед­ва ли бы­ла нуж­да: сна­ряды, па­дав­шие на го­рода и се­ления, са­ми раз­несли весть о ка­тас­тро­фе.

— Сквер­но… — ти­хо ска­зал адъ­ютант, усел­ся не­дале­ко от ге­нера­ла на по­ход­ный стул и за­курил па­пиро­су, рас­се­ян­но гля­дя на не­бо.

Его вни­мание не­ожи­дан­но бы­ло прив­ле­чено точ­кой на го­ризон­те, то по­яв­лявшей­ся, то ис­че­зав­шей меж­ду туч. Опыт­ный глаз адъ­ютан­та ско­ро оп­ре­делил, что это ле­тит а­эроп­лан. И ле­тит, по-ви­димо­му, пря­мо на Бер­лин. За ним сле­довал дру­гой, тре­тий, це­лая эс­кадрилья.

«Чьи это мо­гут быть а­эроп­ла­ны? — по­думал адъ­ютант. — Мы не от­да­вали рас­по­ряже­ния на­шим лет­чи­кам… Мо­жет быть, во­ен­ный ми­нистр рас­по­рядил­ся, уз­нав об ис­хо­де сра­жения? Но бы­ло бы бе­зуми­ем по­сылать лю­дей на вер­ную ги­бель пос­ле то­го…» Не окон­чив мыс­ли, он по­дошел к ге­нера­лу и ос­то­рож­но тро­нул за пле­чо.

— Ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство!

— Да, да… Все кон­че­но! Корф, за­чем вы от­ня­ли у ме­ня ре­воль­вер? — вспом­нил вдруг ге­нерал. — От­дай­те мне. Все рав­но я не пе­режи­ву это­го по­зора.

— Ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство, на Бер­лин ле­тит эс­кадрилья а­эроп­ла­нов.

— Глу­пость… чушь, вам ме­рещит­ся.

— Из­воль­те пос­мотреть!

Ро­кот а­эроп­ла­нов уже яс­но был слы­шен сре­ди ве­чер­ней ти­шины.

Ге­нерал ус­та­ло по­вер­нул го­лову.

— Черт! Дей­стви­тель­но! Ду­рачье! Это­го еще не­дос­та­вало. Зап­ро­сите по ра­дио: чьи?

Адъ­ютант пос­лал ра­ди­ог­рамму, но ни один а­эроп­лан не от­ве­тил.

Ге­нерал на­чал ру­гать­ся: он ожи­вал.

«На­конец-то при­шел в се­бя!» — по­думал адъ­ютант, улы­ба­ясь.

Ге­нерал быс­тро под­нялся на но­ги и как-то весь встре­пенул­ся, слов­но его ока­тили бод­ря­щим, хо­лод­ным ду­шем.

— У вас мо­лодые гла­за, Корф, чьи а­эроп­ла­ны, вы не ви­дите?

А­эроп­ла­ны уже бы­ли до­воль­но близ­ко, но ле­тели они на зна­читель­ной вы­соте, при­том быс­тро тем­не­ло от сгу­щав­шихся туч. Над мес­том ка­нона­ды со­бира­лась гро­за. Ве­тер креп­чал. Он ка­чал а­эроп­ла­ны, но, ви­димо, ру­ково­димые опыт­ной ру­кой, они хо­рошо справ­ля­лись с вет­ром…

— Труд­но ра­зоб­рать…

— Ос­ве­тите а­эроп­ла­ны про­жек­то­рами!

Че­рез нес­коль­ко ми­нут яр­кие лу­чи све­та за­лили а­эроп­ла­ны. Ге­нерал и адъ­ютант во­ору­жились би­нок­ля­ми.

— Или мне ме­рещит­ся, — ска­зал ге­нерал, — или…

— Вам не ме­рещит­ся. Я со­вер­шенно яс­но ви­жу… Это аме­рикан­ские а­эроп­ла­ны.

— Час от ча­су не лег­че! — Ге­нерал груз­но опус­тился на стул и, по­ложив би­нокль на ко­лени, смот­рел на уда­ля­ющи­еся а­эроп­ла­ны.

— Вы по­нима­ете, что про­ис­хо­дит? — спро­сил он адъ­ютан­та.

Корф, про­дол­жая смот­реть в би­нокль, по­жал пле­чами.

— По-ви­димо­му, они дер­жат путь на Бер­лин… Зна­чит, Аме­рика.

— Но как? По­чему?

— Их, ка­жет­ся, вет­ром от­но­сит нес­коль­ко в сто­рону.

Вме­шатель­ство Се­веро-Аме­рикан­ских Со­еди­нен­ных Шта­тов в борь­бу со Штир­не­ром бы­ло не­ожи­дан­ностью не толь­ко для «же­лез­но­го ге­нера­ла», но и для всей Ев­ро­пы.

По­ка меж­ду ев­ро­пей­ски­ми го­сударс­тва­ми про­ис­хо­дили дип­ло­мати­чес­кие пе­рего­воры, в Ва­шин­гто­не, ко­торый зор­ко сле­дил за всем про­ис­хо­дящим, быс­тро бы­ло при­нято ре­шение.

Аме­рика не мог­ла ос­та­вать­ся бе­зучас­тной. Ма­ло то­го, что раз­ру­шитель­ная ра­бота Штир­не­ра по­нижа­ла пла­тежес­по­соб­ность од­но­го из ев­ро­пей­ских дол­жни­ков, Ва­шин­гтон еще рань­ше во­ен­но­го ми­нис­тра Гер­ма­нии учел все те пос­ледс­твия, ко­торые мо­гут про­изой­ти, ес­ли гер­ман­ское пра­витель­ство, по­кон­чив с са­мим Штир­не­ром, су­ме­ет ов­ла­деть его средс­твом борь­бы. Аме­рика рань­ше дру­гих оце­нила все зна­чение этой но­вой мо­гучей си­лы. Ес­ли ов­ла­деть этой си­лой са­мой Аме­рике бы­ло труд­но, то нуж­но бы­ло унич­то­жить ору­дие Штир­не­ра вмес­те с ним, что­бы его тай­на не по­пала в дру­гие ру­ки. И чем ско­рее это сде­лать, тем луч­ше. Но как? Аме­рикан­ская тех­ни­ка уже зна­читель­но ов­ла­дела спо­собом уп­равле­ния а­эроп­ла­нами по ра­дио, и они мог­ли про­летать боль­шие прос­транс­тва без лет­чи­ков, по ус­та­нов­ленно­му в мес­те от­прав­ки нап­равле­нию, и ав­то­мати­чес­ки сбра­сывать раз­рывные сна­ряды боль­шой раз­ру­шитель­ной си­лы на за­ранее оп­ре­делен­ном мес­те. Единс­твен­но, что еще не бы­ло за­кон­че­но, это ме­ханизм для по­луче­ния с ле­тящих а­эроп­ла­нов съ­ем­ки все­го про­лета­емо­го пу­ти, что­бы все вре­мя сле­дить за по­летом и кор­ректи­ровать его. Но от­кла­дывать выс­тупле­ние до окон­ча­ния этих ра­бот бы­ло приз­на­но рис­ко­ван­ным. Точ­ность ме­ханиз­мов и тща­тель­но сос­тавлен­ные во­ен­ные ге­ог­ра­фичес­кие кар­ты, ка­залось, мог­ли обес­пе­чить ус­пех… Аме­рика так­же ра­но по­няла и то, что со Штир­не­ром воз­можна лишь борь­ба ме­ханиз­ма­ми, от­прав­ленны­ми без лю­дей с боль­шо­го рас­сто­яния от не­го. Прав­да, Ат­ланти­чес­кий оке­ан и путь по Ев­ро­пе от за­пад­но­го бе­рега Фран­ции был слиш­ком ве­лик. На та­ком боль­шом про­тяже­нии воз­душные те­чения мог­ли из­ме­нить пер­во­началь­ный по­лет а­эроп­ла­нов, нес­мотря на все ав­то­мати­чес­кие «вып­ря­мите­ли». По­это­му не­об­хо­димо бы­ло от­пра­вить их в путь по край­ней ме­ре с тер­ри­тории Фран­ции, но для это­го тре­бова­лось ее сог­ла­сие, рав­но как нуж­но бы­ло и сог­ла­сие Гер­ма­нии на этот на­лет на Бер­лин. Для аме­рикан­ской дип­ло­матии не сос­та­вило тру­да по­лучить от ев­ро­пей­ской дип­ло­матии нуж­ный от­вет.

Аме­рикан­ским пра­витель­ством бы­ли пос­ла­ны по это­му по­воду Фран­ции и Гер­ма­нии очень поч­ти­тель­ные но­ты, сос­тавлен­ные в са­мых изыс­канных фор­мах дип­ло­мати­чес­кой веж­ли­вос­ти. А од­новре­мен­но с поч­ти­тель­ны­ми но­тами бы­ли пос­ла­ны ко­рот­кие, но энер­гичные на­поми­нания о не­мед­ленной уп­ла­те за­дер­жанных пла­тежей го­сударс­твен­но­го дол­га.

От­вет не за­мед­лил: Фран­ция и Гер­ма­ния от­ве­тили та­кими же лю­без­ны­ми но­тами, с вы­раже­ни­ем сог­ла­сия на вме­шатель­ство Аме­рики, и од­новре­мен­но до уни­жения поч­ти­тель­но они про­сили об от­сроч­ке пла­тежей.

Аме­рика ве­лико­душ­но сог­ла­силась на от­сроч­ку и пос­ла­ла свои а­эроп­ла­ны. Она да­же не дож­да­лась за­мед­ливше­гося от­ве­та Гер­ма­нии, бу­дучи в нем впол­не уве­рена, и аме­рикан­ские а­эроп­ла­ны, ко­торые уви­дали «же­лез­ный ге­нерал» и его адъ­ютант, ле­тели над Гер­ма­ни­ей в тот мо­мент, ког­да ми­нистр толь­ко еще под­пи­сывал от­вет.

Од­на­ко Аме­рика бы­ла об­ма­нута в сво­их рас­че­тах. Бу­ря от­несла а­эроп­ла­ны в сто­рону. Толь­ко один из них сбро­сил бом­бы на сто­лицу, снес­ши до ос­но­вания ко­ролев­ский дво­рец. Ос­таль­ные а­эроп­ла­ны пос­бра­сыва­ли свои смер­то­нос­ные гру­зы в ок­рес­тнос­тях го­рода, про­из­ве­дя зна­читель­ные опус­то­шения.

Аме­рикан­цев не сму­тила не­уда­ча, они от­пра­вили но­вую эс­кадрилью. Но тут нем­цы, ви­дя пла­чев­ные ре­зуль­та­ты воз­душной эк­спе­диции, сна­чала взмо­лились, про­ся из­ба­вить их от та­кой сок­ру­шитель­ной по­мощи, а по­том, ви­дя, что им не­чего те­рять, пос­ла­ли энер­гичный про­тест, взы­вая вмес­те с тем к об­щес­твен­но­му мне­нию Ев­ро­пы. Аме­рика не об­ра­тила бы на этот про­тест вни­мания, ес­ли бы не из­ме­нилось по­ложе­ние на те­ат­ре во­ен­ных дей­ствий.

Штир­нер, оче­вид­но, все усо­вер­шенс­тво­вав­ший свое не­обы­чай­ное ору­дие, вдруг пос­лал нап­равлен­ное мыс­ле­из­лу­чение, про­резав­шее не толь­ко Гер­ма­нию, но и всю Фран­цию до са­мого оке­ана.

Все по­пав­шие в по­лосу это­го лу­ча уз­на­ли, что ду­мал Штир­нер.

«Вы хо­тите под­нять ми­ровую вой­ну про­тив ме­ня? Я при­нимаю вы­зов! Ва­ши ору­дия нич­тожны по срав­не­нию с мо­им. Ос­тавь­те по­это­му борь­бу. Ес­ли же бе­зумие ов­ла­дело ва­ми, я сде­лаю вас еще бе­зум­нее. Шлю пос­леднее пре­дуп­режде­ние!»

И, оче­вид­но из­ме­нив нес­коль­ко угол лу­ча, Штир­нер пос­лал но­вое мыс­ле­из­лу­чение. Все, кто по­пал в этот луч в Гер­ма­нии и Фран­ции, дей­стви­тель­но обе­зуме­ли. Буй­ное по­меша­тель­ство ох­ва­тило да­же эки­паж и пас­са­жиров па­рохо­да, пла­вав­ше­го у бе­регов Фран­ции. Лю­ди бро­сались в бе­зумии в вол­ны, ко­чега­ры взор­ва­ли кот­лы, па­роход по­тонул. Боль­ни­цы для ду­шев­но­боль­ных пе­репол­ни­лись. Буй­но­поме­шан­ные бро­дили по ули­цам, бро­сались на про­хожих, на­водя па­нику. Нес­коль­ко че­ловек осо­бен­но опас­ных и силь­ных приш­лось зас­тре­лить.

Вся Ев­ро­па пе­режи­вала па­нику. В Ва­шин­гто­не ца­рило неп­ри­выч­но-по­дав­ленное нас­тро­ение. Нес­коль­ко аме­рикан­цев-ин­же­неров, учас­тни­ков эк­спе­диции, под­павших под дей­ствие лу­чей Штир­не­ра, при­везен­ные из Фран­ции, про­из­во­дили уд­ру­ча­ющее впе­чат­ле­ние. Впер­вые Аме­рика пе­режи­вала та­кой удар, тем бо­лее чувс­тви­тель­ный на­ци­ональ­но­му са­молю­бию, что он был на­несен мо­гущес­твен­но­му го­сударс­тву од­ним че­лове­ком, да еще ев­ро­пей­цем.

На вре­мя приш­лось прек­ра­тить во­ен­ные дей­ствия, и Штир­нер от­ды­хал от то­го пос­то­ян­но­го ог­ромно­го нап­ря­жения, в ко­тором он на­ходил­ся во вре­мя «бо­ев».

Гла­ва 10. В ПО­ИС­КАХ РАВ­НО­ГО ОРУ­ЖИЯ

За­уеры жи­ли на по­бережье Сре­дизем­но­го мо­ря, в Ос­пи­далет­ти, не­дале­ко от Мен­то­ны.

Эм­ма име­ла ос­но­вание жа­ловать­ся в сво­ем пись­ме к Эль­зе на му­жа. В пер­вое вре­мя по при­ез­де От­то За­уер был очень не­жен и вни­мате­лен к сво­ей боль­ной же­не. Он сам вы­носил ее на ру­ках на ши­рокую ве­ран­ду, за­бот­ли­во уса­живал в крес­ло и вы­возил в ко­лясоч­ке ре­бен­ка. Це­лыми дня­ми про­сижи­вали они так, лю­бу­ясь ла­зур­ным мо­рем, сле­дили гла­зами за про­ходя­щими па­рохо­дами и лег­ки­ми, изящ­ны­ми ях­та­ми, за гид­ропла­нами, с вор­ко­вани­ем ле­тав­ши­ми вдоль по­бережья. Они поч­ти не го­вори­ли друг с дру­гом, но это мол­ча­ние бы­ло лег­ким мол­ча­ни­ем счас­тли­вых лю­дей. Из­редка Эм­ма с ра­дос­тной улыб­кой про­тяги­вала За­уеру ру­ку, он по­жимал ее и не вы­пус­кал из сво­ей.

Юж­ное сол­нце ока­зыва­ло на ее здо­ровье бла­гот­ворное вли­яние. Ско­ро ру­мянец вер­нулся на ее ще­ки, си­лы при­быва­ли, и че­рез три не­дели она уже бы­ла на но­гах.

Но ра­дость выз­до­ров­ле­ния ста­ла ско­ро ом­ра­чать­ся тем, что За­уер на­чал от­но­сить­ся к же­не все бо­лее хо­лод­но. Она уже не на­ходи­ла, прос­нувшись, на сто­лике у кро­вати све­жего бу­кета ок­роплен­ных во­дой гвоз­дик, ниц­цких фи­алок и тем­но-крас­ных ду­шис­тых роз. За­уер все ре­же си­дел с нею на ве­ран­де. И мол­ча­ние их ста­ло тя­гос­тным. Оно уже не сбли­жало, а от­да­ляло их.

— Ты ухо­дишь? — тос­кли­во спра­шива­ла Эм­ма, ви­дя, что За­уер под­ни­ма­ет­ся.

— Не мо­гу же я тор­чать здесь це­лый день, — гру­бо от­ве­чал он и ухо­дил к се­бе в ком­на­ту или из до­му.

Од­нажды, вой­дя не­ожи­дан­но в ком­на­ту му­жа, она зас­та­ла та­кую кар­ти­ну.

За­уер с грустью и неж­ностью смот­рел на пор­трет Эль­зы, си­дя у пись­мен­но­го сто­ла с от­кры­тым ящи­ком.

Буд­то тон­кая иг­ла прон­зи­ла сер­дце Эм­мы. Эм­ма вспых­ну­ла, хо­тела вый­ти не­заме­чен­ной. Но За­уер уви­дел ее в от­ра­жении боль­шо­го зер­ка­ла. Их взгля­ды встре­тились, Эм­ма сму­тилась еще боль­ше. А За­уер нах­му­рил­ся, ли­цо его ста­ло злым. Он бро­сил кар­точку в стол, со сту­ком зад­ви­нул ящик и, не обо­рачи­ва­ясь, гля­дя в ее зер­каль­ное от­ра­жение, раз­дра­жен­но ска­зал:

— Что у те­бя за ма­нера вры­вать­ся в ком­на­ту, ког­да я… за­нима­юсь?

— Прос­ти, От­то, я не зна­ла…

И она ти­хо выш­ла из ком­на­ты. Сер­дце ма­лень­кой Эм­мы бы­ло ра­нено.

Она заб­ра­лась в свою ком­на­ту и дол­го пла­кала, скло­нив­шись над ко­лыбелью сы­на.

— Бед­ный мой маль­чик, крош­ка моя! — пла­кала она, ос­то­рож­но це­луя го­лов­ку ре­бен­ка, и нес­коль­ко слез упа­ло на его во­лосы.

Ве­чером она не спа­ла и ду­мала, ду­мала… Это бы­ло так не по­хоже на ма­лень­кую Эм­му.

«Так вот по­чему ох­ла­дел ко мне От­то! — ду­мала она, ло­мая ру­ки. — Он лю­бит дру­гую. Эта дру­гая — Эль­за! Это так ес­тес­твен­но. Ведь они лю­били друг дру­га. Как я мог­ла за­быть об этом? По­чему я сог­ла­силась стать же­ной За­уера? По­чему За­уер же­нил­ся на мне, ес­ли он лю­бит Эль­зу? Но он лю­бил и ме­ня, мое сер­дце не об­ма­нешь. А Эль­за?..»

Все это бы­ло слиш­ком слож­но для Эм­мы. Тя­желые мыс­ли, не­раз­ре­шимые воп­ро­сы, как гор­ная ла­вина, об­ру­шились на нее и сра­зу раз­да­вили неж­ный цве­ток ее счастья.

— От­то, От­то! — шеп­та­ла она в от­ча­янии и пла­кала бес­силь­ны­ми сле­зами.

Бо­роть­ся? Она не соз­да­на для борь­бы.

К ут­ру она при­няла ре­шение: на­писать Эль­зе то са­мое пись­мо, ко­торое Штир­не­ра взвол­но­вало боль­ше, чем Эль­зу.

Жен­ское чутье под­ска­зало Эм­ме вер­ный тон пись­ма: она ни сло­ва не упо­мяну­ла в пись­ме о слу­чае с кар­точкой. Она толь­ко де­лилась с Эль­зой, как с под­ру­гой, сво­им го­рем.

По­лусоз­на­тель­но Эм­ма ста­вила этим пись­мом ло­вуш­ку сво­ей со­пер­ни­це, на­де­ясь, что та как-ни­будь вы­даст се­бя, ес­ли она про­дол­жа­ет лю­бить За­уера.

С не­тер­пе­ни­ем Эм­ма ожи­дала от­ве­та Эль­зы и, на­конец, по­лучи­ла его.

Ру­ки не по­вино­вались, ког­да она вскры­вала кон­верт, сер­дце за­мира­ло, а стро­ки пры­гали пе­ред ее гла­зами.

Но, про­читав пись­мо, Эм­ма вздох­ну­ла с об­легче­ни­ем.

— Нет, Эль­за не уме­ет лгать!

Эль­за уте­шала Эм­му, уве­ряла, что От­то опять бу­дет не­жен к «сво­ей ма­лень­кой ку­кол­ке», глав­ное же, что ус­по­ко­ило Эм­му, — Эль­за боль­ше пи­сала о се­бе, о сво­ей люб­ви к Штир­не­ру, о сво­ем счастье, о сво­их тре­вогах… Она ис­крен­но вы­ража­ла бес­по­кой­ство, что Штир­нер стал пло­хо выг­ля­деть, что он пе­ре­утом­лен и чрез­вы­чай­но нер­вен. У Эм­мы от­легло от сер­дца. Ко­нец пись­ма да­же рас­сме­шил ее.

«Ты не уз­на­ла бы те­перь Штир­не­ра. Он от­пустил бо­роду и те­перь стал по­хож на пус­тынни­ка-мо­наха…» — пи­сала Эль­за.

— Пред­став­ляю се­бе! Вот чу­дови­ще-то!

Эм­ма по­весе­лела.

Но За­уер ско­ро зас­та­вил ее вновь пог­ру­зить­ся в бе­зыс­ходное от­ча­яние.

Пос­ле слу­чая с пор­тре­том Эль­зы За­уер стал с Эм­мой еще боль­ше ре­зок и груб.

Он при­ходил те­перь на ве­ран­ду, ког­да там си­дела Эм­ма, толь­ко для то­го, что­бы пос­мотреть на сы­на. Не об­ра­щая вни­мания на Эм­му, За­уер уса­живал­ся у дет­ской ко­ляс­ки и на­чинал во­зить­ся с ма­лышом.

Эм­ма с вол­не­ни­ем сле­дила за му­жем, ло­вила его взгляд, но От­то не за­мечал ее. Иног­да ре­шалась за­гово­рить.

— Эль­за пи­сала, что Штир­нер пло­хо выг­ля­дит и очень пе­ре­утом­лен…

— Мир толь­ко вы­иг­ра­ет, ес­ли по­дох­нет эта ско­тина, — сквозь зу­бы от­ве­чал За­уер.

Эм­ма бы­ла удив­ле­на рез­кой пе­реме­ной За­уера к Штир­не­ру. Те­перь За­уер не мог слы­шать его име­ни. Но Эм­ма не ре­шалась спро­сить о при­чинах этой пе­реме­ны. И они си­дели мол­ча.

Как-то Эм­ме по­каза­лось, что За­уер в хо­рошем нас­тро­ении. По край­ней ме­ре он был спо­кой­нее обыч­но­го. Над мо­рем ле­тала стая а­эроп­ла­нов.

— От­то, а по­чему а­эроп­ла­ны не па­да­ют? — спро­сила вдруг Эм­ма.

— До ка­кой сте­пени ты глу­па, Эм­ма! — от­ве­тил За­уер. — По­рази­тель­но, как я это­го не за­мечал рань­ше!..

Эм­ма поб­ледне­ла от го­ря и оби­ды.

— Ну что ж, мо­жешь ос­та­вить ме­ня, — от­ве­тила она дрог­нувшим от слез го­лосом. — Возь­му ма­лень­ко­го От­то и уй­ду…

— По­жалуй­ста! Удер­жи­вать не бу­ду. Но сы­на я те­бе не от­дам! — И, поп­ра­вив оде­яль­це на ре­бен­ке, он вы­шел.

Эм­ма, уже не сдер­жи­вая слез, по­дош­ла к ре­бен­ку и скло­нилась над ним.

— Не­уже­ли я ли­шусь и это­го?

На до­рож­ке са­да зас­кри­пел под чь­ими-то но­гами пе­сок.

— Мо­гу я ви­деть гос­по­дина За­уера?

Эм­ма нас­ко­ро вы­тер­ла ли­цо плат­ком и обер­ну­лась. Пе­ред нею сто­ял мо­лодой че­ловек в лет­нем бе­лом кос­тю­ме, с ры­жими во­лоса­ми и вес­нушка­ми на ли­це.

«Где я ви­дела это ли­цо?» — по­дума­ла Эм­ма.

— Вы не уз­на­ете ме­ня? Мы, ка­жет­ся, встре­чались.

— Ах, да, да, гос­по­дин Гот­либ!

— Ру­дольф Гот­либ, вы не ошиб­лись.

На го­лоса вы­шел За­уер. Гот­либ пок­ло­нил­ся.

— Гос­по­дин За­уер, мне нуж­но с ва­ми по­гово­рить по весь­ма важ­но­му де­лу.

Они прош­ли в ка­бинет.

— На­де­юсь, вам из­вес­тно из га­зет, — на­чал Гот­либ, — о всех со­быти­ях пос­ледне­го вре­мени.

— Я не чи­таю га­зет, — от­ве­тил За­уер.

Гот­либ под­нял с изум­ле­ни­ем бро­ви.

— Но об этом го­ворит весь мир!

За­уер был нес­коль­ко сму­щен. С са­мого при­ез­да на Ривь­еру он со­вер­шенно не чи­тал га­зет, как буд­то за­был об их су­щес­тво­вании. По­чему? Он сам не знал это­го. И те­перь воп­рос Гот­ли­ба зас­та­вил его са­мого при­заду­мать­ся.

— Я хо­тел от­дохнуть, — от­ве­тил За­уер, что­бы как-ни­будь объ­яс­нить стран­ность, — а в га­зетах всег­да есть что-ни­будь, что взвол­ну­ет или расс­тро­ит… все эти по­лити­чес­кие дряз­ги…

— В та­ком слу­чае я дол­жен вам ос­ве­тить по­ложе­ние ве­щей. Де­ло идет уже не о по­лити­чес­ких дряз­гах, а об опас­ности, ко­торая уг­ро­жа­ет це­лой стра­не, быть мо­жет, все­му ми­ру.

Гот­либ рас­ска­зал За­уеру о не­обы­чай­ной вой­не меж­ду ко­мите­том спа­сения и Штир­не­ром и о бес­слав­ном по­раже­нии «же­лез­но­го ге­нера­ла».

За­уер слу­шал с воз­раста­ющим вни­мани­ем, пре­рывая иног­да рас­сказ­чи­ка ру­гатель­ства­ми по ад­ре­су Штир­не­ра.

Эти реп­ли­ки, ви­димо, очень нра­вились Гот­ли­бу.

— Я чрез­вы­чай­но до­волен, — ска­зал Гот­либ, окон­чив рас­сказ, — что вы, ка­жет­ся, так же ма­ло рас­по­ложе­ны к Штир­не­ру, как и я. Каж­дый из нас име­ет свои при­чины не­нави­деть Штир­не­ра. Но вы с ним ра­бота­ли, бы­ли его пра­вой ру­кой, и я, приз­на­юсь, опа­сал­ся, что вы и сей­час на его сто­роне. Тог­да моя мис­сия не увен­ча­лась бы ус­пе­хом… Я пос­лан ко­мите­том, — собс­твен­но, это бы­ла моя идея, — но я имею пол­но­мочия… Мне ка­залось, что вы единс­твен­ный че­ловек, ко­торый мо­жет от­крыть тай­ну не­обы­чай­но­го вли­яния Штир­не­ра на лю­дей, тай­ну той си­лы, ко­торою он об­ла­да­ет. В нас­то­ящее вре­мя боль­шинс­тво уче­ных скло­ня­ет­ся к то­му, что Штир­нер ов­ла­дел тай­ной пе­реда­чи мыс­ли на рас­сто­яние. Но сек­рет этой пе­реда­чи не от­крыт. И ес­ли бы вы за­хоте­ли… вы мог­ли бы ока­зать нам ог­ромную ус­лу­гу… и наг­ра­да…

За­уер под­нялся и в вол­не­нии про­шел по ком­на­те.

— Наг­ра­да? Сва­лить это­го из­верга Штир­не­ра — луч­шая наг­ра­да для ме­ня!

В этот мо­мент За­уер по­думал об Эль­зе.

Ему вспом­ни­лась сказ­ка о прин­цессе, по­пав­шей в ру­ки зло­го вол­шебни­ка. Штир­нер — этот вол­шебник. А он, За­уер, ры­царь, ко­торый дол­жен ос­во­бодить прин­цессу от чар. Ос­во­бодить! Но как?..

— Я охот­но по­мог бы вам, гос­по­дин Гот­либ, ес­ли бы хоть что-ни­будь знал на­вер­ное. Собс­твен­но го­воря, у ме­ня име­ют­ся толь­ко до­гад­ки. Нас­коль­ко мне из­вес­тно, Штир­нер до пос­тупле­ния на служ­бу к ва­шему по­кой­но­му дя­дюш­ке за­нимал­ся на­уч­ной де­ятель­ностью в об­ласти изу­чения моз­га и пе­реда­чи мыс­лей на рас­сто­яние. Он де­лал опы­ты над жи­вот­ны­ми, и я сам ви­дел, что эти жи­вот­ные про­делы­вали чу­деса. Я лич­но ду­маю… — За­уер по­мол­чал, как бы ко­леб­лясь, за­тем про­дол­жал, — что ваш дя­дюш­ка, Карл Гот­либ, по­гиб не ес­тес­твен­ной смертью… Это со­бака, бро­сив­ша­яся под но­ги ста­рика в мо­мент приб­ли­жения по­ез­да, — пусть Штир­не­ра не бы­ло в этот мо­мент, — она мог­ла дей­ство­вать по его вну­шению.

Ру­дольф Гот­либ прив­стал и вы­тянул впе­ред го­лову. От вол­не­ния он тя­жело ды­шал.

— Я всег­да ду­мал, что в де­ле нас­ледс­тва скры­то прес­тупле­ние! — вос­клик­нул он. — Но по­чему вы не выс­ка­зали сво­их по­доз­ре­ний во вре­мя про­цес­са? Боль­ше то­го, на су­де вы за­щища­ли ин­те­ресы Эль­зы Глюк…

За­уер по­жал пле­чами.

— Я ду­маю, что я, как и все ок­ру­жа­ющие Штир­не­ра, на­ходил­ся под вли­яни­ем это­го ужас­но­го че­лове­ка. Я не уче­ный и не знаю, ка­ким пу­тем Штир­нер вну­ша­ет лю­дям свои мыс­ли. Но я ду­маю, что власть его ог­ра­ниче­на из­вес­тным кру­гом воз­дей­ствия. Су­жу я об этом по­тому, что толь­ко здесь, вда­ли от не­го, я по­чувс­тво­вал, как стал пос­те­пен­но ос­во­бож­дать­ся от ка­кого-то гип­но­за, «раз­магни­чивать­ся» от то­го за­ряда, ко­торый, оче­вид­но, по­лучен мною пе­ред отъ­ез­дом. Или Штир­нер не дос­тиг еще воз­можнос­ти дей­ство­вать на боль­шие рас­сто­яния, или же он сде­лал мне, при мо­ем отъ­ез­де, не­дос­та­точ­но силь­ное вну­шение, и оно со вре­менем ос­ла­бело.

— Вы пра­вы, — ска­зал Гот­либ. — Но Штир­нер, по-ви­димо­му, неп­ре­рыв­но со­вер­шенс­тву­ет­ся, круг, си­ла и дли­тель­ность его воз­дей­ствия все уве­личи­ва­ют­ся. И кто зна­ет, мо­жет быть, уже зав­тра мы не бу­дем в бе­зопас­ности и здесь.

За­уер вздрог­нул.

— Опять? Опять под­пасть под власть это­го че­лове­ка? Сде­лать­ся иг­рушкой в его ру­ках? Нет, луч­ше бе­жать на край све­та! А еще луч­ше унич­то­жить Штир­не­ра. Ос­во­бодить, се­бя и дру­гих!..

— И ес­ли это так, ес­ли тай­на ус­пе­ха Штир­не­ра в этом, то бо­роть­ся с ним мож­но толь­ко рав­ным ору­жи­ем. Кто даст нам его?

Они мол­ча­ли. За­уер что-то об­ду­мывал.

— Да, вы пра­вы, — ска­зал он. — Бо­роть­ся мож­но толь­ко рав­ным ору­жи­ем. Мне сей­час приш­ла мысль. Не мо­жет же быть, что­бы толь­ко один Штир­нер за­нимал­ся раз­ре­шени­ем проб­ле­мы о пе­реда­че мыс­ли на рас­сто­яние. На­до по­ис­кать сре­ди уче­ных…

— Мы ис­ка­ли, — ска­зал Гот­либ, — об­ра­щались к уче­ным, ра­ботав­шим в этой об­ласти. Но их так ма­ло. Мы зап­ра­шива­ли од­но­го италь­ян­ско­го уче­ного. Он от­ве­тил, что то, что де­ла­ет Штир­нер, еще не­дос­тупно сов­ре­мен­ной на­уке. Или Штир­нер ге­ний в этой об­ласти, ушед­ший впе­ред, или тут что-ни­будь иное.

— Но не один же италь­янец…

— Мне при­ходи­лось чи­тать об опы­тах еще од­но­го уче­ного. Прав­да, он да­же не име­ет про­фес­сор­ско­го зва­ния.

— И по­тому вы не об­ра­тились к не­му? — с иро­ни­ей спро­сил За­уер.

— Приз­на­юсь…

— А Штир­нер раз­ве гнет нас в ду­гу сво­им про­фес­сор­ским зва­ни­ем? На­до неп­ре­мен­но най­ти это­го уче­ного! Нель­зя упус­кать ни од­но­го шан­са.

По­думав нем­но­го, За­уер ска­зал:

— И нель­зя упус­кать ни од­ной ми­нуты. Вот что: я еду с ва­ми, мы ра­зыщем это­го уче­ного и пос­лу­ша­ем, что он нам ска­жет. Да, еще од­но. Штир­нер жил на вил­ле в Мен­то­не, это ря­дом. На­до заг­ля­нуть ту­да, не ос­та­вил ли он пос­ле се­бя ка­ких-ни­будь сле­дов.

За­уер быс­тро соб­рался в до­рогу.

— Эм­ма, — ска­зал он, встре­тив же­ну на ве­ран­де, — я у­ез­жаю.

— На­дол­го? — тре­вож­но спро­сила Эм­ма.

— Не знаю, но ду­маю, что на­дол­го. — Хо­лод­но прос­тившись с нею, он быс­тро вы­шел в соп­ро­вож­де­нии Гот­ли­ба.

А Эм­ма не зна­ла, пла­кать ли о том, что За­уер по­кинул ее, или ра­довать­ся, что он не ли­шил ее ре­бен­ка.

За­уер, имев­ший до­верен­ность от Штир­не­ра, бес­пре­пятс­твен­но про­ник в вил­лу Эль­зы Глюк и вни­матель­но ос­мотрел все по­меще­ние.

В од­ной из ком­нат, поч­ти пус­той, был най­ден ог­ромный ку­сок ме­тал­ли­чес­ко­го спла­ва. На по­лу ва­лялись об­рывки про­волоч­ной спи­рали, об­ломки фар­фо­ровых изо­лято­ров, клем­мы, за­жимы.

— Чис­тая ра­бота! — ска­зал Гот­либ, раз­гля­дывая сплав­ленную глы­бу ме­тал­ла. — Штир­нер уме­ет пря­тать кон­цы в во­ду. Яс­но, что здесь сто­ял ка­кой-то ап­па­рат. Но как уда­лось ему рас­пла­вить весь ме­талл, не обуг­лив да­же по­ла?

— Ну что ж, нам здесь де­лать боль­ше не­чего, Гот­либ. Едем ис­кать про­тиво­яд­ное ору­жие. Где на­ходит­ся ваш не­дип­ло­миро­ван­ный уче­ный?

— В Мос­кве.

Гла­ва 11. МОС­КОВ­СКИЙ ИЗОБ­РЕ­ТАТЕЛЬ

Ме­сяц спус­тя За­уер и Гот­либ вхо­дили во двор-ко­лодец на Твер­ской-Ям­ской, не­дале­ко от Три­ум­фаль­ных во­рот. Шес­ти­этаж­ные до­ма плот­но об­сту­пали ас­фаль­ти­рован­ную пло­щад­ку. Го­лоса иг­равших де­тей гул­ко от­да­вались сре­ди вы­соких стен.

— Ка­жет­ся, здесь, — ска­зал Гот­либ, прос­матри­вая но­мера квар­тир у вход­ной две­ри до­ма. — Идем, За­уер. По­ка все идет хо­рошо.

— Фу, черт возь­ми, ког­да же кон­чится эта лес­тни­ца? Уди­витель­но, как это мо­гут лю­ди жить без лиф­та! — вор­чал За­уер, тя­жело ды­ша. — Ка­кой но­мер квар­ти­ры?

— Двад­цать де­вятый.

— А это двад­цать пя­тый. Зна­чит, на са­мый верх.

— Ни­чего, вам по­лезен мо­ци­он, вы слиш­ком быс­тро пол­не­ете, За­уер, — ска­зал Гот­либ и на­жал кноп­ку.

За­уер был ра­зоча­рован тем, что он уви­дел, вой­дя, на­конец, к Ка­чин­ско­му. Ни об­ста­нов­ка ком­на­ты, ни сам изоб­ре­татель не со­от­ветс­тво­вали то­му, что пред­став­лял се­бе За­уер.

Он ожи­дал уви­деть ка­бинет, за­вален­ный и зас­тавлен­ный вся­кими ма­шина­ми, с тем бес­по­ряд­ком, ко­торый при­сущ изоб­ре­тате­лям.

Жи­лище Ка­чин­ско­го не на­поми­нало ла­бора­тории сов­ре­мен­но­го Фа­ус­та.

Это бы­ла не­боль­шая ком­на­та, с ши­роким ве­неци­ан­ским ок­ном. У ок­на сто­ял боль­шой пись­мен­ный стол с пи­шущей ма­шин­кой. Дру­гая ма­шин­ка по­меща­лась на не­боль­шом сто­лике, при­мыкав­шем к уз­кой сто­роне пись­мен­но­го сто­ла. Эти ма­шины, од­на с рус­ским, дру­гая с ла­тин­ским шриф­том, да не­боль­шой чер­теж вет­ря­ного дви­гате­ля по сис­те­ме Флет­не­ра на сте­не у сто­ла бы­ли единс­твен­ны­ми не­яс­ны­ми ука­зате­лями ха­рак­те­ра ра­бот вла­дель­ца ком­на­ты.

Над ши­роким ту­рец­ким ди­ваном ви­села неп­ло­хая ко­пия с кар­ти­ны Гре­за, изоб­ра­жа­ющая де­вуш­ку с ха­рак­терным «гре­зов­ским» на­ив­но-лу­кавым вы­раже­ни­ем глаз.

За­уер пос­мотрел на эту го­лов­ку и по­мор­щился. Ему вспом­ни­лась Эм­ма. Он срав­ни­вал ее с гре­зов­ски­ми де­вуш­ка­ми, ког­да так не­ожи­дан­но влю­бил­ся в нее.

Ря­дом с го­лов­кой Гре­за ви­сели два пей­за­жа. На от­дель­ном ма­лень­ком сто­лике по­меща­лась чу­гун­ная ста­ту­эт­ка, изоб­ра­жав­шая од­ну из кон­ных групп Клод­та, сто­ящих в Ле­нин­гра­де, на Анич­ко­вом мос­ту.

Не­боль­шой бу­фет, шкаф с зер­ка­лом, стол пос­ре­ди ком­на­ты, зас­тлан­ный чис­той ска­тертью, и нес­коль­ко об­би­тых ко­жей стуль­ев с вы­соки­ми спин­ка­ми до­пол­ня­ли об­ста­нов­ку.

На всем ле­жала пе­чать чис­то­ты и ак­ку­рат­ности. И это то­же сби­вало с тол­ку За­уера. Си­дя в этой ком­на­те, мож­но бы­ло пред­ста­вить, что на­ходишь­ся в Бер­ли­не, Мюн­хе­не, но ни­как не в Мос­кве.

Сов­сем ина­че пред­став­лял он се­бе и рус­ско­го изоб­ре­тате­ля. Эта по­рода лю­дей, по мне­нию За­уера, дол­жна от­ли­чать­ся осо­быми чер­та­ми. Но пе­ред Гот­ли­бом и За­уером сто­ял скром­ный на вид, еще мо­лодой че­ловек, со свет­лы­ми за­чесан­ны­ми на­зад во­лоса­ми, свет­лы­ми гла­зами, глад­ко выб­ри­тым ли­цом, пра­виль­ным но­сом и со скуль­птур­но очер­ченной ли­ни­ей рта. Он был одет в тем­но-ко­рич­не­вую вель­ве­товую блу­зу и брю­ки пок­роя га­лифе, зап­равлен­ные в са­поги с уз­ки­ми го­лени­щами.

Ря­дом с ним сто­яла же­на, в бе­лой блуз­ке, ра­душ­ная и при­вет­ли­вая.

«Уж не ошиб­лись ли мы?» — по­думал За­уер. Но они не ошиб­лись. Гос­ти пред­ста­вились, и ско­ро за­вяза­лась ожив­ленная бе­седа.

«И этот че­ловек, — по­думал За­уер, — быть мо­жет, об­ла­да­ет та­кой же мо­гучей си­лой, как Штир­нер, но жи­вет и выг­ля­дит так прос­то! Не­уже­ли он не чувс­тво­вал соб­лазна ис­поль­зо­вать эту си­лу в лич­ных ин­те­ресах, как Штир­нер? Стать не­обы­чай­но бо­гатым, мо­гущес­твен­ным. Или здесь лю­ди дей­стви­тель­но мыс­лят и чувс­тву­ют ина­че?..»

За­уер пос­та­рал­ся кос­венно по­лучить от­вет на ин­те­ресу­ющий его воп­рос.

— Ска­жите, — об­ра­тил­ся он с шут­ли­вой улыб­кой к же­не Ка­чин­ско­го, — а вам не страш­но иметь та­кого му­жа, ко­торый мо­жет вну­шить ок­ру­жа­ющим все, что ему за­хочет­ся, вам, нап­ри­мер?

Ка­чин­ская удив­ленно под­ня­ла бро­ви.

— За­чем? Что осо­бен­но­го он мне мо­жет вну­шить? Мне и в го­лову ни­ког­да не при­ходи­ла эта мысль. Для опы­тов у не­го есть ла­бора­тория.

Ка­чин­ский улыб­нулся.

— Но все-та­ки это опас­ная си­ла, — ска­зал, нес­коль­ко сму­тив­шись, За­уер.

— Как вся­кая дру­гая, — от­ве­тил Ка­чин­ский. — Но­бель изоб­рел ди­намит, для то­го что­бы об­легчить че­лове­чес­кий труд в борь­бе с при­родой — взры­вать гра­нит. А че­лове­чес­тво сде­лало из это­го изоб­ре­тения са­мое страш­ное ору­дие ис­треб­ле­ния. И огор­ченно­му Но­белю ос­та­валось толь­ко уч­ре­дить на «ди­намит­ные до­ходы» пре­мию ми­ра, что­бы хоть нем­но­го ис­ку­пить свой не­воль­ный грех пе­ред че­лове­чес­твом. Штир­нер в этом слу­чае не ис­клю­чение. Он толь­ко ис­поль­зо­вал эту но­вую си­лу в сво­их еди­нолич­ных це­лях.

— Все за­висит от то­го, в чь­их ру­ках на­ходит­ся то­пор, — про­дол­жал Ка­чин­ский. — Один ру­бит им дро­ва, дру­гой — че­лове­чес­кие го­ловы. Опас­ность та­кого ис­поль­зо­вания пред­ви­делась еще до то­го, как Штир­нер бро­сил вы­зов об­щес­тву. Ког­да пер­вые мои опы­ты сде­лались из­вес­тны ши­рокой пуб­ли­ке, ме­ня пря­мо осаж­да­ли взвол­но­ван­ные обы­вате­ли. Нес­коль­ко жен­щин при­ходи­ли ко мне и уве­ряли, что злые лю­ди уже под­верга­ют их вну­шению на рас­сто­янии. В от­ча­янии эти нес­час­тные про­сили ме­ня спас­ти их от «злых чар». Од­на из них го­вори­ла мне, что ка­кие-то сту­ден­ты Харь­ков­ско­го уни­вер­си­тета так «за­ряжа­ют» ее элек­три­чес­ки­ми то­ками, что, ког­да она про­ходит ми­мо же­лез­ных фо­нар­ных стол­бов, от нее с трес­ком от­ле­та­ет ис­кра. «А ког­да я иду в ка­лошах и шел­ко­вой шля­пе, — го­ворит она, — тог­да ис­кры нет. Что мне де­лать? Я ло­жусь спать и чувс­твую, что элек­тро­вол­ны на­пол­ня­ют ме­ня, и слы­шу го­лос: „Те­перь ты в на­шей влас­ти!“» Я по­сове­товал ей нак­ры­вать­ся шел­ко­вым оде­ялом, а в ру­ку брать ме­тал­ли­чес­кий пред­мет, со­еди­нен­ный с тру­бами отоп­ле­ния. «За­зем­ли­тесь, как в ра­ди­оп­ри­ем­ни­ке». И она уве­ряла по­том, что это по­мог­ло ей. Как толь­ко она «за­зем­ля­лась», ее «крю­чило», ток ухо­дил в зем­лю. Она спо­кой­но за­сыпа­ла. Что мог я еще сде­лать? Это бы­ла прос­то нер­вно- или ду­шев­но­боль­ная. Нес­коль­ко муж­чин уг­ро­жали убить ме­ня, ес­ли я ста­ну при­менять свое изоб­ре­тение.

«Я не же­лаю, — кри­чал один из них, — что­бы вы на­чиня­ли мой мозг ва­шими мыс­ля­ми!»

— И они пра­вы в сво­их опа­сени­ях, — ска­зал Гот­либ, же­лая ско­рее пе­ревес­ти раз­го­вор на прак­ти­чес­кую поч­ву. — Ужа­сы, ко­торые Штир­нер се­ет вок­руг се­бя…

— Да, да, я то­же пред­ви­дел эту воз­можность, — ска­зал Ка­чин­ский, — и по­это­му я с са­мого на­чала ра­ботал в двух нап­равле­ни­ях: над тем, как усо­вер­шенс­тво­вать пе­реда­чу мыс­ли на рас­сто­яние и как ог­ра­дить лю­дей от при­чине­ния им вре­да.

— И что же, вам уда­лось это? — с ин­те­ресом спро­сил Гот­либ.

— Я ду­маю, что я раз­ре­шу за­дачу, — от­ве­тил Ка­чин­ский.

— Поз­воль­те мне за­дать один воп­рос, — ска­зал За­уер. — Весь мир сей­час го­ворит о пе­реда­че мыс­лей на рас­сто­яние. Но, к сты­ду мо­ему, я не знаю, в чем тут де­ло и по­чему толь­ко те­перь вдруг лю­ди от­кры­ли то, что, по-ви­димо­му, дол­жно бы­ло су­щес­тво­вать всег­да.

Ка­чин­ский ожи­вил­ся, а Гот­либ не­доволь­но вздох­нул.

«Пой­дет те­перь те­ория, ког­да на­до дей­ство­вать!» — по­думал он.

— В крат­ких чер­тах де­ло сво­дит­ся вот к че­му: каж­дая на­ша мысль вы­зыва­ет ряд из­ме­нений в мель­чай­ших час­ти­цах моз­га и нер­вов. Эти из­ме­нения соп­ро­вож­да­ют­ся элек­три­чес­ки­ми яв­ле­ни­ями. Мозг и нер­вы во вре­мя ра­боты из­лу­ча­ют осо­бые элек­тро­маг­нитные вол­ны, ко­торые рас­хо­дят­ся во все сто­роны со­вер­шенно так же, как и ра­ди­овол­ны.

— Но по­чему же мы до сих пор не мог­ли мыс­ленно раз­го­вари­вать друг с дру­гом?

— Эти элек­тро­вол­ны не­боль­шой мощ­ности и при­том сво­еоб­разной при­роды. По­это­му в дру­гом соз­на­нии от­ме­ча­ет­ся из­лу­чен­ная кем-ли­бо мысль толь­ко в том слу­чае, ес­ли эта мысль по­пада­ет в мозг, ес­ли мож­но так вы­разить­ся, оди­нако­во нас­тро­ен­ный.

— Сло­вом, ес­ли «при­ем­ник»-мозг мо­жет при­нимать вол­ны той же дли­ны, ка­кие по­сыла­ет «пе­реда­ющая стан­ция», то есть из­лу­ча­ющий мозг?

— Со­вер­шенно вер­но. И слу­чаи та­ких пе­редач наб­лю­дались дав­но меж­ду близ­ки­ми людь­ми. Но так как эти слу­чаи не­воз­можно бы­ло про­верить и тем бо­лее объ­яс­нить на­уч­но, то на­ука их ча­ще все­го прос­то от­ри­цала, тем бо­лее что эти­ми за­гадоч­ны­ми слу­ча­ями поль­зо­вались вся­кие спи­риты, «те­лепа­ты», те­осо­фы и про­чие мис­ти­ки, пы­тав­ши­еся на этих на­уч­но не­объ­яс­ненных фак­тах до­казать су­щес­тво­вание «ду­ха», ко­торый мо­жет про­яв­лять се­бя не­зави­симо от те­ла.

Ка­чин­ский сде­лал па­узу и про­дол­жал:

— Один из та­ких «та­инс­твен­ных» слу­ча­ев и на­тол­кнул ме­ня са­мого за­нять­ся воп­ро­сом о пе­реда­че мыс­лей на рас­сто­яние.

— Это ин­те­рес­но! — ска­зал За­уер.

Гот­либ в не­тер­пе­нии по­вер­нулся на сту­ле.

— Де­ло бы­ло в Тиф­ли­се. Мой друг бо­лел ти­фом в тя­желой фор­ме, и я час­то на­вещал боль­но­го. Од­нажды я вер­нулся от не­го поз­дно ночью, по­тушил огонь и лег в кро­вать. Про­било два ча­са. И вслед за бо­ем ча­сов я ус­лы­шал со­вер­шенно от­четли­во звук… как буд­то кто-то лож­кой уда­рил нес­коль­ко раз о край бо­кала из тон­ко­го стек­ла. «Кош­ка!» — по­думал я и за­жег свет. Но, ос­мотрев ком­на­ту, я не на­шел ни кош­ки, ни ка­кого-ли­бо стек­лянно­го пред­ме­та, ко­торый мог бы дре­без­жать. Я не при­дал зна­чения это­му слу­чаю и ско­ро ус­нул.

На­ут­ро, вой­дя в дом дру­га, я уви­дал ту осо­бую су­ету, ко­торая без слов ска­зала мне все. Друг мой умер в эту ночь. Его труп еще ле­жал в кро­вати, и я стал по­могать уби­рать его.

«Ког­да он умер?» — спро­сил я.

«Ров­но в два ча­са но­чи», — от­ве­тила его мать.

Под­хо­дя к кро­вати, я тол­кнул но­гой тум­бочку, на ко­торой сто­яли ле­карс­тва. Лож­ка, ле­жав­шая в боль­шом бо­кале тон­ко­го стек­ла, по­вер­ну­лась, и я ус­лы­шал зна­комый звук.

«Где я слы­хал его? — с не­до­уме­ни­ем по­думал я. — Вче­ра ночью. Нет ни­како­го сом­не­ния, что это тот же звук». И я спро­сил у ма­тери мо­его дру­га, как умер ее сын.

«Ров­но в два ча­са но­чи я под­несла к его гу­бам лож­ку с ле­карс­твом. Он толь­ко сла­бо ше­вель­нул гу­бами, но не мог уже пить. Я по­ложи­ла ло­жеч­ку в ста­кан и нак­ло­нилась над ним. Он был мертв».

Слу­чай этот зас­та­вил ме­ня глу­боко за­думать­ся. Я, ко­неч­но, со­вер­шенно не до­пус­кал ни­какой сверхъ­ес­тес­твен­ности. Но чем же мож­но тог­да объ­яс­нить этот слу­чай? В то вре­мя я чи­тал курс лек­ций по ра­дио в од­ной из школ. Я, как вам, ве­ро­ят­но, из­вес­тно, по про­фес­сии ин­же­нер-элек­трик. И пер­вая мысль, ко­торая у ме­ня мель­кну­ла, под­ска­зала мне, что стран­ное яв­ле­ние пе­реда­чи зву­ка дол­жно быть элек­три­чес­ко­го по­ряд­ка, схо­жее с ра­ди­опе­реда­чей. Не из­лу­чил ли мозг уми­ра­юще­го дру­га элек­тро­вол­ны, ко­торые дош­ли до ме­ня? Я стал изу­чать ра­боту моз­га и нер­вов уже здесь, в Мос­кве. К мо­ему удив­ле­нию, я на­шел ряд очень близ­ких ана­логий в стро­ении нер­вной сис­те­мы и моз­га с конс­трук­ци­ей ра­ди­ос­танции. Час­ти­цы моз­га иг­ра­ют роль и мик­ро­фона, и де­тек­то­ра, и те­лефо­на; фиб­рилляр­ные ни­ти ней­ро­нов име­ют на кон­це ви­ток, уди­витель­но на­поми­на­ющий про­волоч­ную спи­раль — со­лено­ид, вот вам са­мо­ин­дукция. Ин­те­рес­но, что с фи­зи­оло­гичес­кой точ­ки зре­ния да­же про­фес­сор-фи­зи­олог, с ко­торым я ра­ботал, не в сос­то­янии был удов­летво­ритель­но объ­яс­нить зна­чение этой спи­рали. В све­те же элек­тро­тех­ни­ки она по­луча­ет впол­не ло­гич­ное объ­яс­не­ние. При­рода, оче­вид­но, соз­да­ла этот ви­ток для уси­ления элек­тро­токов. Есть у нас в те­ле да­же лам­пы Ра­ун­да — это ган­гли­оз­ные кол­бочки сер­дца. Ис­точник энер­гии сер­дца со­от­ветс­тву­ет ба­тарее ак­ку­муля­торов, а пе­рифе­ричес­кая нер­вная сис­те­ма — за­зем­ле­нию. Так, изу­чая стро­ение че­лове­чес­ко­го те­ла с точ­ки зре­ния элек­тро­тех­ни­ки, я при­шел к пол­но­му убеж­де­нию, что на­ше те­ло пред­став­ля­ет со­бой слож­ный элек­три­чес­кий ап­па­рат — це­лую ра­ди­ос­танцию, спо­соб­ную из­лу­чать и при­нимать элек­тро­маг­нитные ко­леба­ния. Вот, по­жалуй­ста, пос­мотри­те чер­теж.

Но мне не­лег­ко бы­ло, бес­спор­но, до­казать на­личие элек­тро­маг­нитных волн. Я вел свои опы­ты в ла­бора­тории Ду­гова, ко­торый ус­пешно за­нима­ет­ся опы­тами вну­шения жи­вот­ным. Свой опыт я пос­та­вил та­ким об­ра­зом: я собс­твен­но­руч­но смас­те­рил клет­ку из гус­той же­лез­ной сет­ки, сто­ящую на изо­лято­рах; сет­ка мог­ла, по же­ланию, за­зем­лять­ся. Пе­ред клет­кой мы са­жали со­баку, а в клет­ке по­мещал­ся Ду­гов. Ког­да клет­ка не бы­ла за­зем­ле­на, со­бака удач­но вы­пол­ня­ла мыс­ленные при­казы Ду­гова. Но дос­та­точ­но бы­ло за­зем­лить ме­тал­ли­чес­кую обо­лоч­ку клет­ки — и ни­какое вну­шение не до­ходи­ло до со­баки. Я ду­маю, вы по­нима­ете по­чему: элек­тро­маг­нитные вол­ны, по­падая на ме­тал­ли­чес­кую сет­ку, ухо­дили в зем­лю, не дос­ти­гая со­баки. Та­ким об­ра­зом за­дача бы­ла раз­ре­шена. На­личие элек­тро­маг­нитных волн, из­лу­ча­емых моз­гом, бы­ло ус­та­нов­ле­но. Ины­ми ме­тода­ми элек­тро­маг­нитная при­рода моз­го­вых и нер­вных ко­леба­ний бы­ла до­каза­на и ра­бота­ми на­ших уче­ных: ака­деми­ком Ла­заре­вым, про­фес­со­ром Бех­те­ревым, а в Ита­лии — про­фес­со­ром Ка­зама­ли.

Гот­либ окон­ча­тель­но те­рял тер­пе­ние.

— Это все чрез­вы­чай­но ин­те­рес­но, — на­конец ска­зал он, — но, приз­нать­ся, мы ин­те­ресу­ем­ся не столь­ко на­уч­ной сто­роной, сколь­ко прак­ти­чес­ки­ми ре­зуль­та­тами ва­ших ра­бот. Вы из­во­лили ска­зать, что вам удас­тся раз­ре­шить за­дачу ох­ра­ны на­селе­ния от прес­тупно­го ис­поль­зо­вания но­вого средс­тва воз­дей­ствия на лю­дей. Но вы еще не раз­ре­шили этой за­дачи. Ко­роче го­воря: смо­жете ли вы обез­вре­дить Штир­не­ра?

— Те­оре­тичес­ки для ме­ня воп­рос ре­шен, но опыт­ной про­вер­ки в боль­шом мас­шта­бе я еще не де­лал. Мы ог­ра­ничи­вались опы­тами пе­реда­чи мыс­ли жи­вот­ным на ко­рот­ком рас­сто­янии. Моя «ма­шина-мозг» впол­не осу­щес­тви­ма для сов­ре­мен­ной тех­ни­ки. Я изу­чаю при­роду элек­тро­маг­нитных волн, из­лу­ча­емых моз­гом че­лове­ка, ус­та­нав­ли­ваю их дли­ну, час­то­ту и так да­лее. Вос­про­из­вести их ме­хани­чес­ки уже не пред­став­ля­ет тру­да. Усиль­те их тран­сфор­ма­тора­ми, и мыс­ли-вол­ны по­текут, как обыч­ная ра­ди­овол­на, и бу­дут вос­при­нимать­ся людь­ми.

Ма­шина моя стро­ит­ся и сос­то­ит из ан­тенны, уси­литель­но­го ус­трой­ства с тран­сфор­ма­тора­ми и ка­тод­ны­ми лам­па­ми и ин­дукци­он­ной свя­зи с ко­леба­тель­ным кон­ту­ром ан­тенны. Вы мо­жете из­лу­чить оп­ре­делен­ную мысль на ан­тенну мо­ей «пе­реда­ющей ра­ди­ос­танции», она уси­лит это из­лу­чение и пош­лет в прос­транс­тво. Вот но­вая «пуш­ка», при по­мощи ко­торой мы бу­дем обс­тре­ливать Штир­не­ра.

Гот­либ вздох­нул с об­легче­ни­ем.

— И ско­ро мож­но бу­дет пус­тить эту пуш­ку в де­ло?

— Не­дели че­рез две, я ду­маю, удас­тся пос­лать пер­вый выс­трел.

— В чем же он бу­дет сос­то­ять?

— Мы зас­та­нем Штир­не­ра врас­плох и вну­шим ему, что­бы он вы­шел из до­ма и при­ехал к нам. И он бу­дет в на­ших ру­ках.

— Но где вы ус­та­нови­те ва­шу «пуш­ку»?

— Я ду­маю, что нам при­дет­ся по­ехать воз­можно бли­же к на­шей це­ли. Пов­то­ряю, пуш­ка не ис­про­бова­на на опы­те, и я не ру­ча­юсь за ее дей­ствие на боль­шом рас­сто­янии.

— Но не опас­но ли всту­пить в сфе­ру вли­яния Штир­не­ра? Ведь он об­ла­да­ет ору­ди­ем бо­лее даль­но­бой­ным, со­вер­шенным и ис­пы­тан­ным?

— Дру­гого вы­хода нет, мы дол­жны пой­ти на риск.

— А изо­лиро­вать­ся мы не мо­жем? Ведь вы го­вори­ли, что ду­мали и над за­щит­ны­ми средс­тва­ми? — спро­сил За­уер.

— Ко­неч­но. Мож­но пок­рыть се­бя тон­кой ме­тал­ли­чес­кой сет­кой, и элек­тро­вол­ны, из­лу­чен­ные мыс­ля­ми Штир­не­ра, бу­дут оса­живать­ся на сет­ку и про­ходить в зем­лю. Мы бу­дем не­чувс­тви­тель­ны к его из­лу­чени­ям, но в то же вре­мя та­кая изо­ляция ли­шит нас са­мих воз­можнос­ти из­лу­чить мысль. Прав­да, мы мо­жем дей­ство­вать ме­хани­чес­ки, при по­мощи «ма­шины-моз­га». Но мною еще не­дос­та­точ­но изу­чены элек­тро­маг­нитные вол­ны моз­го­вого из­лу­чения, и по­тому по­ка при­дет­ся рис­ко­вать со­бой. Я бу­ду пе­реда­вать мыс­ли на ан­тенну без изо­ляци­он­но­го кос­тю­ма. Ес­ли же по­чувс­твую вли­яние из­лу­чения Штир­не­ра, вы на­кине­те на ме­ня сет­ку. Са­ми же вы бу­дете в изо­лиро­ван­ных кос­тю­мах.

— А что, ес­ли пря­мо ид­ти в этих за­щит­ных кос­тю­мах в дом Штир­не­ра и рас­пра­вить­ся с ним? Авось на этот раз он не зас­та­вит ме­ня ще­котать его брит­вой, вмес­то то­го что­бы пе­рере­зать ему гор­ло?

— Это зна­чит ид­ти на убий­ство…

— Ту­да ему и до­рога!

— …не толь­ко Штир­не­ра, но и тех, кто пой­дет его уби­вать. Штир­нер, ко­неч­но, до­рого про­даст свою жизнь. Пос­та­ра­ем­ся зах­ва­тить его жи­вым. Так бу­дет луч­ше, и по­беда бу­дет пол­ней.

Гот­либ встал. За ним под­ня­лись Ка­чин­ский и За­уер.

— Поз­воль­те вас поб­ла­года­рить… — на­чал Гот­либ.

— Не за что, — от­ве­тил Ка­чин­ский — Поб­ла­года­рите, ког­да Штир­нер бу­дет в на­ших ру­ках.

Гла­ва 12. НЕ­МАЯ ВОЙ­НА

Штир­нер си­дел в ка­бине­те за сто­лом над чер­те­жами и вдруг по­чувс­тво­вал не­удер­жи­мое же­лание вый­ти из до­ма. Он уже под­нялся и нап­ра­вил­ся к две­ри, как про­мель­кнув­шая мысль зас­та­вила его ос­та­новить­ся: что, ес­ли он сам ока­зал­ся под воз­дей­стви­ем чу­жой во­ли? Не­уже­ли они от­кры­ли его сек­рет и дей­ству­ют тем же ору­ди­ем? Оче­вид­но, их воз­дей­ствие еще не об­ла­дало дос­та­точ­ной си­лой: Штир­нер не по­терял спо­соб­ности рас­суждать. Но неп­ре­одо­лимое же­лание вый­ти на ули­цу он ощу­щал со­вер­шенно яс­но. Лег­кий хо­лодок про­шел по спи­не Штир­не­ра. Он по­гиб, ес­ли сей­час же не ос­во­бодит­ся от вли­яния чу­жой мыс­ли! Что де­лать? Как спас­ти се­бя? А его но­ги неп­ро­из­воль­но уже до­нес­ли его до две­ри. У две­ри ви­село шел­ко­вое драп­ри. Ря­дом про­ходи­ли ра­ди­ато­ры отоп­ле­ния. С чрез­вы­чай­ным уси­ли­ем во­ли Штир­нер сде­лал шаг в сто­рону, сор­вал шел­ко­вое драп­ри, на­кинул его на го­лову и уце­пил­ся ру­ками за ме­тал­ли­чес­кую тру­бу отоп­ле­ния. Тот­час же он по­чувс­тво­вал, как же­лание вый­ти на ули­цу умень­ши­лось. По­сыла­емые не­ведо­мым вра­гом элек­тро­маг­нитные то­ки быс­тро ухо­дили в зем­лю. Штир­нер вздох­нул с об­легче­ни­ем. Но это еще не спа­сение. На­до бы­ло об­ду­мать соз­давше­еся по­ложе­ние.

«В мо­ей ком­на­те, — ду­мал Штир­нер, — есть же­лез­ная клет­ка, в ко­торой я де­лал пер­вые опы­ты. Ес­ли бы проб­рать­ся ту­да, вой­ти в клет­ку, за­зем­лить­ся… Как-ни­будь от­си­жусь, а там вид­но бу­дет. Но ус­пею ли я до­бежать? Не ра­зобь­ет ли про­тив­ник мой во­левой им­пульс, как толь­ко я отой­ду от за­зем­ле­ния? Ес­ли бы еще не этот ли­ноле­ум на по­лу! Черт возь­ми! Ме­ня на­чина­ют бить мо­им же ору­жи­ем. Это сквер­но. Преж­де все­го на­до изо­лиро­вать­ся. У ме­ня есть ме­тал­ли­чес­кая сет­ка. Мож­но бу­дет на­кинуть ее на се­бя… По­том я сде­лаю нас­то­ящий кос­тюм. Но как дос­тать ее? Эль­за! На­до выз­вать Эль­зу».

Меж­ду Штир­не­ром и Эль­зой дав­но ус­та­новил­ся та­кой пол­ный кон­такт, что до­воль­но ему бы­ло по­думать, да­же без при­мене­ния ка­ких-ли­бо уси­лений из­лу­чения мыс­ли, как она не­мед­ленно яв­ля­лась. Штир­нер на­чал мыс­ленно при­зывать ее, как всег­да яс­но пред­став­ляя весь путь, ко­торый дол­жна та прой­ти. Но Эль­за не шла. Шел­ко­вая ма­терия на го­лове Штир­не­ра за­дер­жи­вала из­лу­чения…

— Прок­ля­тие! — Штир­нер при­от­крыл шелк и по­лу­об­на­жил го­лову. В ту же ми­нуту он по­чувс­тво­вал же­лание вый­ти из до­му. Штир­нер пос­пешно на­тянул на го­лову шелк и за­думал­ся. Од­ним гла­зом че­рез щел­ку в шел­ко­вой ма­терии он уви­дел не­дале­ко на сте­не кноп­ку элек­три­чес­ко­го звон­ка.

— Спа­сибо по­кой­но­му Гот­ли­бу, он вез­де на­сажал этих звон­ков. Мо­жет быть, мне удас­тся выз­вать слу­гу…

Зво­нок на­ходил­ся на рас­сто­янии двух мет­ров. Сколь­зя ру­кой по ме­тал­ли­чес­кой тру­бе, он стал приб­ли­жать­ся к звон­ку. Тру­ба окон­чи­лась. Сле­ду­ющий сек­тор отоп­ле­ния на­ходил­ся на рас­сто­янии се­миде­сяти сан­ти­мет­ров. Штир­нер наг­нулся, ле­вой ру­кой ух­ва­тил­ся за ко­нец тру­бы, а пра­вую про­тянул к тру­бе сле­ду­юще­го сек­то­ра, сле­дя в то же вре­мя, что­бы шелк не сполз с го­ловы. Для это­го он за­кусил края ма­терии зу­бами. Так пе­реб­рался он к сле­ду­юще­му сек­то­ру и, дер­жась за тру­бу, на­жал зво­нок.

— Что, ес­ли они пос­ла­ли вну­шение и слу­гам? Я про­пал…

Штир­нер с об­легче­ни­ем вздох­нул, ког­да вда­ли пос­лы­шались шар­ка­ющие ша­ги ста­рика Ган­са.

Ганс во­шел в ка­бинет и с не­воз­му­тимым ли­цом выш­ко­лен­но­го ла­кея, ко­торый умел скры­вать удив­ле­ние за мас­кой поч­ти­тель­нос­ти, стал пе­ред за­кутан­ным в шелк Штир­не­ром.

— Ганс, в мо­ей ком­на­те… — ска­зал Штир­нер и зап­нулся. Он еще ни­кого не пус­кал в свою ком­на­ту. «Э, те­перь не до то­го, — по­думал он. — Я смо­гу ему вну­шить, что­бы он за­был все, что уви­дит там». — В мо­ей ком­на­те на­ходит­ся ме­тал­ли­чес­кая сет­ка. При­неси­те ее не­мед­ленно сю­да. Вот вам ключ…

При­дер­жи­вая од­ной ру­кой шелк, как буд­то стыд­ли­во зак­ры­вая свою на­готу, Штир­нер вы­нул дру­гой ру­кой ключ и по­дал его Ган­су.

Ганс мол­ча уда­лил­ся и при­нес тон­кую ме­тал­ли­чес­кую сет­ку.

— Наб­рось­те на ме­ня!

Ста­рик ис­полнил при­каза­ние с та­ким при­выч­ным ви­дом, как буд­то он по­давал паль­то.

— Бла­года­рю вас, Ганс. Те­перь иди­те… Пос­той­те! Вы ни­чего не ис­пы­тыва­ете, Ганс? Ни­каких осо­бен­ных же­ланий? Ну, нап­ри­мер, вый­ти на ули­цу?

— Ку­да там на ули­цу! Ес­ли прав­ду ска­зать, гос­по­дин Штир­нер, я чувс­твую же­лание по­лежать… Боль­ные но­ги от­ды­ха про­сят!..

— А дав­но по­яви­лось у вас это же­лание?

— Да уж лет двад­цать к кро­вати ста­ло тя­нуть…

— Иди­те, Ганс!

Штир­нер быс­тро про­шел в свою ком­на­ту, по­мещав­шу­юся по­зади ка­бине­та.

— Ну по­годи­те! — сер­ди­то вор­чал он, при­водя в дви­жение ма­шины. Вни­зу за­гуде­ли мощ­ные мо­торы, за­горе­лись лам­пы, ма­шина за­рабо­тала. «Выс­трел» был пос­лан, и он дос­тиг це­ли.

В ок­рес­тнос­тях го­рода сто­ял боль­шой гру­зовой ав­то­мобиль, на пло­щад­ке ко­торо­го бы­ла ус­та­нов­ле­на ра­ди­ос­танция не сов­сем обыч­но­го ус­трой­ства. Это бы­ла стан­ция, спро­ек­ти­рован­ная по схе­ме Ка­чин­ско­го, для пе­реда­чи с уси­лени­ем из­лу­чений мыс­ли.

Шо­фер, За­уер и Гот­либ бы­ли в осо­бых кос­тю­мах, сде­лан­ных из тон­чай­шей про­волоч­ной сет­ки, прик­ры­вав­шей все те­ло, не ис­клю­чая ли­ца.

— На­ряд не сов­сем обыч­ный, — сме­ял­ся Ка­чин­ский, — но ес­ли мо­да уза­конит его, он по­кажет­ся да­же ори­гиналь­ным. В бу­дущем мы прос­то ста­нем де­лать в на­ших кос­тю­мах тон­чай­шую ме­тал­ли­чес­кую под­клад­ку. К со­жале­нию, я не знаю, как обой­тись без ву­али. Но ведь но­сили же ву­аль жен­щи­ны! А мы бу­дем из­го­тов­лять на­ши ву­али не тол­ще и не тя­желее шел­ко­вых.

— Сна­ряд пос­лан, — го­ворил Ка­чин­ский. — Я пос­лал Штир­не­ру при­каз вый­ти из до­ма и ид­ти сю­да.

— А как мы уз­на­ем, что сна­ряд по­пал в цель? — спро­сил Гот­либ.

— Я ду­маю, он так или ина­че из­вестит нас, ес­ли и не явит­ся, — ска­зал Ка­чин­ский. — Де­ло в том, что мы име­ем и ме­хани­чес­кую при­ем­ную ра­ди­ос­танцию, кро­ме на­шего собс­твен­но­го «при­ем­ни­ка» — моз­га. А в ней име­ет­ся при­бор, ав­то­мати­чес­ки за­писы­ва­ющий из­лу­чения дру­гой стан­ции.

И Штир­нер дей­стви­тель­но «из­вестил» их, хо­тя и со­вер­шенно не­ожи­дан­ным для на­пада­ющих об­ра­зом.

В тот мо­мент, ког­да Ка­чин­ский без изо­лиру­юще­го кос­тю­ма от­прав­лял но­вую «мысль-сна­ряд», он вдруг упал на пло­щад­ку ав­то­моби­ля, сде­лал по­пыт­ку под­нять­ся и упал сно­ва. Он хо­тел сесть, но го­лова, а за ним и все те­ло сва­лилось на сто­рону.

За­уер и Гот­либ бро­сились к Ка­чин­ско­му.

— Вы ра­нены? Кон­ту­жены? Как вы се­бя чувс­тву­ете? — спра­шива­ли они его. — Что у вас бо­лит?

— Ни­чего не бо­лит и чувс­твую се­бя впол­не здо­ровым, — от­ве­чал Ка­чин­ский, де­лая но­вую по­пыт­ку сесть и вновь па­дая на сто­рону, — но, черт возь­ми, я со­вер­шенно по­терял чувс­тво рав­но­весия!..

За­уер, Гот­либ и шо­фер бы­ли по­раже­ны. Гот­либ пос­пе­шил на­кинуть на Ка­чин­ско­го ме­тал­ли­чес­кую сет­ку, что­бы ог­ра­дить его от но­вых из­лу­чений.

— Ну да, ко­неч­но!.. Че­му же вы удив­ля­етесь? Штир­нер, оче­вид­но, па­рали­зовал моз­го­вые цен­тры, ко­торые уп­равля­ют рав­но­веси­ем. Од­на­ко он да­леко ушел в сво­их ра­ботах! Чувс­тво рав­но­весия — один из слож­ней­ших и на­име­нее раз­ра­ботан­ных воп­ро­сов. Про­фес­сор Бех­те­рев…

«А все-та­ки эти изоб­ре­тате­ли сов­сем осо­бая по­рода лю­дей, — ду­мал За­уер. — Его сва­лили с ног, и он бес­по­мощ­но ко­пошит­ся на зем­ле, как раз­давлен­ный червь, а сам рас­сужда­ет о сво­ей реф­лексо­логии!..»

— Это он на­роч­но, — про­дол­жал Ка­чин­ский, — что­бы по­казать сво­ему про­тив­ни­ку, с ка­ким опас­ным вра­гом нам при­ходит­ся иметь де­ло. Чувс­тво рав­но­весия…

— Это все очень ин­те­рес­но, гос­по­дин Ка­чин­ский, но сей­час нам на­до по­забо­тить­ся о ва­шем здо­ровье. Я ду­маю, — об­ра­тил­ся Гот­либ к За­уеру, — нам при­дет­ся на этот раз от­сту­пить и эва­ку­иро­вать на­шего пер­во­го ра­нено­го в этой не­обы­чай­ной вой­не, что­бы ока­зать ему ме­дицин­скую по­мощь.

Нес­мотря на про­тес­ты Ка­чин­ско­го, ко­торый хо­тел про­дол­жать ду­эль на рас­сто­янии, За­уер и Гот­либ ре­шили от­сту­пить.

— Пом­ни­те, что на вас ле­жит от­ветс­твен­ность за мил­ли­оны лю­дей. Что, ес­ли Штир­нер убь­ет вас или, ска­жем, ли­шит ра­зума?

— Ну что ж, едем… — со вздо­хом сог­ла­сил­ся Ка­чин­ский.

— Да, Штир­нер — опас­ный про­тив­ник, — про­дол­жал Ка­чин­ский, ле­жа в ав­то­моби­ле. — Он об­ла­да­ет бо­лее мощ­ным ору­ди­ем. И си­ла его пе­реда­чи так ве­лика по­тому, что он, оче­вид­но, поль­зу­ет­ся нап­равлен­ной вол­ной. Поп­ро­бу­ем и мы дей­ство­вать нап­равлен­ны­ми вол­на­ми!..

— Вы луч­ше ска­жите, как вы те­перь бу­дете жить без чувс­тва рав­но­весия?

— Мо­жет быть, мне удас­тся най­ти его! — от­ве­тил Ка­чин­ский.

Гот­либ с сом­не­ни­ем по­качал го­ловой.

Ка­чин­ский выг­ля­дел со­вер­шенно бес­по­мощ­ным. Он не мог да­же про­тянуть ру­ки, она тот­час па­дала в сто­рону как плеть, хо­тя все чле­ны его те­ла бы­ли со­вер­шенно нев­ре­димы.

— Пос­мотри­те, За­уер, нет ли ка­кой-ни­будь за­писи на лен­те ап­па­рата.

За­уер пос­мотрел. Лен­та бы­ла ис­пещре­на кри­выми ли­ни­ями.

— Здесь что-то на­чер­че­но, но я ни­чего не по­нимаю.

— Я ско­ро сде­лаю при­бор, ко­торый бу­дет пе­рево­дить эти зна­ки на бук­вы. — Ка­чин­ский сде­лал бе­зус­пешную по­пыт­ку про­тянуть из-под сет­ки ру­ку. — Под­не­сите к мо­им гла­зам лен­ту, За­уер! Так… гм… он хо­чет на­пугать ме­ня!.. Вот ка­кую мысль он из­лу­чил:

«Вы про­иг­ра­ли сра­жение, так как по­теря­ли свой единс­твен­ный шанс: зас­тать ме­ня врас­плох. Штир­нер».

— Пос­мотрим, кто по­бедит! — крик­нул Ка­чин­ский, в вол­не­нии под­нял го­лову, ко­торая тот­час же упа­ла на­зад. — О дь­явол! Но вы не за­пуга­ете ме­ня этим, Штир­нер!

Подъ­еха­ли к боль­ни­це. Ка­чин­ско­го пе­ренес­ли на ру­ках. Сте­ны ком­на­ты за­веси­ли ме­тал­ли­чес­ки­ми сет­ка­ми.

Вра­чи ни­чего не мог­ли по­нять в бо­лез­ни Ка­чин­ско­го, и ему приш­лось с улыб­кой объ­яс­нить им.

— К со­жале­нию, ме­дици­на бес­силь­на по­мочь вам, — ска­зал стар­ший врач, раз­во­дя ру­ками.

— Я знал это, — от­ве­тил Ка­чин­ский. — При­дет­ся соз­да­вать но­вую ме­дици­ну или при­бег­нуть к го­ме­опа­тии.

Врач не­доволь­но трях­нул го­ловой.

— Го­ме­опа­тия — шар­ла­танс­тво.

— Не всег­да, — улы­ба­ясь, от­ве­тил Ка­чин­ский. — Прин­цип го­ме­опа­тии — ле­чить по­доб­ное по­доб­ным. Вот в ка­ком смыс­ле я го­ворю о го­ме­опа­тии.

За­уер пер­вый по­нял мысль Ка­чин­ско­го.

— Вы хо­тите при­менить для ле­чения ваш мыс­ле­пере­да­ющий ап­па­рат?

— Ну ко­неч­но. Я пе­редам мо­ей «ма­шине-моз­гу» мысль, что мои моз­го­вые цен­тры, ве­да­ющие чувс­твом рав­но­весия, дол­жны вос­ста­новить свою де­ятель­ность, по­том сам вос­при­му это из­лу­чение, уси­лив его. Так как Штир­нер дей­ство­вал на рас­сто­янии, а я бу­ду под­вергать се­бя конт­рвоз­дей­ствию воз­ле са­мого ис­точни­ка из­лу­чения, то ду­маю, что мне удас­тся вер­нуть по­терян­ное чувс­тво рав­но­весия… Сде­ла­ем опыт!

Вра­чи с не­довер­чи­вым ин­те­ресом сле­дили за опы­том. Но ког­да Ка­чин­ский не­ожи­дан­но под­нялся с зем­ли и на­чал раз­ма­хивать ру­ками, стоя на од­ной но­ге, все за­ап­ло­диро­вали.

— Это пря­мо чу­до! — крик­нул мо­лодой врач.

— Ес­ли не бы­ла си­муля­ци­ей са­ма «бо­лезнь» Ка­чин­ско­го, — ти­хо про­вор­чал ста­рый врач.

Так бы­ло по­ложе­но на­чало но­вой ме­дици­не, по­лучив­шей впос­ледс­твии ши­рокое при­мене­ние в са­мых раз­личных об­ластях — от ле­чения нер­вных бо­лез­ней до со­вер­ше­ния без­бо­лез­ненных опе­раций без при­мене­ния нар­ко­за.

— Ска­жите, — спро­сил За­уер Ка­чин­ско­го, ког­да они ос­та­лись од­ни, — по­чему «удар», пос­ланный Штир­не­ром, по­разил толь­ко вас? Ведь ес­ли Штир­нер су­мел точ­но оп­ре­делить нап­равле­ние, от­ку­да пос­ла­но ва­ми мыс­ле­из­лу­чение, то его от­ветный луч мог встре­тить на пу­ти дру­гих лю­дей, не за­щищен­ных сет­ка­ми. По­чему же луч не за­дел их?

Ка­чин­ский по­думал.

— Я ду­маю, это уж не так труд­но объ­яс­нить. Штир­нер, по­лучив мое мыс­ле­из­лу­чение, мог тот­час про­ана­лизи­ровать его дли­ну, час­то­ту волн — сло­вом, все те ха­рак­терные осо­бен­ности, ко­торы­ми от­ли­ча­ет­ся моя пе­реда­ющая ра­ди­ос­танция, то есть мой мозг. Ведь каж­дый мозг из­лу­ча­ет элек­тро­вол­ны, нес­коль­ко от­ли­ча­ющи­еся от из­лу­чения моз­га дру­гих лю­дей. Ус­та­новив ха­рак­терные осо­бен­ности мо­его мыс­ле­из­лу­чения, Штир­нер пос­лал от­ветную «пу­лю», по­разив­шую ме­ня, на вол­не той же дли­ны и час­то­ты. И она вос­при­нята бы­ла толь­ко мною. Это са­мое ес­тес­твен­ное объ­яс­не­ние. Но я ду­маю, что он мог пос­лать из­лу­чение и «на предъ­яви­теля», ес­ли так мож­но вы­разить­ся.

— То есть?

— То есть он мог пос­лать мыс­ленное вну­шение: «у че­лове­ка, из­лу­чив­ше­го мысль про­тив ме­ня, дол­жны па­рали­зовать­ся дви­гатель­но-во­левые цен­тры». Я че­ловек, пос­лавший это из­лу­чение, зна­чит у ме­ня…

— Но раз­ве мож­но де­лать та­кие вну­шения? Бы­ли та­кие слу­чаи в прак­ти­ке гип­но­за?

— Не пом­ню, хо­тя ни­чего не­воз­можно­го в этом нет. Во вся­ком слу­чае, пер­вое объ­яс­не­ние мне са­мому ка­жет­ся про­ще и ло­гич­ней. Ну, с этим кон­че­но. Те­перь за де­ло! — бод­ро ска­зал Ка­чин­ский. — На этот раз мы по­пыта­ем­ся дей­ство­вать ина­че. Мы ок­ру­жим Штир­не­ра це­лым коль­цом на­ших «пу­шек» и бу­дем дей­ство­вать на не­го сра­зу со всех сто­рон. Ко­неч­но, он мо­жет па­риро­вать на­ши уда­ры, об­хо­дя круг сво­им нап­равлен­ным лу­чом. Но по­ка он бу­дет де­лать этот круг, каж­дая на­ша «пуш­ка» ус­пе­ет из­лу­чить по сна­ряду мыс­ли.

— А что, ес­ли нам нап­ра­вить на­ши из­лу­чения и на слуг в до­ме? Ведь ес­ли мы зас­та­вим их уй­ти из до­му, Штир­не­ру не­кому бу­дет при­носить пи­щевые про­дук­ты, он бу­дет об­ре­чен на го­лод и при­нуж­ден бу­дет сдать­ся, — ска­зал Гот­либ.

— Прек­расно. Мы при­меним и этот спо­соб, — сог­ла­сил­ся Ка­чин­ский.

Сроч­но бы­ли из­го­тов­ле­ны ра­ди­ома­шины, из­лу­ча­ющие мысль. Ког­да все бы­ло го­тово, «глав­но­коман­ду­ющий» вы­ехал на по­зицию с трид­цатью «ору­ди­ями», ко­торые бы­ли рас­став­ле­ны вок­руг го­рода на рас­сто­янии нес­коль­ких ки­ломет­ров.

Ка­чин­ский от­пра­вил Штир­не­ру уль­ти­матум:

«На­ши мыс­ле­из­лу­чения дол­жны убе­дить вас в том, что нас­тал ко­нец ва­шему ис­клю­читель­но­му ис­поль­зо­ванию но­вой си­лы — пе­реда­чи мыс­ли на рас­сто­яние. На­рав­не с ва­ми этой си­лой вла­де­ют дру­гие. Даль­ней­шая борь­ба при та­ких ус­ло­ви­ях бес­смыс­ленна. Она толь­ко уси­лит об­щес­твен­ные бедс­твия и стра­дания масс. Ес­ли да­же вы изо­лиру­ете лич­но се­бя от вли­яния на­ших мыс­ле­из­лу­чений, мы па­рали­зу­ем ва­шу раз­ру­шитель­ную де­ятель­ность; на вся­кое ва­ше мыс­ле­из­лу­чение мас­со­вого ха­рак­те­ра мы от­ве­тим кон­триз­лу­чени­ем, контрпри­казом. Мы мо­жем га­ран­ти­ровать ос­тавле­ние вас жи­вым при не­мед­ленном вы­пол­не­нии сле­ду­ющих ус­ло­вий:

1. Не­мед­ленно вер­нуть нор­маль­ное сос­то­яние и сво­боду во­ли всем под­вер­гшим­ся дей­ствию ва­ших мыс­ле­из­лу­чений.

2. Со­вер­шенно прек­ра­тить в даль­ней­шем вся­кое мыс­ле­из­лу­чение с ва­шей сто­роны.

3. Сдать все ма­шины и элек­тро­ус­та­нов­ку, об­слу­жива­ющие мыс­ле­из­лу­чения.

В слу­чае ва­шего от­ка­за или не­полу­чения от­ве­та я не ос­та­нов­люсь пе­ред край­ни­ми средс­тва­ми.

Ка­чин­ский».

В то же мгно­вение он от­пра­вил и мыс­ленный при­каз всем слу­гам Штир­не­ра бе­жать из до­ма.

Но Штир­нер был на­гото­ве.

Он про­читал ав­то­мати­чес­ки за­писан­ную мыс­ле­ради­ог­рамму и тот­час от­пра­вил от­вет:

«Я сло­жу ору­жие тог­да, ког­да сам най­ду это нуж­ным».

Вдруг он за­метил, что слу­ги бе­гут из до­ма. Он сра­зу по­нял при­чину это­го бедс­твия и пос­лал силь­ней­шее из­лу­чение с при­казом вер­нуть­ся.

Слу­ги за­мета­лись, как в пла­мени по­жара. Пе­рек­ре­щива­ющи­еся из­лу­чения двух про­тиво­полож­ных мыс­лей бро­сали их из сто­роны в сто­рону, и они ме­тались по до­му. Два «же­лания» раз­ди­рали их од­новре­мен­но: бе­жать из до­ма во что бы то ни ста­ло и ни в ко­ем слу­чае не по­кидать его. Лю­ди то бро­сались к две­рям, то бе­жали об­ратно. Не­кото­рые из них цеп­ля­лись за ме­бель, ко­сяки две­рей, ото­питель­ные тру­бы, что­бы удер­жать­ся на мес­те. И вся эта не­обы­чай­ная су­ета про­ис­хо­дила без еди­ного зву­ка.

Из­лу­чения Штир­не­ра бы­ли бли­же и, оче­вид­но, силь­нее. Они удер­жи­вали слуг. Пос­те­пен­но слу­ги вер­ну­лись на свои мес­та.

А в это вре­мя Штир­нер уже пос­лал но­вое из­лу­чение мыс­ли.

Он под­нял по­голов­но все на­селе­ние, еще ос­тавше­еся в го­роде, и дал при­каз ид­ти и раз­ру­шить ма­шины вра­гов.

И лю­ди бро­сились из го­рода, как при зем­летря­сении, вы­пол­нять при­каз Штир­не­ра. Эта ата­ка бы­ла не­ожи­дан­ной. И тол­пе уда­лось раз­бить нес­коль­ко мыс­ле­пере­дат­чи­ков. Но боль­шинс­тво бой­цов Ка­чин­ско­го вов­ре­мя по­няли зна­чение бе­гущей тол­пы и из­лу­чили вол­ны па­ники. И лю­ди за­мета­лись в бе­шеном хо­рово­де, сме­шались в во­дово­роте двух из­лу­чений, не бу­дучи в си­лах ни вер­нуть­ся, ни нас­ту­пать…

Штир­нер и не на­де­ял­ся на пол­ный ус­пех этой ата­ки. Ему нуж­но бы­ло толь­ко от­влечь вни­мание для глав­но­го уда­ра. Он нап­равлял вол­ны в раз­ные сто­роны, по кру­гу, и вра­ги, не за­щищен­ные сет­кой или не­ос­то­рож­но от­кры­вав­шие этот не­удоб­ный на­ряд, па­дали, по­ражен­ные па­рали­чом, бе­зуми­ем. Этих ра­неных от­во­зили в тыл или ле­чили до­воль­но ус­пешно по спо­собу Ка­чин­ско­го. На­пада­ющие не уни­мались. Их бы­ло боль­ше, они пос­пешно за­меня­ли вы­быв­ших из строя, ста­нови­лись у сво­их мыс­ле­от­пра­витель­ных ма­шин и из­лу­чали мыс­ле­вол­ны день и ночь.

Штир­нер за­сыпал на нес­коль­ко ча­сов в сво­ем изо­лиру­ющем кос­тю­ме, но спать дол­го бы­ло опас­но. Мож­но бы­ло ожи­дать фи­зичес­ко­го на­паде­ния. Он одел в изо­лиру­ющие кос­тю­мы всех слуг и во­ору­жил их.

Штир­нер ус­тал, но не сда­вал­ся. Он спеш­но за­кан­чи­вал но­вое усо­вер­шенс­тво­вание сво­ей пе­реда­точ­ной ма­шины, ко­торая, по его мне­нию, дол­жна бы­ла при­вес­ти в не­год­ность ма­шины его вра­гов.

Вой­на про­дол­жа­лась нес­коль­ко дней.

Од­нажды, пе­реда­вая мыс­ле­из­лу­чения, па­рали­зовав­шие воз­дей­ствие Штир­не­ра, Ка­чин­ский сто­ял на ав­то­моби­ле без изо­ляци­он­но­го пок­ры­вала. Вдруг он сос­ко­чил с ав­то­моби­ля и ку­да-то по­бежал. За­уер, зак­рывшись с го­ловой изо­ляци­он­ной сет­кой, спал на бре­зен­те, а де­журив­ший Гот­либ в пер­вую ми­нуту не при­дал зна­чения бегс­тву Ка­чин­ско­го.

Бы­ла тем­ная ночь. Про­жек­то­ры не за­жига­лись, что­бы не об­на­ружить мес­то­нахож­де­ния мыс­ле­пере­дат­чи­ка. Прош­ло нес­коль­ко ми­нут, а Ка­чин­ский не воз­вра­щал­ся. Гот­ли­ба ста­ло ох­ва­тывать чувс­тво бес­по­кой­ства. Он раз­бу­дил За­уера и со­об­щил ему о бегс­тве Ка­чин­ско­го.

— Что вы на­дела­ли! — зак­ри­чал За­уер. — Не­уже­ли вы не по­няли, что Ка­чин­ский по­пал под нап­равлен­ный луч Штир­не­ра? Он по­гиб. Сколь­ко вре­мени прош­ло с тех пор, как он убе­жал?

— Ми­нут де­сять. Он спо­кой­но со­шел с ав­то­моби­ля, — оп­равды­вал­ся Гот­либ. — Я ду­мал, мо­жет быть, он по­шел по де­лу.

— Ну мож­но ли так оп­росто­воло­сить­ся, Гот­либ? — За­уер сбро­сил пок­ры­вало — для ско­рос­ти ра­боты они на­киды­вали на се­бя толь­ко ме­тал­ли­чес­кие пок­ры­вала — и из­лу­чил мысль:

«Ка­чин­ский, вер­ни­тесь! Ка­чин­ский, вер­ни­тесь!..»

В тот же мо­мент За­уер сос­ко­чил с ав­то­моби­ля и по­бежал в тем­но­ту.

— Мы про­пали!.. — ус­лы­шал Гот­либ уда­ля­ющий­ся го­лос За­уера.

Гот­либ до­гадал­ся от­дать при­каз шо­феру пе­ре­ехать в дру­гое мес­то, что­бы вый­ти из зо­ны воз­дей­ствия нап­равлен­но­го из­лу­чения. Спеш­но он дал мыс­лепри­каз всем пе­редат­чи­кам из­лу­чать мысль:

«Ка­чин­ский и За­уер, вер­ни­тесь!..»

Мысль бы­ла из­лу­чена од­новре­мен­но двад­цатью мыс­ле­пере­дат­чи­ками. Ми­нут че­рез де­сять из тем­но­ты по­каза­лась тем­ная, ка­ча­юща­яся впе­ред и на­зад сог­ну­тая фи­гура, как буд­то она шла про­тив силь­ней­ше­го вет­ра. Это был За­уер. Его уда­лось спас­ти. Но Ка­чин­ский, оче­вид­но, слиш­ком близ­ко по­дошел к оча­гу лу­че­из­лу­чения со все уси­лива­ющей­ся мощ­ностью воз­дей­ствия, и рас­се­ян­ное из­лу­чение иду­щих на­угад мыс­ле­пере­дат­чи­ков уже не смог­ло вер­нуть его.

— Ско­рей пок­ры­вало! — вскрик­нул За­уер. Гот­либ на­кинул на За­уера ме­тал­ли­чес­кую сет­ку.

— Спа­сибо, Гот­либ. На этот раз вы хо­рошо сде­лали. Вы спас­ли ме­ня… Но ес­ли бы вы зна­ли, что я пе­режил, ког­да ме­ня дер­га­ло!.. Шаг впе­ред, два на­зад… Пре­пога­ное чувс­тво! Ка­чин­ский вер­нулся?

— Увы, нет.

— Бед­ный Ка­чин­ский! Он по­гиб… По­гиб не вов­ре­мя… Без не­го мы не спра­вим­ся со Штир­не­ром.

— Бу­дем про­дол­жать борь­бу, За­уер. Мы уме­ем об­ра­щать­ся с ма­шина­ми. На­конец, ес­ли нам не удас­тся зах­ва­тить Штир­не­ра в плен мыс­ли­тель­ным при­казом, по­пыта­ем­ся на­пасть на не­го со ста­рым ору­жи­ем в ру­ках. Оде­нем в изо­ляци­он­ные одеж­ды боль­шой от­ряд, во­ору­жим­ся до зу­бов и про­ник­нем к не­му в дом. Изо­ляция сох­ра­нит нас от из­лу­чения, а пу­ли, к счастью, не под­да­ют­ся вну­шению… И мы при­кон­чим его!

Гла­ва 13. «ЧЕР­ТОВ­СКИ ИН­ТЕ­РЕС­НАЯ НОЧЬ»

Ка­чин­ский, поч­ти па­дая от ус­та­лос­ти, под­бе­жал к до­му Эль­зы Глюк.

Его, оче­вид­но, жда­ли. Пе­ред ним рас­кры­лись две­ри. Пры­гая че­рез нес­коль­ко сту­пеней, Ка­чин­ский вбе­жал на вто­рой этаж и, тя­жело ды­ша, вы­тирая пот со лба, во­шел в ка­бинет и в из­не­може­нии опус­тился в крес­ло.

Дверь из ком­на­ты Штир­не­ра от­кры­лась. На по­роге по­явил­ся че­ловек, весь пок­ры­тый ме­тал­ли­чес­кой сет­кой с гус­той ме­тал­ли­чес­кой ву­алью на го­лове, со­вер­шенно скры­вав­шей чер­ты ли­ца. Это был Штир­нер.

— Ва­ша фа­милия? — спро­сил он.

— Ка­чин­ский.

— По­ляк?

— Рус­ский.

Штир­нер по­мол­чал.

— Вы мой плен­ник, — на­чал он пос­ле па­узы. — Вы зна­ете, что я мо­гу ос­та­новить ва­ше ды­хание и вы ум­ре­те му­читель­ной смертью от удушья. Я мо­гу сде­лать из вас по­кор­но­го ра­ба. Я все мо­гу сде­лать с ва­ми.

— Я знаю, — от­ве­тил Ка­чин­ский. — И это дос­та­вит вам удо­воль­ствие?

Штир­нер опять по­мол­чал.

— Вой­на не зна­ет по­щады, — про­дол­жал Ка­чин­ский. — Я об­ре­чен и знаю это, но вы то­же об­ре­чены. И уж ес­ли со мной по­кон­че­но и я лич­но боль­ше не опа­сен вам, то поз­воль­те мне, как уче­ному, об­ра­тить­ся к вам с прось­бой.

— Го­вори­те.

— Я хо­чу ос­мотреть ва­ши изоб­ре­тения. Мне ин­те­рес­но уз­нать, ка­ким пу­тем шли вы в ва­ших изыс­ка­ни­ях, как сконс­тру­иро­ваны ва­ши ап­па­раты.

Штир­нер был удив­лен. Он по­думал нем­но­го, по­том по­дошел к Ка­чин­ско­му и про­тянул ему ру­ку.

Но Ка­чин­ский не при­нял ру­копо­жатия.

Штир­нер от­сту­пил на­зад и спря­тал ру­ку под сет­ку.

— Вот как! У вас там, в Рос­сии, все та­кие ге­рои? — с нас­мешкой спро­сил он.

— Я не ви­жу ге­рой­ства в том, что от­ка­зал­ся по­жать ва­шу ру­ку, — прос­то от­ве­тил Ка­чин­ский. — Мы сто­им на двух по­люсах, и моя ру­ка слиш­ком да­лека от ва­шей, вот и все.

— Хо­рошо. Я удов­летво­рю ва­шу прось­бу и, по­жалуй, ос­тавлю вам жизнь до ут­ра, ес­ли вы сог­ла­ситесь дать при­каз сво­им со­рат­ни­кам прек­ра­тить из­лу­чения до де­вяти ча­сов ут­ра.

Ка­чин­ский по­думал. В кон­це кон­цов нес­коль­ко ча­сов «пе­реми­рия» не име­ют зна­чения. И по­том ему хо­телось со­об­щить сво­им, что он жив.

— Я сог­ла­сен.

Штир­нер про­вел Ка­чин­ско­го в свою ком­на­ту, где бы­ла ус­та­нов­ле­на мыс­ле­из­лу­ча­ющая стан­ция.

— А это что та­кое? — спро­сил Ка­чин­ский, об­ра­щая вни­мание на не­боль­шой ящик из про­волоч­ной сет­ки, в ко­тором мог по­мес­тить­ся че­ловек в си­дячем по­ложе­нии. — Вы так­же прош­ли че­рез это?

— Да, — от­ве­тил Штир­нер. — Это моя же­лез­ная клет­ка, ко­торой я поль­зо­вал­ся в сво­их опы­тах, что­бы ус­та­новить на­личие элек­тро­маг­нитных волн, из­лу­ча­емых моз­гом.

— Уди­витель­но! — ска­зал Ка­чин­ский. — Мы шли оди­нако­вым пу­тем!

— Но ра­зош­лись в пу­ти. Из­воль­те из­лу­чить при­каз ва­шему шта­бу.

Ка­чин­ский сос­ре­дото­чил­ся пе­ред ап­па­ратом и пе­редал при­каз. Штир­нер тот­час про­верил вер­ность пе­реда­чи по ав­то­мати­чес­кой за­писи.

Че­рез че­тыре се­кун­ды та же лен­та да­ла от­вет.

«Дай­те до­каза­тель­ства, что это го­ворит Ка­чин­ский», — из­лу­чил мысль За­уер.

Ка­чин­ский пе­редал со­дер­жа­ние их пос­ледних раз­го­воров, а так­же бе­сед в Мос­кве. Ви­димо, За­уер удов­летво­рил­ся.

«До де­вяти ча­сов ут­ра ни од­но­го из­лу­чения и на­паде­ния не бу­дет.

За­уер».

— Ну вот и прек­расно, — ска­зал Штир­нер. — А те­перь я зап­ру вас в ка­бине­те и по­кажу все свои чер­те­жи. Вы про­веде­те ин­те­рес­ную ночь! — Штир­нер зак­рыл дверь ка­бине­та на за­мок и по­ложил ключ се­бе в кар­ман. — Са­дитесь вот здесь, у сто­ла. Мне нуж­но кое-что пе­редать из мо­ей ком­на­ты.

— Но я на­де­юсь, что вы не ис­поль­зу­ете пе­реми­рия во вред нам?

— Не бес­по­кой­тесь. Эта мыс­ле­пере­дача бу­дет час­тно­го, так ска­зать, се­мей­но­го ха­рак­те­ра. — Штир­нер ус­мехнул­ся и про­шел в свою ком­на­ту.

Где-то вни­зу за­шумел мо­тор. Че­рез чет­верть ча­са Штир­нер вы­шел из ком­на­ты.

— Ну, вот и я! — И, вы­нув из шка­фа пач­ку с чер­те­жами, он бро­сил их на стол. — Нас­лаждай­тесь! Здесь вы най­де­те все, вплоть до пла­на до­ма. Вы ви­дите, я не скры­ваю ни­чего. Мощ­ные ди­намо-ма­шины я ус­та­новил в под­ва­ле.

Штир­нер за­мол­чал, по­ходил по ка­бине­ту, по­том, кру­то обер­нувшись, спро­сил Ка­чин­ско­го:

— Вы не удив­ле­ны мо­им по­веде­ни­ем? Я не убил вас, пред­ло­жил вам, мо­ему вра­гу, оз­на­комить­ся с мо­ими во­ен­ны­ми тай­на­ми — вот с эти­ми чер­те­жами.

— Нет, не удив­лен. Ес­ли вы не уби­ли ме­ня и пре­дос­та­вили воз­можность оз­на­комить­ся с эти­ми пла­нами, зна­чит, на это у вас есть свои со­об­ра­жения. По­это­му я и не спе­шу вы­ражать ни удив­ле­ния, ни бла­годар­ности за ваш «ве­лико­душ­ный» пос­ту­пок.

— Вы пра­вы. Я пос­ту­паю так не из ве­лико­душия… — Штир­нер по­мол­чал. Он буд­то ко­лебал­ся, рас­крыть ли ему пе­ред Ка­чин­ским при­чину сво­его по­веде­ния. По­том он мед­ленно, как бы че­рез си­лу, ска­зал: — Я про­иг­рал сра­жение.

— Ра­зуме­ет­ся, — быс­тро от­ве­тил Ка­чин­ский, — вы про­иг­ра­ли. С тех пор как ва­ша тай­на от­кры­та, — а из­вес­тна она те­перь не од­но­му мне, — ва­ша мо­нопо­лия кон­че­на. Ва­ша власть рас­ко­лолась над­вое, и даль­ней­шая борь­ба…

— Неп­равда! — крик­нул Штир­нер и топ­нул но­гой. — Я еще не пус­тил в ход всех мо­их средств. Я ушел да­леко по срав­не­нию с ва­ми по пу­ти усо­вер­шенс­тво­вания мо­их при­боров. Я имею еще не­ведо­мое вам изоб­ре­тение. Ак­ку­муля­ция волн и мыс­ли мил­ли­онов лю­дей, чу­довищ­ные уси­лите­ли… Ес­ли бы я пус­тил сей­час все это в ход, то я раз­да­вил бы вас, заг­лу­шил бы ко­мари­ное жуж­жа­ние ва­ших мыс­ле­из­лу­чений, как свер­хмощ­ная ра­ди­ос­танция глу­шит сла­бое ле­пета­ние ра­ди­оли­липу­тов. Я пя­тиде­сяти­тысяч­ная ки­ловат­тная стан­ция, а ва­ши ре­сур­сы по срав­не­нию с мо­ей мощ­ностью…

— И все-та­ки вы по­беж­де­ны!

— Не там, где вы ду­ма­ете. Не в тех­ни­ке…

— А в чем же?

— Я взял на се­бя но­шу не по си­лам. То, что я за­те­ял, бы­ло бес­смыс­ли­цей. Что­бы влас­тво­вать над ми­ром так, как хо­тел это сде­лать я, на­до бы­ло стать из­лу­ча­ющей во­лю ма­шиной. Я же все­го толь­ко че­ловек. И я из­не­мог. Я ис­то­щил свою во­лю, ис­то­щив чис­то фи­зичес­кий за­пас сво­ей нер­вной энер­гии. Вот вам од­на из при­чин мо­его по­раже­ния. Те­перь все рав­но. Кон­че­но! Возь­ми­те эти чер­те­жи, ис­поль­зуй­те их, как хо­тите, сде­лай­те их об­щим дос­то­яни­ем.

Штир­нер пос­мотрел на ча­сы и вздрог­нул.

— Вот и все. Вы­пол­ни­те стро­го на­ши ус­ло­вия. Это со­вер­шенно не­об­хо­димо для ме­ня. На вся­кий слу­чай — уж не по­сетуй­те — я зап­ру вас и, кро­ме то­го, ос­тавлю вот этих сто­рожей. — И Штир­нер по­казал на трех ог­ромных до­гов тиг­ро­вой мас­ти. — Они уме­ют ис­полнять при­каза­ния. Имей­те в ви­ду, что при пер­вой ва­шей по­пыт­ке про­ник­нуть в мою ком­на­ту или по­пыт­ке к бегс­тву они ра­зор­вут вас на час­ти. — И Штир­нер вы­шел из ка­бине­та, за­перев дверь сна­ружи.

Ка­чин­ский рас­крыл боль­шую пап­ку. В ней хра­нились лис­тки, ис­пещрен­ные ма­тема­тичес­ки­ми вы­чис­ле­ни­ями и фор­му­лами, пла­ны, чер­те­жи, схе­мы. Весь этот ус­ловный язык, не­понят­ный для не­пос­вя­щен­ных, был ясен и по­нятен Ка­чин­ско­му. Циф­ры и фор­му­лы прев­ра­щались в мыс­ли, мыс­ли — в об­ра­зы. Строй­ные ко­лон­ны цифр и букв от­ра­жали ра­боту же­лез­ной ло­гики ума, их соз­давше­го. Ка­чин­ский вос­хи­щал­ся ори­гиналь­ностью за­мыс­ла, кра­сотою мыс­ли, сме­лостью пос­тро­ения, как шах­матный иг­рок вос­хи­ща­ет­ся пар­ти­ей шах­матно­го ма­эс­тро. Ка­чин­ский ско­ро уг­лу­бил­ся в чер­те­жи и за­был обо всем на све­те.

Сре­ди во­роха бу­маг Ка­чин­ский на­шел за­пис­ную тет­радь. Это бы­ло неч­то вро­де днев­ни­ка, ко­торый вел Штир­нер. Бег­лые за­мет­ки, без дат. От­рывки мыс­лей, наб­роски схем, сде­лан­ные то­роп­ли­вой ру­кой. Вы­пис­ки из книг. До­маш­ние сче­та. Ка­чин­ский прос­мотрел нес­коль­ко стра­ниц.

— Од­на­ко это ин­те­рес­нее, чем я ду­мал, — про­шеп­тал он и стал пог­ло­щать стра­ницу за стра­ницей…

«Но­вый год. Что при­несет он? Был у Ге­ре! Про­фес­сор не в ду­хе. Шим­панзе Фриц за­болел и по­ранил Ге­ре ру­ку (уку­сил).

Чи­тал „Гу­сени­цы на де­реве“. Ес­ли на­чать раз­дра­жать од­ну гу­сени­цу так, что она нач­нет сок­ра­щать­ся, то со­сед­ние гу­сени­цы так­же нач­нут сок­ра­щать мыш­цы и кор­чить­ся. Чем объ­яс­нить?

Фри­цу луч­ше. Ру­ка Ге­ре под­жи­ла. Ста­рик, ка­жет­ся, бо­ял­ся за­раже­ния кро­ви. Го­ворил ему о гу­сени­цах. Толь­ко ту­ману на­пус­тил в сво­их „объ­яс­не­ни­ях“ и ни­чего не объ­яс­нил. Ус­ловный реф­лекс. Так же, как пла­чут де­ти, ви­дя дру­гого пла­чуще­го ре­бен­ка. Но в том-то и де­ло, что гу­сени­цы из­ви­ва­ют­ся, ес­ли ве­рить со­об­ще­нию, не ви­дя той, ко­торую раз­дра­жа­ют паль­ца­ми.

Прач­ка ог­ра­била: три мар­ки двад­цать пять пфен­ни­гов за стир­ку! На­до бу­дет по­ис­кать прач­ку по­дешев­ле. Не хва­тило на кни­гу.

Ар­ре­ни­усу (кни­гу ко­торо­го я не мо­гу ку­пить из-за прач­ки) уда­лось об­на­ружить в рас­тво­рах, со­дер­жа­щих в сво­ем сос­та­ве со­ли, кис­ло­ты или ос­но­вания и про­водя­щих хо­рошо элек­три­чес­кий ток, рас­па­дение ней­траль­ных в элек­три­чес­ком от­но­шении мо­лекул рас­тво­рен­ных со­лей на за­ряжен­ные элек­три­чес­ки час­ти, ко­торые по­лучи­ли наз­ва­ние и­онов (вот он, и­он, — „стран­ник“, от­ще­пив­ший­ся элек­трон)…

Хо­зя­ин тре­бу­ет за квар­ти­ру. Обе­ща­ет вы­селить. На­до бу­дет опять взять­ся за пе­рево­ды.

Кор­ми­ли пу­деля под му­зыку. Я иг­рал на флей­те. Зак­реплял ус­ловный реф­лекс. Пос­ле ра­боты про­фес­сор Ге­ре со­вер­шал свою обыч­ную про­гул­ку и про­водил ме­ня. До­рогой он рас­ска­зал мне лю­бопыт­ную вещь. Он уве­ря­ет, что ес­ли взять па­ру на­секо­мых, сам­ца и сам­ку, раз­лу­чить их — сам­ку по­садить в ма­лень­кую кле­точ­ку, а сам­ца вы­нес­ти за го­род на зна­читель­ное рас­сто­яние и там вы­пус­тить, — то са­мец при­летит к сам­ке. Как он най­дет до­рогу? Про­фес­сор Ге­ре го­ворит, что у на­секо­мых хо­рошо раз­ви­та зри­тель­ная па­мять и что в этом нет ни­чего уди­витель­но­го. Мно­гие на­секо­мые (пче­лы) об­ла­да­ют та­кой па­мятью. Но мне ка­жет­ся это неп­равдо­подоб­ным. Как толь­ко по­явят­ся на­секо­мые, про­делаю та­кой опыт, при­чем я сам­ца по­несу за го­род в зак­ры­той ко­робоч­ке.

Ге­ре вы­резал со­баке од­но моз­го­вое по­луша­рие. Опе­рация, ка­жет­ся, не сов­сем удач­но прош­ла. Бед­ная со­бака! Во­ет еще жа­лоб­нее, чем вы­ла с обе­ими по­ловин­ка­ми моз­га. Я впрыс­нул ей мор­фий — ус­по­ко­илась. Я за­метил, что ус­по­ка­ива­ющее дей­ствие мор­фия бы­ло пе­ри­оди­чес­ким: со­бака за­тиха­ла пос­те­пен­но, па­узы меж­ду при­пад­ка­ми ста­нови­лись все длин­нее. Ког­да же мор­фий пе­рес­тал дей­ство­вать, та­кая же пе­ри­одич­ность наб­лю­далась и в во­зоб­новле­нии бо­левых ощу­щений.

Мне пос­час­тли­вилось: по­лучил кни­гу для пе­рево­да. Хи­мию. Труд­ную. Но за­то мне вы­дали аванс, и я удов­летво­рил сво­их са­мых на­зой­ли­вых кре­дито­ров: хо­зя­ина квар­ти­ры, в том чис­ле и на­шей ко­нуры, и ла­воч­ни­ка. В хи­мии, ока­зыва­ет­ся, есть не ма­ло лю­бопыт­но­го. Се­год­ня, пе­рево­дя, уз­нал, что во мно­гих хи­мичес­ких про­цес­сах наб­лю­да­ет­ся пе­ри­одич­ность. Нап­ри­мер, ес­ли влить в склян­ку ртуть, а на ртуть на­лить пе­рекись во­доро­да из­вес­тной кон­цен­тра­ции, то меж­ду ртутью и пе­рекисью во­доро­да нач­нет про­ис­хо­дить хи­мичес­кий про­цесс, зак­лю­ча­ющий­ся в том, что пе­рекись во­доро­да раз­ла­га­ет­ся на во­ду и кис­ло­род. И как по­казы­ва­ет за­пись, пе­ри­оди­чес­ки наб­лю­да­ет­ся за­мед­ле­ние и ус­ко­рение вы­деле­ния кис­ло­рода. Са­мое же лю­бопыт­ное то, что на эти пе­ри­оди­чес­кие ре­ак­ции яды и нар­ко­тики про­из­во­дят сво­еоб­разное дей­ствие, как и на че­лове­чес­кий ор­га­низм! Не го­ворит ли это за то, что в ор­га­низ­ме че­лове­ка и жи­вот­но­го про­ис­хо­дят, по су­щес­тву, со­вер­шенно та­кие же хи­мичес­кие ре­ак­ции? Не уди­витель­но ли — мор­фий про­из­во­дит на ре­ак­ции в склян­ке ла­бора­тории та­кое же ус­по­ка­ива­ющее дей­ствие, как и на со­баку, ко­торую мы опе­риро­вали?

Раз­ные на­уки иног­да не­ожи­дан­но сбли­жа­ют­ся.

Мы про­из­во­дили с про­фес­со­ром Ге­ре опы­ты, изу­чая про­цес­сы утом­ле­ния. Утом­ле­ние гла­за. Пур­пур, раз­ло­жив­ший­ся на све­ту, вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся в тем­но­те.

Раз­дра­жение нер­ва мож­но до­водить пов­торны­ми воз­бужде­ни­ями до из­вес­тно­го пре­дела, за­тем нас­ту­па­ет ре­ак­ция, и нерв прос­то пе­рес­та­ет ре­аги­ровать на раз­дра­жения. Пе­ри­од чувс­тви­тель­нос­ти нер­ва за­висит от пол­но­го раз­ло­жения чувс­тви­тель­но­го ве­щес­тва в нем. (Та­ким чувс­тви­тель­ным ве­щес­твом, нап­ри­мер, в гла­зу ока­зыва­ет­ся пур­пур.)

Что ка­са­ет­ся нер­вных цен­тров, рас­по­ложен­ных вы­ше спин­но­го моз­га, то раз­дра­жение их элек­три­чес­твом вы­зыва­ет пе­ри­оди­чес­кие „ре­ак­ции“, не за­вися­щие от пе­ри­ода дей­ству­юще­го то­ка и ха­рак­те­ра раз­дра­жения. Дви­гатель­ные воз­бужде­ния, пе­реда­ва­емые от цен­тра мыш­цам, про­ис­хо­дят от 16 до 30 раз в се­кун­ду. (То­же пе­ри­одич­ность, как и в хи­мичес­ких про­цес­сах.)

Ге­ре на­ходит у ме­ня за­меча­тель­ные спо­соб­ности к дрес­си­ров­ке со­бак. По­жалуй, ес­ли бы я на­чал выс­ту­пать в цир­ке, то за­рабо­тал бы боль­ше, чем пе­рево­дами. А до про­фес­су­ры еще да­леко! Да и что даст про­фес­су­ра? На­до­ела нуж­да.

12 мая — ве­ликий день! Я ос­та­вил у се­бя в ма­лень­кой кле­точ­ке у от­кры­того ок­на ба­боч­ку-сам­ку, а сам­ца в зак­ры­той ко­робоч­ке от­нес за го­род и там вы­пус­тил. Я очень бо­ял­ся, что са­мец по­пор­тит кры­лыш­ки и не в сос­то­янии бу­дет ле­теть. Они дей­стви­тель­но нем­но­го пос­тра­дали, но ба­боч­ка-са­мец по­лете­ла по нап­равле­нию к го­роду. Я вер­нулся, ее еще не бы­ло. Но при­мер­но че­рез час ба­боч­ка при­лете­ла и на­чала кру­жить­ся пе­ред сво­ей пле­нен­ной под­ру­гой. Я от­пустил обе­их на сво­боду. Я был по­ражен. Как уне­сен­ная мною за го­род ба­боч­ка наш­ла до­рогу об­ратно? Она бы­ла наг­лу­хо зак­ры­та и не ви­дела до­роги. Ге­ре оши­ба­ет­ся. Ба­боч­ка вер­ну­лась, ру­ководс­тву­ясь ка­ким-то не­ведо­мым нам чуть­ем. Что это за чутье? И еще мне вспом­ни­лись гу­сени­цы. А они ка­ким чуть­ем зна­ют, что од­на из них су­дорож­но из­ви­ва­ет­ся в чь­их-то паль­цах? Я ду­мал весь день…

И вдруг мне по­каза­лось, что я от­га­дал за­гад­ку, что я у по­рога ка­кого-то ог­ромно­го от­кры­тия. Мо­жет быть, это и есть то, что зо­вут ин­ту­ици­ей? Не­пос­редс­твен­ное, вне­зап­ное пос­ти­жение. Впро­чем, пос­тиг я поз­же. Ког­да ме­ня „осе­нила“ мысль, это бы­ло еще не „оза­рение“, а ра­дость, без­мерная ра­дость от пред­чувс­твия, что сей­час я уз­наю что-то важ­ное. В ин­ту­иции нет, ко­неч­но, ни­чего та­инс­твен­но­го, хо­тя не все по­нят­но нам. Мне ка­жет­ся, что ин­ту­иция есть тот мо­мент, ког­да це­лый ряд впе­чат­ле­ний, мыс­лей, от­ры­воч­ных зна­ний, на­коп­ленных, быть мо­жет, за боль­шой срок, вдруг ас­со­ци­иру­ет­ся — всту­па­ет меж­ду со­бой в связь; эта связь ус­та­нав­ли­ва­ет­ся в моз­гу. И все мыс­ли при­водят­ся в сис­те­му, объ­еди­ня­ют­ся и да­ют ка­кой-то вы­вод, ка­кую-то но­вую мысль. Так по край­ней ме­ре бы­ло у ме­ня. Те­перь я мо­гу прос­ле­дить, как до­шел я до сво­его от­кры­тия. Ду­мая о мо­тыль­ках и гу­сени­цах, я, ско­рее в шут­ку, по­думал о том, что, мо­жет быть, они со­об­ща­ют­ся по ра­дио. Ко­неч­но, у них дол­жна быть своя собс­твен­ная „при­род­ная“ ра­ди­ос­танция. Их уси­ки, быть мо­жет, их ан­тенна. Ана­логия мне пон­ра­вилась, и я про­дол­жал ду­мать об этом. По­чему бы нет? Две раз­лу­чен­ные ба­боч­ки мо­гут со­об­щать­ся сиг­на­лами. Но ка­кая энер­гия мо­жет пе­реда­вать их? Хо­тя бы и элек­три­чес­тво! Вспом­ним ар­ре­ни­усов­ские хи­мичес­кие рас­тво­ры, про­из­во­дящие и­оны, то есть элек­три­чес­тво. В ор­га­низ­ме жи­вых су­ществ про­ис­хо­дят слож­ные хи­мичес­кие про­цес­сы, соп­ро­вож­да­ющие ра­боту мышц и глав­ным об­ра­зом нер­вов и моз­га. В этой ра­боте наб­лю­да­ет­ся из­вес­тная пе­ри­одич­ность. Зна­чит, нер­вные цен­тры пе­ри­оди­чес­ки ос­во­бож­да­ют или из­лу­ча­ют и­оны. Эти и­оны ле­тят, вос­при­нима­ют­ся нер­вной сис­те­мой дру­гого су­щес­тва, и… вот вам и ра­ди­осо­об­ще­ние!

Я еще не сде­лал всех вы­водов, но чувс­тво­вал, что мое от­кры­тие глуб­же, важ­нее, зна­читель­нее, чем прос­тое объ­яс­не­ние то­го, как встре­тились две раз­лу­чен­ные ба­боч­ки. Ба­боч­ки толь­ко да­ли но­вое нап­равле­ние мо­им мыс­лям. Быть мо­жет, ба­боч­ки наш­ли до­рогу друг к дру­гу и без учас­тия ра­дио. Мо­жет быть, у них раз­ви­то обо­няние или име­ет­ся не­ведо­мое нам чувс­тво нап­равле­ния. Ба­боч­ки те­перь мо­гут уле­тать, раз­лу­чать­ся и встре­чать­ся, на­ходя друг дру­га ка­ким угод­но спо­собом. До ба­бочек мне нет де­ла. У ме­ня есть бо­лее ин­те­рес­ные объ­ек­ты для изу­чения: жи­вот­ные, че­ловек…»

«Уди­витель­но, — по­думал Ка­чин­ский. — Я и Штир­нер приш­ли к од­но­му и то­му же вы­воду, хо­тя шли раз­личны­ми пу­тями. Вер­нее, у нас с ним бы­ли раз­личные ис­ходные точ­ки. Но и он и я вос­поль­зо­вались но­вей­ши­ми изыс­ка­ни­ями в об­ласти хи­мии, фи­зи­оло­гии, фи­зики. Ес­ли бы мы ни­чего не зна­ли о ра­дио, об и­он­ной те­ории, о реф­лексо­логии, то ни он, ни я ни­чего не изоб­ре­ли и не от­кры­ли бы. Те­перь мне по­нят­но, по­чему уче­ные, иног­да жи­вущие на про­тиво­полож­ных кон­цах зем­ли, де­ла­ют од­но и то же от­кры­тие, мож­но ска­зать, день в день, час в час…»

«…Нес­коль­ко дней я хо­дил как по­мешан­ный, — пи­сал да­лее Штир­нер в сво­ем днев­ни­ке. — Я сде­лал на­уч­ное от­кры­тие. Го­ворить или не го­ворить о нем про­фес­со­ру Ге­ре? Я не утер­пел и рас­ска­зал, быть мо­жет, не сов­сем связ­но и тол­ко­во. Но он, по-ви­димо­му, ус­во­ил са­мую глав­ную мою мысль. Про­фес­сор нас­мешли­во пос­мотрел на ме­ня по­верх сво­их ма­лень­ких оч­ков, и его без­зу­бый рот сжал­ся в улыб­ке, от­че­го его усы и часть бо­роды под ниж­ней гу­бой при­под­ня­лись, как иг­лы ежа.

— Вы ут­вер­жда­ете, — ска­зал он, — что вы, хе… что ра­бота­ющий, то есть мыс­ля­щий, че­лове­чес­кий мозг из­лу­ча­ет ра­ди­овол­ны и что по­это­му мож­но пе­реда­вать мыс­ли на рас­сто­яние?

— Точ­нее го­воря, пе­реда­ют­ся на рас­сто­яние не са­ми мыс­ли, а те элек­тро­вол­ны, ко­торые из­лу­ча­ют­ся моз­гом. Каж­дая мысль, каж­дое нас­тро­ение „вы­деля­ет“ свою осо­бую вол­ну, оп­ре­делен­ной дли­ны и час­то­ты. Эти ра­ди­овол­ны вос­при­нима­ют­ся дру­гим моз­гом и „про­яв­ля­ют­ся“ в соз­на­нии, как та же мысль или то же нас­тро­ение, что и у от­пра­вите­ля.

Ге­ре слу­шал вни­матель­но, ут­верди­тель­но ка­чал го­ловой и, ког­да я кон­чил, от­че­канил:

— Че­пуха! Не сер­ди­тесь, но это че­пуха, мой мо­лодой друг. Вы всег­да бы­ли склон­ны к пос­пешным зак­лю­чени­ям. И ес­ли вы даль­ше пой­де­те по этой до­роге, то из вас ни­ког­да не вый­дет серь­ез­но­го уче­ного.

— Но по­чему же че­пуха? — оби­дел­ся я.

— По­тому, что это не­на­уч­но. А не­на­уч­но по­тому, что это не до­каза­но на опы­те. Ну, вот мы сто­им с ва­ми в двух ша­гах друг от дру­га. По­пытай­тесь пе­редать ка­кую-ни­будь мысль мне!

Я нем­но­го сму­тил­ся.

— Для это­го на­до, что­бы на­ши „стан­ции“ — мозг и нер­вы — бы­ли оди­нако­вы нас­тро­ены.

— Ну что же, нас­трой­те!

— Нас­тро­ить их нель­зя. — Ге­ре сде­лал тор­жес­тву­ющий жест. — Поз­воль­те, я еще не кон­чил. Нас­тро­ить нель­зя так, как нас­тра­ива­ет­ся ра­ди­оп­ри­ем­ник. Но у близ­ких лю­дей оди­нако­вая нас­трой­ка бы­ва­ет. Раз­ве ма­ло рас­ска­зыва­ют слу­ча­ев…

— О ви­дении на рас­сто­янии, те­лепа­тии, спи­ритиз­ме, сто­ловер­че­нии и про­чей че­пухе? Бе­реги­тесь, мой мо­лодой друг. Вы всту­пили на очень сколь­зкий путь.

— Но ведь меж­ду мо­ей те­ори­ей и всей этой че­пухой нет ни­чего об­ще­го!

Я был огор­чен, но не обес­ку­ражен.

Опять без­де­нежье… Не­уже­ли хо­зя­ин вы­селит ме­ня?

А все-та­ки я прав. Я не ус­по­ко­юсь, по­ка не до­кажу это­му ста­рому гри­бу, Ге­ре, что я прав. Но как пос­та­вить опыт?

Зав­тра обе­ща­ют уп­ла­тить за пе­ревод.

Эв­ри­ка! Ге­ре удив­ля­ет­ся мо­ей спо­соб­ности дрес­си­ровать со­бак. Он не зна­ет сек­ре­та мо­ей дрес­си­ров­ки. Я не строю свою дрес­си­ров­ку на ус­ловных реф­лексах. Я иду иным пу­тем. Я вну­шаю со­бакам.

А сек­рет это­го вну­шения в том, что я ста­ра­юсь очень чет­ко, очень яс­но для са­мого се­бя пред­ста­вить весь путь и каж­дое дви­жение, ко­торое дол­жна де­лать со­бака, вы­пол­няя мой при­каз. Вче­ра был курь­ез­ный слу­чай. Ге­ре так на­до­ел мне сво­ей вор­котней и сво­ими по­уче­ни­ями, что я по­думал: хоть бы Ве­га (бе­лый шпиц, ко­торый до бе­зумия лю­бит Ге­ре) по­куса­ла его. Я по при­выч­ке яс­но пред­ста­вил се­бе, что Ве­га бе­жит к Ге­ре и хва­та­ет его за но­гу. И что же? Ве­га дей­стви­тель­но под­бе­жала с гром­ким ла­ем к Ге­ре и ра­зор­ва­ла ему брю­ки. Раз­ве это не пе­реда­ча мыс­ли на рас­сто­яние? Ге­ре огор­чен и ис­пу­ган. По­веде­ние Ве­ги нас­толь­ко рез­ко вы­пада­ет из кру­га всех реф­лексов, ко­торые мы при­вили ей, что Ге­ре серь­ез­но пред­по­лага­ет у Ве­ги на­чина­юще­еся бе­шенс­тво. Он по­садил бед­няжку в изо­ляци­он­ную ка­меру и наб­лю­да­ет за ней. Ста­вит ей во­ду и очень удив­ля­ет­ся, что Ве­га пь­ет, как всег­да. Мне смеш­но, а Ве­га ску­ча­ет в сво­ем кар­це­ре. Но не мо­гу же я объ­яс­нить при­чину ее пос­тупка. Курь­ез­но! Я ис­кал спо­соба до­казать Ге­ре воз­можность пе­реда­чи мыс­ли на рас­сто­яние, а те­перь при­ходит­ся ждать дру­гого слу­чая. Впро­чем, этот слу­чай мож­но соз­дать. Пос­тавлю опыт вну­шения в при­сутс­твии Ге­ре. Пусть Ге­ре сам даст за­дание, нап­ри­мер, что­бы со­бака про­ла­яла оп­ре­делен­ное чис­ло раз.

За­нял двад­цать ма­рок. Уп­ла­тил за ком­на­ту.

Ве­га еще си­дит. Я про­бовал вну­шить ей че­рез стен­ку, что­бы она про­ла­яла три ра­за. Обыч­но она вер­но вы­пол­ня­ла мои мыс­ленные при­казы. Но те­перь мое вну­шение не дей­ству­ет. Что бы это зна­чило?

На­шел при­чину. Стен­ка „кар­це­ра“ об­би­та же­лез­ным лис­том, а лист при­каса­ет­ся к ка­нали­заци­он­ной тру­бе, ухо­дящей в зем­лю. Ве­лико­леп­но. Са­ма судь­ба по­мога­ет мне и „ста­вит опыт“: мое мыс­ле­из­лу­чение по­пада­ет на же­лез­ную стен­ку и ухо­дит в зем­лю че­рез ка­нали­заци­он­ное за­зем­ле­ние, не дос­ти­гая со­баки. Ес­ли сде­лать же­лез­ную клет­ку, ко­торую мож­но бу­дет по же­ланию за­зем­лять или же изо­лиро­вать от зем­ли, за­сесть в эту клет­ку и от­ту­да де­лать вну­шения со­баке, то…»

— Уди­витель­но! — про­шеп­тал Ка­чин­ский. — Вот как воз­никла у не­го мысль сде­лать же­лез­ную клет­ку!

В днев­ни­ке Штир­не­ра был, оче­вид­но, зна­читель­ный про­пуск, так как сле­ду­ющие за­писи уже от­но­сились ко вре­мени служ­бы ав­то­ра у Кар­ла Гот­ли­ба.

«Мой поч­тенный пат­рон, Карл Гот­либ, — пи­сал да­лее Штир­нер, — очень лю­бит со­бак. Как это ни стран­но, со­баки „сос­ва­тали“ нас и сде­лали мою карь­еру у Гот­ли­ба. Я поз­на­комил­ся с ним у Ге­ре. Ока­зыва­ет­ся, они школь­ные то­вари­щи и од­но­лет­ки, че­го ни­как нель­зя пред­по­ложить, гля­дя на них вмес­те: Ге­ре — ста­рый гриб, а Гот­либ цве­тет как хе­рувим. Гот­либ очень за­ин­те­ресо­вал­ся мо­ими дрес­си­рован­ны­ми со­бака­ми и про­сил за­ходить к не­му. У Ге­ре Гот­либ бы­ва­ет не бо­лее ра­за в год. По­это­му я и не встре­чал­ся ра­нее с бан­ки­ром. И вот я лич­ный сек­ре­тарь Кар­ла Гот­ли­ба! Он до­волен мною, я — им.

Со ста­риком Ге­ре дав­но по­кон­че­но. Я так и не до­казал ему на опы­те воз­можнос­ти пе­реда­чи мыс­ли на рас­сто­яние. И к луч­ше­му. Я ре­шил ра­ботать са­мос­то­ятель­но. Эти ста­рики с име­нем име­ют обык­но­вение прис­ва­ивать се­бе тру­ды мо­лоде­жи. „В ла­бора­тории Ге­ре бы­ли про­из­ве­дены опы­ты… Под ру­ководс­твом Ге­ре…“ — и кон­че­но. Вся сла­ва Ге­ре. Впро­чем, ме­ня ин­те­ресу­ет сей­час не сла­ва, а кое-что по­важ­нее. Для се­бя я про­делал опыт вну­шения че­рез же­лез­ную клет­ку и бес­спор­но убе­дил­ся в том, что мысль соп­ро­вож­да­ет­ся из­лу­чени­ем элек­тро­волн. Те­перь нуж­но при­нять­ся за изу­чение при­роды этих элек­тро­волн.

За­нят по гор­ло. Ве­чера­ми конс­тру­ирую ап­па­рат для улав­ли­вания ра­ди­оволн, из­лу­ча­емых че­лове­чес­ким моз­гом. Это дол­жен быть при­ем­ник не­обы­чай­ной чувс­тви­тель­нос­ти для при­ема ра­ди­оволн очень ко­рот­кой дли­ны. При­ем­ник бу­дет с ди­апа­зоном нас­трой­ки на дли­ну вол­ны от со­рока сан­ти­мет­ров до мет­ра.

Вот схе­ма.

Эль­за Глюк! Не­обы­чай­но ин­те­рес­ная де­вуш­ка. Меж­ду нею и на­шим юрис­консуль­том — ни­как не за­пом­ню его фа­милию — что-то не то горь­кое, не то кис­лое. А, вот! За­уер! Меж­ду Глюк и За­уером су­щес­тву­ют ка­кие-то от­но­шения, впол­не кор­рек­тные, но… Же­них, мо­жет быть? Что наш­ла она в этом круг­ло­лицем?

Не­уда­чи! При­ем­ник не вос­при­нима­ет ра­ди­оволн мо­ей мыс­ли. Пе­реде­лываю. Те­перь ра­ботаю по но­чам. А ве­чера­ми изу­чаю в уни­вер­си­тете ана­томию и фи­зи­оло­гию, но изу­чаю с точ­ки зре­ния ра­ди­отех­ни­ки. Не­обы­чай­но! Че­лове­чес­кое те­ло, как при­ем­ная и от­пра­витель­ная ра­ди­ос­танция! Очень ин­те­рес­но.

Но для то­го что­бы изу­чить эту ра­ди­ос­танцию, мне приш­лось взять­ся за изу­чение ра­ди­отех­ни­ки. Черт возь­ми, мо­жет быть, зав­тра ока­жет­ся край­не не­об­хо­димым взять­ся за изу­чение ас­тро­номии! Хо­рошо еще, что те­перь квар­тирный хо­зя­ин не на­до­еда­ет мне сво­ими на­поми­нани­ями о дол­жках. Жи­ву у Гот­ли­ба и по­лучаю хо­рошее жа­лованье. Пос­ле сво­его по­луго­лод­но­го су­щес­тво­вания чувс­твую се­бя Кре­зом. Имею воз­можность при­об­ре­тать не­об­хо­димые ма­тери­алы для мо­их ма­шин.

Эль­за Глюк. Глюк — счастье. Ко­му дос­та­нет­ся Глюк? Не­уже­ли круг­ло­му?

Опять не­зада­ча. Слы­шу ка­кой-то свист, за­выва­ния. Не­уже­ли это „му­зыка мыс­ли“? На­до луч­ше оты­золи­ровать ком­на­ту от внеш­не­го ми­ра, что­бы не бы­ло ни­каких пос­то­рон­них вли­яний.

На­конец-то!..

Глюк не об­ра­ща­ет на ме­ня вни­мания. Фит — жи­вая кук­ла, хо­рошень­кая, но пус­тая. Она, ка­жет­ся, влюб­ле­на в За­уера. Но его сер­дце за­нято Эль­зой. В этом уже нет сом­не­ния. А Эм­ма? Тра­гедия!

Идет, идет де­ло на лад! Ни­чего нет уди­витель­но­го. Вы­ража­ем же мы свои мыс­ли зна­ками-бук­ва­ми в пись­ме, га­зете. Для ме­ня те­перь мыс­ли и чувс­тва име­ют иной язык и иную но­мен­кла­туру. Дли­на вол­ны — эн. Час­то­та икс — страх. Чувс­тво стра­ха име­ет та­кую ра­ди­овол­ну. Ра­дость — иную. Я, ка­жет­ся, ско­ро бу­ду ис­кусс­твен­но из­го­тов­лять чувс­тва и рас­сы­лать их по ра­дио. Не хо­тите ли по­весе­лить­ся или поп­ла­кать? Лю­бопыт­но, что чувс­тва жи­вот­ных име­ют элек­тро­вол­ны, очень близ­ко на­поми­на­ющие со­от­ветс­тву­ющие элек­тро­вол­ны (стра­ха, ра­дос­ти и пр.) лю­дей.

Нет, это бы­ло бы слиш­ком не­обы­чай­но!!!

Черт возь­ми! Это же ге­ни­аль­но! Я сам се­бя воз­во­жу в ге­нии. Я сде­лал ма­лень­кую пе­реда­ющую ра­ди­ос­танцию и на­чал из­лу­чать вол­ну, ко­торая со­от­ветс­тву­ет чувс­тву го­ря у со­баки. Те­перь мой ап­па­рат очень точ­но ре­гис­три­ру­ет элек­тро­вол­ны, из­лу­ча­емые моз­гом че­лове­ка и жи­вот­ных, и у ме­ня сос­та­вил­ся це­лый „сло­варь“ волн — чувств — мыс­лей. Так вот, я за­вел мой „грам­мо­фон“ — ма­лень­кую пе­реда­ющую стан­цию — на пе­чаль­ный лад. Она из­лу­чала ра­ди­овол­ны со­бачь­ей пе­чали. Ря­дом со стан­ци­ей я по­садил мо­его Фаль­ка на изо­ляци­он­ном сту­ле, что­бы ра­ди­овол­ны луч­ше вос­при­нима­лись им. И что же? Мой Фальк вдруг заг­рустил и за­выл! Ра­ди­овол­ны со­бачь­ей грус­ти бы­ли вос­при­няты им! От ра­дос­ти я схва­тил мо­его пса в объ­ятия и зак­ру­жил­ся с ним по ком­на­те.

Ког­да я, на­конец, при­шел в се­бя, то ре­шил пов­то­рить опыт, и по­садил пса за пе­рего­род­кой. Но Фальк уже не выл. Оче­вид­но, ра­ди­овол­ны вос­при­нима­ют­ся им толь­ко на близ­ком рас­сто­янии. А что, ес­ли уси­лить мощ­ность мо­ей пе­реда­ющей ра­ди­ос­танции?

Я ре­шитель­но не по­нимаю Эль­зы Глюк. Но по­чему она так ин­те­ресу­ет ме­ня? Быть мо­жет, я влюб­лен в нее? Глу­пос­ти! Мне не до это­го.

Не­обы­чай­ный курь­ез! Я нас­тро­ил се­бя на грус­тный лад. Мой ап­па­рат за­писы­вал из­лу­ча­емую мо­ей грустью вол­ну. Вол­на име­ет до­воль­но слож­ное ко­леба­ние. За­тем я ту же вол­ну из­лу­чил из мо­его пе­реда­юще­го ап­па­рата, зна­читель­но уси­лива­юще­го пе­реда­чу. Я нас­тро­ил­ся на са­мый ве­селый лад и на­чал ждать ре­зуль­та­тов. По­рази­тель­но! Я заг­рустил и, пра­во же, го­тов был за­выть, как Фальк. Я сам се­бе пе­редал вол­ны грус­ти. И ведь уди­витель­нее все­го то, что я прек­расно соз­на­вал, что ни­каких при­чин грус­тить у ме­ня нет, что эта грусть „ис­кусс­твен­но­го про­ис­хожде­ния“. Мож­но ли это наз­вать са­могип­но­зом? Мне ка­жет­ся, в дан­ном слу­чае име­ет­ся неч­то иное, чем вну­шение или са­мов­ну­шение. Об­щее с гип­но­зом толь­ко то, что в дан­ном слу­чае, как и в гип­но­зе, име­ет­ся на­лицо, так ска­зать, вли­яние той или иной мыс­ли или нас­тро­ения. Но здесь это вы­зыва­ет­ся ме­хани­чес­ки: в нер­вных во­лок­нах ис­кусс­твен­но вы­зыва­ют­ся те же элек­тро­хими­чес­кие про­цес­сы, ко­торые всег­да соп­ро­вож­да­ют дан­ное нас­тро­ение или мысль, и в ре­зуль­та­те соз­на­ние ре­гис­три­ру­ет воз­никно­вение это­го нас­тро­ения или мыс­ли. Уди­витель­ная ме­хани­ка!

Од­на­ко как же я бу­ду про­делы­вать даль­ней­шие опы­ты? Как мне вли­ять на дру­гих, не под­па­дая са­мому под вли­яние из­лу­чения? Для это­го два пу­ти: во-пер­вых, нап­равлен­ное из­лу­чение и, во-вто­рых, изо­ляция (ме­тал­ли­чес­кая сет­ка на го­лове).

Сет­ка по­мога­ет. Нач­ну ра­ботать нап­равлен­ны­ми вол­на­ми. Ка­кие ан­тенны для это­го удоб­нее? По­жалуй, вот та­кого ви­да. Не­об­хо­димо пос­тро­ить ан­тенну по ти­пу „фо­кус­ных зер­кал“, со­бира­ющих лу­чи в оп­ре­делен­ном фо­кусе. Та­ким пу­тем я мо­гу зна­читель­но уси­лить дей­ствие из­лу­чения.

Я не даю во­ли сво­им мыс­лям, но иног­да у ме­ня го­лова кру­жит­ся: ка­кие пер­спек­ти­вы от­кры­ва­ют­ся пе­редо мною! Эль­за!..

Вче­раш­ний опыт. Я из­лу­чил мыс­ленный при­каз Фаль­ку при­нес­ти мне кни­гу из дру­гой ком­на­ты. При­каз этот вос­при­няла пе­реда­ющая стан­ция и из­лу­чила. Фальк вы­пол­нил при­каз. Я от­нес книж­ку на мес­то и пов­то­рил ме­хани­чес­ки из­лу­чение, то есть сам я мыс­ленно уже не да­вал ни­како­го при­каза, но из­лу­чил при по­мощи пе­редат­чи­ка ту же вол­ну, что и при мыс­ленном при­казе. Фальк вновь при­нес кни­гу. Эти ра­ди­овол­ны за­писы­ва­ют­ся ап­па­ратом, как го­лос на плас­тинке грам­мо­фона. И те­перь мне мож­но бу­дет от­да­вать пов­торные при­каза­ния од­ним по­воро­том ры­чага.

Се­год­ня я сде­лал лю­бопыт­ный опыт. Я по­пытал­ся мыс­ленно пе­редать свой при­каз че­лове­ку. У Кар­ла Гот­ли­ба жи­вет ста­рый слу­га, Ганс. Я мыс­ленно при­казал ему прий­ти в мою ком­на­ту. Я сос­ре­дото­чивал всю си­лу сво­ей мыс­ли и как бы пред­став­лял се­бя на мес­те Ган­са, мыс­ленно про­делы­вал весь путь от его ком­натки до мо­ей — сло­вом, я пос­ту­пал так, как буд­то вну­шал Фаль­ку. Но ста­рик Ганс не шел. Это ме­ня не уди­вило. Меж­ду мною и Фаль­ком дав­но ус­та­новил­ся пол­ный „ра­порт“ — связь, как го­ворят гип­но­тизе­ры. При­том Фаль­ку я де­лал мыс­ленные при­каза­ния на близ­ком рас­сто­янии. Из­лу­ча­емые мо­им моз­гом ра­ди­овол­ны слиш­ком нич­тожной мощ­ности, что­бы они мог­ли дой­ти и воз­бу­дить ана­логич­ные элек­тро­коле­бания (то есть мыс­ли или об­ра­зы) в моз­гу дру­гого че­лове­ка. С Ган­сом мы слиш­ком раз­личные лю­ди. Не муд­ре­но, что его мозг — его при­ем­ная стан­ция — не мог вос­при­нять сиг­на­лы, по­сыла­емые мо­им моз­гом. Тог­да я тот же мыс­ленный при­каз от­пра­вил, уси­лив мощ­ность пе­реда­чи, че­рез мою пе­реда­ющую ра­ди­ос­танцию. Приз­на­юсь, я с боль­шим вол­не­ни­ем ожи­дал, что бу­дет даль­ше. И, к сво­ему не­изъ­яс­ни­мому удо­воль­ствию, я ус­лы­шал шар­ка­ющие ша­ги Ган­са: у не­го боль­ные но­ги, и он всег­да хо­дит в мяг­ких туф­лях. Он от­крыл мою дверь, не пос­ту­чав, че­го с ним ни­ког­да не бы­ло, и вдруг с не­до­уме­ни­ем и сму­щени­ем ос­та­новил­ся. Что де­лать даль­ше, я не при­казы­вал ему, и те­перь он не знал, чем объ­яс­нить свое по­яв­ле­ние.

— Прос­ти­те, но… мне пос­лы­шалось, что вы зва­ли ме­ня… — ска­зал он, пе­реми­на­ясь с но­ги на но­гу.

— Да, да, — пос­пе­шил я ус­по­ко­ить ста­рика. — Я хо­тел уз­нать, вер­нулся ли из клу­ба гос­по­дин Гот­либ.

— Они еще не воз­вра­щались, — от­ве­тил по­весе­лев­ший Ганс. Те­перь он не сом­не­вал­ся в том, что явил­ся на мой зов. Неп­ри­ят­ное ощу­щение от не­объ­яс­ни­мос­ти сво­их пос­тупков у не­го прош­ло.

— Бла­года­рю вас, мо­жете ид­ти, Ганс.

Ста­рик пок­ло­нил­ся и вы­шел. А я?.. Я го­тов был дог­нать его и от ра­дос­ти схва­тить и кру­жить­ся с ним по ком­на­те, как я де­лал это с Фаль­ком, за­выв­шим от грус­ти.

Опыт удал­ся! А что оз­на­ча­ет он? То, что я мо­гу по­веле­вать и дру­гими людь­ми. Я мо­гу зас­тавлять их де­лать все, что мне хо­чет­ся. Я мо­гу! Я все мо­гу! Раз­ве это не все­могу­щес­тво?

За­хочу, и лю­ди при­несут мне свое бо­гатс­тво и сло­жат у мо­их ног. За­хочу, они вы­берут ме­ня ко­ролем, им­пе­рато­ром. К чер­ту ко­рону! За­хочу, и ме­ня по­любит са­мая кра­сивая жен­щи­на… Эль­за! Нет, нет… Это­го я не сде­лаю. Штир­нер, ты те­ря­ешь го­лову! Возь­ми се­бя в ру­ки, Штир­нер, ина­че ты на­дела­ешь глу­пос­тей! Штир­нер! Дав­но ли ни­щий сту­дент, по­том ас­пи­рант про­фес­со­ра Ге­ре… Сред­ний, ря­довой че­ловек, с до­воль­но нек­ра­сивым, длин­ным ли­цом… И ты меч­та­ешь о влас­ти, сла­ве, люб­ви толь­ко по­тому, что те­бе пос­час­тли­вилось слу­чай­но на­пасть на ин­те­рес­ное на­уч­ное от­кры­тие?!

Вче­ра мы бы­ли на про­гул­ке: я, Эль­за Глюк, Эм­ма Фит и За­уер. Я, ка­жет­ся, на­гово­рил мно­го лиш­не­го. По­лушу­тя-по­лусерь­ез­но я де­лал Эль­зе пред­ло­жение. Это­го и сле­дова­ло ожи­дать… Но пусть она не шу­тит со мной! Впро­чем, она и не шу­тит. За­чем толь­ко За­уер смот­рит по­беди­телем? У ме­ня че­шут­ся ру­ки ис­пы­тать на нем си­лу мо­их мыс­ле­пере­дат­чи­ков».

* * *

«Как дав­но я не пи­сал! Же­на опять хан­дрит. На­до еще и еще уси­лить мощ­ность мо­их пе­редат­чи­ков.

Я за­те­ял круп­ную иг­ру. Или свер­ну се­бе шею, или…

За­чем я не пос­лу­шал­ся го­лоса бла­гора­зумия? Те­перь уже поз­дно ос­та­нав­ли­вать­ся, но иг­ра за­вела ме­ня слиш­ком да­леко. Я ус­тал, из­мо­тал­ся от веч­но­го нап­ря­жения.

Черт бы ме­ня поб­рал! Луч­ше бы мне не бро­сать про­фес­со­ра Ге­ре!

Вой­на!..

До­воль­но! Ус­тал смер­тель­но. По­ра кон­чать иг­ру…»

Гла­ва 14. ИГ­РА ОКОН­ЧЕ­НА

Эль­за Глюк си­дела в зим­нем са­ду, вся оку­тан­ная тон­кой ме­тал­ли­чес­кой ву­алью.

Приб­ли­жалась гро­за, и даль­ние рас­ка­ты гро­ма глу­хо от­да­вались в со­сед­нем за­ле. Бы­ло душ­но. Эль­за, как всег­да, ду­мала о Люд­ви­ге и вся встре­пену­лась, ус­лы­шав его ша­ги. Она очень уди­вилась, ког­да Штир­нер, вой­дя в зим­ний сад, вдруг сбро­сил с се­бя ме­тал­ли­чес­кое пок­ры­вало и, по­дой­дя к ней, сбро­сил та­кое же пок­ры­вало и с нее.

— Се­год­ня мо­жем от­дохнуть, Эль­за, от это­го неп­ри­ят­но­го убо­ра. Уф! — и он с об­легче­ни­ем вздох­нул.

Эль­за дав­но не ви­дела ли­ца Штир­не­ра и уди­вилась, как оно из­ме­нилось. Нос обос­трил­ся еще боль­ше, как у тя­жело­боль­но­го, и еще глуб­же за­пали гла­за. А во­лосы на го­лове и бо­рода силь­но от­росли.

— Ты так из­ме­нил­ся, Люд­виг! Те­бя труд­но уз­нать! Штир­нер ус­мехнул­ся.

— Тем луч­ше. Не прав­да ли, я по­хож те­перь на стар­ца пус­тынни­ка? Пой­дем, Эль­за… Ты сыг­ра­ешь мне… Я дав­но не слы­шал му­зыки… В пос­ледний раз…

Они вош­ли в зал. Эль­за усе­лась за ро­ялем и ста­ла иг­рать нок­тюрн Шо­пена.

— По­дож­ди, Эль­за… Пе­рес­тань… не то… Мож­но ли иг­рать эту грус­тную лас­ка­ющую ме­лодию, ког­да приб­ли­жа­ет­ся гро­за?.. Ты слы­шишь рас­ка­ты гро­ма? Гро­за!.. Она воз­рожда­ет, ос­ве­жа­ет од­них и не­сет ги­бель дру­гим… Се­год­няшней ночью Штир­нер ум­рет…

Эль­за в вол­не­нии под­ня­лась.

— Люд­виг, что с то­бой? Ты пу­га­ешь ме­ня!

— Ни­чего… Не слу­шай ме­ня… Ты еще нас­лу­ша­ешь­ся в эту ночь… Нам о мно­гом на­до пе­рего­ворить с то­бой… Иг­рай ско­рей… Иг­рай Бет­хо­вена — по­хорон­ный марш на смерть ге­роя. Ге­рой! Ха-ха-ха!

Эль­за за­иг­ра­ла.

Штир­нер хо­дил боль­ши­ми ша­гами по за­лу, ло­мая ру­ки.

— По­хорон­ный марш на смерть раз­венчан­но­го ге­роя… Го­ворят, Бет­хо­вен пи­сал его на смерть На­поле­она, но по­том ра­зоча­ровал­ся в нем и наз­вал марш прос­то: «На смерть ге­роя». О чем я хо­тел го­ворить? — Штир­нер пос­мотрел на ча­сы и ска­зал: — До­воль­но, Эль­за. Ми­нуты соч­те­ны. Те­перь по­целуй ме­ня, по­целуй креп­ко, как ты не це­лова­ла еще ни­ког­да.

…Штир­нер отор­вался от губ Эль­зы.

— Слад­кий са­мо­об­ман!..

Ча­сы про­били две­над­цать но­чи.

— Ко­нец! — ти­хо про­шеп­тал Штир­нер.

И в то же мгно­вение Эль­за по­чувс­тво­вала, что с нею тво­рит­ся что-то не­обы­чай­ное.

Как буд­то спол­зла с нее ка­кая-то пе­лена, по­доб­ная ме­тал­ли­чес­кой сет­ке, ко­торую но­сила она пос­леднее вре­мя. Мыс­ли не­обы­чай­но про­яс­ни­лись. Она вдруг ста­ла сно­ва преж­ней Эль­зой, ка­кой бы­ла до смер­ти Кар­ла Гот­ли­ба. Ка­кие-то ча­ры ру­шились. С удив­ле­ни­ем смот­ре­ла она на боль­шой, не­уют­ный зал, уто­па­ющий в по­лум­ра­ке. Мол­ния ос­ве­тила ли­цо Штир­не­ра, и она вздрог­ну­ла, уви­дев пе­ред со­бой нез­на­комое, бо­рода­тое ли­цо.

— Что это? Где я? — спро­сила он с не­до­уме­ни­ем. — Кто вы?

Штир­нер с бо­лез­ненным лю­бопытс­твом сле­дил за этой пе­реме­ной.

— Это зал Кар­ла Гот­ли­ба, по­кой­но­го бан­ки­ра. Сте­ног­ра­фис­тка Эль­за Глюк ни­ког­да не бы­ла здесь… А пе­ред ва­ми Люд­виг Штир­нер. Вы не уз­на­ли ме­ня? Эль­за!.. Я ви­новат пе­ред ва­ми и не про­шу про­щения. Единс­твен­но, что оп­равды­ва­ет ме­ня, это то, что я дей­стви­тель­но лю­бил и… люб­лю вас… люб­лю глу­боко и ис­крен­не…

Эль­за опус­ти­лась на круг­лый стул у ро­яля и, от­ки­нув­шись на­зад, поч­ти с ужа­сом смот­ре­ла на Штир­не­ра.

— Не смот­ри­те так на ме­ня, Эль­за! — Штир­нер по­тер ла­донью лоб, как бы со­бира­ясь с мыс­ля­ми. — Да, я люб­лю вас. И раз­ве лю­бовь ме­ня пер­во­го тол­кну­ла на прес­тупле­ние? Я дол­го бо­рол­ся с со­бой. Вы пом­ни­те наш да­лекий раз­го­вор на про­гул­ке, в лод­ке? Я тог­да го­ворил о мо­гучей си­ле, ко­торой вла­дел я. Это бы­ли не пус­тые сло­ва. Я дей­стви­тель­но об­ла­дал этой си­лой. Я преж­де дру­гих от­крыл спо­соб пе­реда­чи мыс­лей на рас­сто­яние. В мо­их ру­ках ока­залась си­ла, ко­торой не вла­дел еще ни один че­ловек в ми­ре. И у ме­ня… зак­ру­жилась го­лова. Са­мые гран­ди­оз­ные пла­ны но­сились в мо­ей го­лове. Поль­зу­ясь этой си­лой, я вну­шил вам лю­бовь ко мне…

Эль­за с ужа­сом от­шатну­лась от не­го.

— Я вну­шил За­уеру лю­бовь к Эм­ме. Я дви­гал людь­ми, как ма­ри­онет­ка­ми, я дер­гал их за ни­точ­ку, и они пля­сали по мо­ему же­ланию. Я хо­тел бо­гатс­тва, и оно приш­ло ко мне. Но по­ка я не убе­дил­ся впол­не в мо­ем все­могу­щес­тве, я был ос­то­рожен. Я шел околь­ны­ми пу­тями. Кри­вая! Она вер­нее ве­дет к це­ли. И об этом я го­ворил тог­да, в лод­ке. Что­бы не воз­бу­дить по­доз­ре­ния про­тив се­бя, я сде­лал так, что нас­ледс­тво Гот­ли­ба по­лучил не я, а по­лучи­ли его вы, а я… по­лучил вас с хо­рошим при­даным! Ха-ха-ха!..

Рас­ши­рен­ны­ми гла­зами Эль­за смот­ре­ла на Штир­не­ра.

— Я на­делал мно­го зла лю­дям. Но не ду­май­те, что зло са­мо по се­бе дос­тавля­ло мне удо­воль­ствие. Я хо­тел стать ве­ликим. Мне ка­залось, что власть моя бес­пре­дель­на. До­воль­но бы­ло мне за­хотеть сла­вы, и лю­ди ста­ли бы ру­коп­лескать мне, вос­пе­вать мои са­мые без­дарные про­из­ве­дения. Но ведь это бы­ло бы в кон­це кон­цов са­мовос­хва­лени­ем, тем же са­мым са­мо­об­ма­ном, как и вну­шен­ная вам лю­бовь ко мне.

И вдруг, опус­тив го­лову, с тою же го­речью в го­лосе он про­дол­жал:

— Я по­хож на То­ра. Эль­за, вы пом­ни­те скан­ди­нав­скую са­гу о бо­ге То­ре? Он счи­тал се­бя все­могу­щим, как я. Как-то заб­рел он в стра­ну, где жи­ло пле­мя ве­лика­нов. Они ста­ли сме­ять­ся над его не­боль­шим рос­том. Тор рас­сердил­ся и пред­ло­жил им ис­пы­тать его си­лу. Ве­лика­ны ска­зали: «Вы­пей во­ду из это­го ро­га». Он пил без кон­ца и не мог вы­пить. Ве­лика­ны пред­ло­жили ему бо­роть­ся со ста­рухой, но он не мог по­бедить ее, хо­тя от нап­ря­жения по ко­лена ушел в зем­лю. Рог был со­еди­нен с мо­рем, да­же бог Тор не в си­лах вы­пить мо­ре. А ста­руха бы­ла са­ма смерть. И я, как Тор, хо­тел вы­пить мо­ре, я один хо­тел по­вер­нуть ис­то­рию че­лове­чес­тва, на­вязать свою во­лю мил­ли­онам «ка­пель» че­лове­чес­ко­го оке­ана. При по­мощи сво­их ма­шин я хо­тел соз­дать неч­то вро­де «фаб­ри­ки счастья», но я соз­да­вал толь­ко гру­бые сур­ро­гаты.

Штир­нер нер­вно пос­мотрел на ча­сы.

— Я, ка­жет­ся, го­ворю не то… Так мно­го на­до ска­зать… Эль­за, ес­ли бы вы зна­ли, как я стра­дал, заг­нанный как зверь в тем­ный угол, ок­ру­жен­ный бес­числен­ны­ми вра­гами, всег­да нас­то­роже, в пос­то­ян­ном, не­ос­ла­бева­ющем нер­вном нап­ря­жении.

Ес­ли бы хоть один друг, — ис­крен­ний, пре­дан­ный друг был око­ло ме­ня… Ес­ли бы вы лю­били ме­ня не ис­кусс­твен­ной, мною соз­данной лю­бовью! Быть мо­жет, я бы еще бо­рол­ся. Но я был оди­нок. Я ус­тал… Я бес­ко­неч­но ус­тал!..

Штир­нер умолк, опус­тив го­лову.

Эль­за смот­ре­ла на Штир­не­ра и ду­мала, что в этом блед­ном, из­му­чен­ном ли­це нет ни­чего та­инс­твен­но­го, страш­но­го. Это ли­цо нев­расте­ника, пе­ре­утом­ленно­го че­лове­ка. Что же пред­став­ля­ет со­бой Штир­нер? Быть мо­жет, та­лан­тли­вого изоб­ре­тате­ля и эк­спе­римен­та­тора, но за­уряд­но­го че­лове­ка, ко­торый слу­чай­но от­крыл спо­соб под­чи­нять се­бе во­лю дру­гих лю­дей и поч­ти обе­зумел от сво­его «мо­гущес­тва». Он на­делал ты­сячи глу­пос­тей и, не по­бедив «ми­ра», сам был раз­давлен не­посиль­ной тя­жестью, ко­торую он взва­лил на се­бя. Это Эль­за по­няла ско­рее чувс­твом, чем умом. Она ви­дела пе­ред со­бою не ге­роя тра­гедии, не свер­хче­лове­ка, а прос­то стра­да­юще­го че­лове­ка, ко­торый жес­то­ко рас­пла­чива­ет­ся за свои ошиб­ки. Та­кой Штир­нер был по­нят­нее ей и воз­бу­дил в ней жа­лость.

— Вы дол­жны бы­ли очень стра­дать! — ти­хо ска­зала она.

— Бла­года­рю вас! Эти сло­ва учас­тия для ме­ня до­роже, чем ис­кусс­твен­но вну­шен­ные по­целуи!.. Да, я смер­тель­но ус­тал. И я… — Штир­нер сде­лал па­узу и глу­хо про­гово­рил: — Я ре­шил от­ка­зать­ся от борь­бы. Я ре­шил по­кон­чить со всем, по­кон­чить и с са­мим Штир­не­ром.

Он сно­ва вы­нул ча­сы и пос­мотрел на них.

— Штир­не­ру ос­та­лось жить все­го нес­коль­ко ми­нут.

Эль­за в ужа­се смот­ре­ла на не­го.

— Вы при­няли яд?

— Да, при­нял, но яд не сов­сем обыч­ный. Сей­час вы уз­на­ете об этом… Но преж­де чем по­кон­чить со Штир­не­ром, я ре­шил хоть нем­но­го ис­ку­пить ви­ну пе­ред ва­ми. Я вер­нул вам ва­ше преж­нее соз­на­ние. Я вну­шил вам в один­надцать ча­сов но­чи, что ров­но в две­над­цать вы ста­нете преж­ней Эль­зой. Вся ис­кусс­твен­ная жизнь спа­дет с вас, как ше­луха. Будь­те сво­бод­ны, будь­те са­ми со­бой. Ус­тра­ивай­те жизнь, как хо­тите, лю­бите ко­го хо­тите, будь­те счас­тли­вы…

Эль­за глу­боко вздох­ну­ла.

— А Штир­нер? Что де­лать со Штир­не­ром, ко­торо­му чес­тные лю­ди от­ка­зыва­ют­ся по­жать ру­ку? — про­дол­жал он. — Штир­нер дол­жен уме­реть. Я от­дал при­каз мо­ей мыс­ле­пере­да­ющей ма­шине. Я пос­та­вил ее на пол­ную мощ­ность. Ров­но в час но­чи, — Штир­нер опять пос­мотрел на ча­сы, — все­го че­рез шесть ми­нут, она из­лу­чит этот при­каз, пос­ланный от Штир­не­ра — Штир­не­ру. И Штир­нер за­будет о том, что он Штир­нер. Он по­теря­ет свою лич­ность. Он за­будет обо всем, что бы­ло в его жиз­ни. Это бу­дет но­вый че­ловек, на­делен­ный но­вым соз­на­ни­ем. Это бу­дет Штерн. Штерн уй­дет от­сю­да ту­да, ку­да ему при­казал ид­ти Штир­нер. И Штерн да­же не бу­дет по­доз­ре­вать, что в же­лез­ной клет­ке его под­созна­тель­ной жиз­ни бу­дет вла­чить су­щес­тво­вание ско­ван­ный Штир­нер!.. Это смерть… Смерть соз­на­ния!

— Но вас мо­гут пой­мать? — с не­воль­ной тре­вогой спро­сила Эль­за.

— Кто уз­на­ет в этом ана­хоре­те Штир­не­ра? В та­ком ви­де, с бо­родой, ме­ня ник­то не ви­дал. Я все об­ду­мал за­ранее. Се­год­ня ночью из­лу­чения вра­гов не бу­дет. А ес­ли бы они и бы­ли, они не опас­ны для ка­кого-то Штер­на. Из­лу­чения нап­равле­ны и дол­жны по­ражать соз­на­ние Штир­не­ра. Его боль­ше не бу­дет!..

Эль­за рас­ши­рен­ны­ми гла­зами смот­ре­ла на Штир­не­ра. Пе­ред ней дол­жна бы­ла про­изой­ти тай­на ка­кого-то пе­ревоп­ло­щения.

— Еще од­но, Эль­за. Ког­да я уй­ду, здесь все пой­дет вверх дном. От вас, на­вер­но, от­бе­рут все ва­ше иму­щес­тво. Я по­забо­тил­ся, что­бы вы не нуж­да­лись. Вот здесь, — Штир­нер про­тянул Эль­зе па­кет, — вы най­де­те день­ги на до­рогу и ад­рес од­но­го че­лове­ка, на имя ко­торо­го я пе­ревел круп­ную сум­му де­нег. На ва­ше имя дер­жать их опас­но. Он по­лучил креп­кое вну­шение, и день­ги бу­дут в це­лос­ти. По­ез­жай­те ту­да. Это очень да­леко. Но тем луч­ше. Вам на­до от­дохнуть от все­го пе­режи­того. По­ра! Про­щай­те, Эль­за!..

— По­дож­ди­те, один воп­рос… ска­жите, Штир­нер, вы… ви­нова­ты в убий­стве Кар­ла Гот­ли­ба?

Ча­сы про­били час. Вдруг по ли­цу Штир­не­ра прош­ла су­доро­га. Гла­за его за­кати­лись, ста­ли мут­ны­ми. Он ух­ва­тил­ся за край ро­яля, тя­жело ды­ша.

Эль­за с за­мира­ни­ем сер­дца сле­дила за этой пе­реме­ной.

Штир­нер вздох­нул и пос­те­пен­но стал при­ходить в се­бя.

— От­веть­те же, Штир­нер, на мой воп­рос!

Штир­нер пос­мотрел на нее с пол­ным не­до­уме­ни­ем и ска­зал ка­ким-то но­вым, из­ме­нив­шимся, спо­кой­ным го­лосом:

— Прос­ти­те, су­дары­ня, но я не имею чес­ти вас знать и не знаю, о ка­ком воп­ро­се вы го­вори­те. — По­том Штир­нер пок­ло­нил­ся и раз­ме­рен­ным, нез­на­комым ша­гом вы­шел из за­ла.

Эль­за бы­ла пот­ря­сена. Штир­не­ра боль­ше не бы­ло.

Гла­ва 15. У РАЗ­БИ­ТОГО АК­ВА­РИ­УМА

Эль­за сов­сем не спа­ла в эту ночь. Уже рас­све­тало, а она все си­дела на том же мес­те, у ро­яля. Со­бытия этой но­чи пот­рясли ее. Она раз­би­ралась в том слож­ном за­путан­ном клуб­ке, в том ха­осе, ко­торый внес в ее соз­на­ние Штир­нер. Она вспом­ни­ла все, что пе­режи­ла со вре­мени смер­ти Кар­ла Гот­ли­ба: свое не­удач­ное бегс­тво от Штир­не­ра, не­ожи­дан­ную лю­бовь к не­му, по­ез­дку в Мен­то­ну. Но вспом­ни­ла, как о чем-то чу­жом, как буд­то все это проч­ла она в ро­мане. Так же яс­но вспом­ни­ла она и то вре­мя, ког­да она бы­ла не­вес­той За­уера. Но что-то и в этой кар­ти­не прош­ло­го из­ме­нилось. Ду­мая о За­уере, она чувс­тво­вала, что еще лю­бит его. Но лю­бит как-то ина­че: об­раз За­уера по­тус­кнел. Что с ним ста­ло? Из­ме­нил­ся ли он? Что он во­об­ще за че­ловек?.. К сво­ему удив­ле­нию, Эль­за пой­ма­ла се­бя на мыс­ли, что, в сущ­ности, она не зна­ла За­уера. Как сло­жат­ся те­перь их от­но­шения? Ее раз­мышле­ния бы­ли прер­ва­ны не­ожи­дан­ным по­яв­ле­ни­ем Эм­мы. Эм­ма бы­ла в до­рож­ном кос­тю­ме, ус­та­лая, поб­леднев­шая.

— Эль­за! — крик­ну­ла она и бро­силась со сле­зами к под­ру­ге.

— Здравс­твуй, Эм­ма! От­че­го же ты пла­чешь? По­чему не пре­дуп­ре­дила о при­ез­де? Где твой маль­чик? — заб­ро­сала Эль­за воп­ро­сами пла­чущую Эм­му.

— Ма­лют­ка там, вни­зу, с ня­ней. От­то бро­сил ме­ня и не ос­та­вил да­же де­нег. Я про­дала платья и кое-ка­кие без­де­луш­ки и соб­ра­ла на до­рогу.

— Ос­та­вил без де­нег, с ре­бен­ком?

— Он сов­сем со­шел с ума. Я чувс­тво­вала се­бя та­кой нес­час­тной и оди­нокой. У ме­ня ни­кого нет, кро­ме те­бя… — И вдруг с но­вым при­пад­ком ис­те­ричес­ко­го пла­ча Эм­ма пре­рыва­ющим­ся го­лосом за­гово­рила: — Не от­ни­май у ме­ня От­то! Он лю­бит те­бя. Он хра­нит твою кар­точку и смот­рит на нее. Я сов­сем не сле­дила за ним, я вош­ла слу­чай­но, но он гру­бо прог­нал ме­ня… Он лю­бит те­бя!.. Не от­ни­май его. У те­бя все есть, ты та­кая счас­тли­вая. У те­бя есть бо­гатс­тво, ты лю­бишь Люд­ви­га, за­чем те­бе еще От­то?..

Эль­за улыб­ну­лась кра­ем губ, но гла­за ее ос­та­вались пе­чаль­ны­ми. «Бед­ная Эм­ма, — ду­мала Эль­за, гля­дя на из­ме­нив­ше­еся, по­худев­шее ли­цо под­ру­ги. — Ку­да де­вал­ся ее ру­мянец во всю ще­ку, се­реб­ристый смех? Бед­ная ку­кол­ка, что сде­лал с нею От­то? Не­уже­ли он та­кой бес­сердеч­ный?»

— Я не счас­тли­вей те­бя, — серь­ез­но ска­зала Эль­за, гла­дя ру­кой рас­тре­пав­ши­еся во­лосы Эм­мы, — у ме­ня нет бо­гатс­тва, я боль­ше не люб­лю Штир­не­ра, и Штир­не­ра боль­ше нет…

Эм­ма от удив­ле­ния на ми­нуту за­была о сво­ем го­ре.

— Он умер? По­чему же ты не пи­сала мне об этом? И раз­ве мер­твых не лю­бят? Сколь­ко но­вос­тей!..

Эль­за опять улыб­ну­лась.

Ли­цо Эм­мы сде­лалось пе­чаль­ным.

— Это зна­чит, — всхли­пывая, на­чала она, — это зна­чит, что ты приз­на­лась ему в люб­ви к От­то, и Штир­нер в от­ча­янии убил се­бя. Зна­чит, ты от­ни­мешь у ме­ня От­то?

— Ус­по­кой­ся, глу­пень­кая де­воч­ка, — лас­ко­во ска­зала Эль­за, — я не от­ни­му у те­бя тво­его От­то. Ведь он твой муж и отец тво­его ре­бен­ка.

— Это ни­чего не зна­чит! — от­ве­тила Эм­ма. — Он го­ворил, он го­ворил не раз, что вся его лю­бовь ко мне бы­ла од­ним чер­тов­ским на­важ­де­ни­ем, что ес­ли бы не это на­важ­де­ние, он ни­ког­да не по­любил бы та­кую ду­ру. И та­кой брак, го­ворит он, мож­но рас­тор­гнуть. А ес­ли От­то го­ворит, это вер­но. Ведь я дей­стви­тель­но глу­пень­кая. Но толь­ко… ведь и глу­пень­кие хо­тят счастья! — И она опять зап­ла­кала. — Ведь лю­бил же он ме­ня та­кую, ка­кая я есть! А по­том… по­том он стал буд­то мстить мне за то, что лю­бил ме­ня.

И Эм­ма, пре­рывая раз­го­вор пла­чем, под­робно рас­ска­зала Эль­зе ис­то­рию сво­ей люб­ви. Она слиш­ком дол­го стра­дала в оди­ночес­тве и те­перь го­вори­ла обо всем, что на­боле­ло, о гру­бос­ти, при­дир­чи­вос­ти От­то, о его нас­мешках, из­де­ватель­ствах, ос­кор­бле­ни­ях.

Эль­за слу­шала, и ее сер­дце не­воль­но хо­лоде­ло. От­то вста­вал пе­ред нею в но­вом све­те. Это уже не бы­ло «на­важ­де­ни­ем». Он так пос­ту­пал уже пос­ле то­го, как ос­во­бодил­ся от влас­ти Штир­не­ра.

Он мог раз­лю­бить Эм­му. Но не­уже­ли у не­го не хва­тало так­та, кор­рек­тнос­ти, на­конец, прос­той по­рядоч­ности, что­бы удер­жать­ся от та­кого об­ра­щения с же­ной? И, вспо­миная уже о сво­ей люб­ви к За­уеру, Эль­за по­дума­ла: «Не­уже­ли прав Штир­нер в том, что мы лишь сле­пые иг­рушки ин­стинкта, ко­торый мо­жет зас­та­вить по­любить че­лове­ка с ос­ли­ной го­ловой? Ужас­но!..»

Эль­за слу­шала под­ру­гу, ду­мая о сво­ем, и прис­лу­шива­лась ко все уве­личи­ва­юще­муся шу­му во вто­ром эта­же.

«Что бы там мог­ло быть?»

А там про­ис­хо­дил пос­ледний акт борь­бы.

Во­ору­жен­ный от­ряд в за­щит­ных ме­тал­ли­чес­ких кос­тю­мах, во гла­ве с За­уером и Гот­ли­бом вор­вался в дом Эль­зы.

За­уер уда­рял ру­ко­ят­кой па­рабел­лу­ма в дверь ка­бине­та и кри­чал:

— От­крой­те, Штир­нер, или мы взло­ма­ем дверь!

Не­ожи­дан­но на­пада­ющие ус­лы­шали до­носив­ший­ся из ка­бине­та го­лос Ка­чин­ско­го и лай со­бак.

— Штир­не­ра нет, а я от­крыть дверь не мо­гу. Штир­нер, ухо­дя, за­пер ее сна­ружи и прис­та­вил со­бак.

— Это вы, Ка­чин­ский? Вы еще жи­вы? — Об­ра­тив­шись к сол­да­там, За­уер при­казал: — Ло­май­те две­ри!

Нес­коль­ко дю­жих плеч на­вали­лись на дверь, и она зат­ре­щала. За дверью пос­лы­шал­ся не­ис­то­вый лай до­гов. До­ги про­суну­ли в об­ра­зовав­ши­еся про­ломы ос­ка­лен­ные, пок­ры­тые пе­ной мор­ды.

Нес­коль­ко выс­тре­лов уло­жили со­бак на мес­те.

— За­чем же уби­вать жи­вот­ных? — пос­лы­шал­ся спо­кой­ный го­лос Ка­чин­ско­го.

— А вы пред­почли бы, что­бы со­баки ра­зор­ва­ли нас? — про­вор­чал За­уер, про­лезая в об­ра­зовав­шу­юся брешь. Он был удив­лен, уви­дев, что Ка­чин­ский спо­кой­но си­дит за сто­лом; под­пе­рев го­лову ру­ками, изоб­ре­татель сос­ре­дото­чен­но рас­смат­ри­вал чер­те­жи.

— Где Штир­нер? — спро­сил За­уер.

— Не знаю, — от­ве­тил Ка­чин­ский, не под­ни­мая го­ловы, — он обе­щал ме­ня ут­ром ос­ле­пить, уду­шить или что-то в этом ро­де, но, ве­ро­ят­но, за­был или за­нят чем-ни­будь… — Хлоп­нув ру­кой по чер­те­жам, Ка­чин­ский вос­клик­нул: — Вот ве­лико­леп­ная шту­ка! Штир­нер не об­ма­нул. Я про­вел чер­тов­ски ин­те­рес­ную ночь! Этот Штир­нер пря­мо ге­ни­ален. Схе­мы ан­тенны уси­литель­но­го ус­трой­ства с тран­сфор­ма­тора­ми и ка­тод­ны­ми лам­па­ми и схе­ма ин­дукци­он­ной свя­зи с ко­леба­тель­ным кон­ту­ром ан­тенны…

За­уер и Гот­либ пе­рег­ля­нулись: не­уже­ли Штир­нер от­нял у Ка­чин­ско­го ра­зум?

— Нуж­но обыс­кать все зда­ние свер­ху до­низу и пос­та­вить ка­ра­улы у мыс­ле­пере­да­ющих стан­ций, — ска­зал За­уер.

Ос­мотр на­чали с ком­на­ты Штир­не­ра, где по­меща­лась од­на из мыс­ле­из­лу­ча­ющих стан­ций. Вто­рая та­кая же стан­ция на­ходи­лась в дру­гом кон­це до­ма, ря­дом со «зве­рин­цем».

Стан­ция не ра­бота­ла.

— Ну что ж, гос­по­да, я ду­маю, те­перь бе­зопас­но. Мож­но снять на­ши за­щит­ные мас­ки, — ска­зал Гот­либ и пер­вый снял со сво­ей го­ловы сет­ку. Его при­меру пос­ле­дова­ли дру­гие. Сре­ди при­шед­ших бы­ло нес­коль­ко ста­рых зна­комых Гот­ли­ба: про­курор, на­чаль­ник по­лиции и «же­лез­ный ге­нерал», ко­торый при­нимал учас­тие в во­ен­ной эк­спе­диции про­тив Штир­не­ра «в це­лях изу­чения но­вых ме­тодов ве­дения вой­ны».

Он раз­во­дил ру­ками, как бы оп­равды­ва­ясь в сво­их преж­них не­уда­чах во­ен­ной эк­спе­диции про­тив Штир­не­ра, и го­ворил:

— Кто же его знал, что на Штир­не­ра на­до ид­ти с дам­ски­ми ву­аля­ми на го­лове? — И, нах­му­рив свои боль­шие се­дые бро­ви, он пе­чаль­но ска­зал, ука­зывая на Ка­чин­ско­го: — Те­перь вот они бу­дущие пол­ко­вод­цы, вы, гос­по­да ин­же­неры. На­ша пе­сен­ка спе­та! Что мы сде­ла­ем шты­ком, ес­ли эта шту­ка мо­жет по­вер­нуть штык в лю­бую сто­рону? — и он с не­доб­ро­жела­тель­ством ука­зал на ма­шину, вид­невшу­юся че­рез дверь ком­на­ты Штир­не­ра.

— Од­на­ко на­до опо­вес­тить всех, что ору­дия мыс­ленно­го воз­дей­ствия на­ми зах­ва­чены. — И За­уер про­шел в ком­на­ту Штир­не­ра. — Фу, черт, — про­вор­чал он, гля­дя с не­до­уме­ни­ем, на нез­на­комую конс­трук­цию ма­шины. — Ка­чин­ский, — поз­вал он на по­мощь изоб­ре­тате­ля, — вы по­нима­ете в этом что-ни­будь?

Ка­чин­ский по­дошел к ма­шине и стал уве­рен­но по­вора­чивать ры­чаги. Ма­шина за­рабо­тала.

— Нуж­но пос­лать из­лу­чение, ко­торое ос­во­боди­ло бы всех по­ражен­ных Штир­не­ром, — ска­зал Ка­чин­ский.

— Пра­виль­но! — от­ве­тило нес­коль­ко го­лосов. И Ка­чин­ский при­нял­ся «ле­чить на рас­сто­янии», как вы­разил­ся кто-то из сто­ящих в ком­на­те.

— Ну что? — спро­сил За­уер од­но­го из сол­дат, обыс­ки­вав­ших под­валь­ное по­меще­ние.

— Штир­нер не най­ден! — от­ве­тил он.

— Ищи­те в пер­вом эта­же! Обы­щите каж­дую щель!

— Ви­новат, гос­по­дин про­курор, — об­ра­тил­ся Ка­чин­ский к про­куро­ру, — мо­гу ли я взять эти чер­те­жи? Штир­нер пе­редал их мне…

— Сей­час я ни­чего не мо­гу раз­ре­шить тро­гать и брать от­сю­да. Все это яв­ля­ет­ся следс­твен­ным ма­тери­алом. По­том, мо­жет быть…

— Очень жаль! — от­ве­тил Ка­чин­ский.

«Хо­рошо, од­на­ко, что я ус­пел оз­на­комить­ся со всем этим и за­писать важ­ней­шие фор­му­лы. Обой­дем­ся и без чер­те­жей! — по­думал Ка­чин­ский. — А они, по­жалуй, и в фор­му­лах не все пой­мут».

— Я так­же хо­чу об­ра­тить­ся к вам с прось­бой, гос­по­дин про­курор, — ска­зал Гот­либ. — Не­об­хо­димо выз­вать до­пол­ни­тель­ный от­ряд для ох­ра­ны под­ва­ла, в ко­тором хра­нят­ся ог­ромные цен­ности. Я по­лагаю, что нас­та­ивать на этом я имею пра­во, пос­коль­ку я яв­ля­юсь за­кон­ным нас­ледни­ком. Ду­маю, что те­перь воп­рос о на­шем пра­ве на нас­ледс­тво ни в ком не вы­зовет сом­не­ния.

— Ва­ши пра­ва — воп­рос бу­дуще­го, — от­ве­тил про­курор. — Но про­тив уси­лен­ной ох­ра­ны я ни­чего не имею.

За­уер все боль­ше хму­рил­ся, слу­шая этот раз­го­вор. Он по­дошел к Гот­ли­бу и яз­ви­тель­но про­из­нес:

— Не слиш­ком ли вы за­бега­ете впе­ред, гос­по­дин Гот­либ? Как вам дол­жно быть хо­рошо из­вес­тно, суд при­судил нас­ледс­тво в поль­зу Эль­зы Глюк, и ре­шение вош­ло в за­кон­ную си­лу.

— Но оно мо­жет быть пе­рес­мотре­но вви­ду вновь от­крыв­шихся об­сто­ятель­ств! — И, вдруг вспы­лив, не­дав­ний со­юз­ник крик­нул: — Да вы с ка­кой ста­ти вме­шива­етесь в это де­ло? До­воль­но мо­рочи­ли всех! Ес­ли вы еще раз ста­нете на мо­ей до­роге к нас­ледс­тву, я пот­ре­бую, что­бы вас арес­то­вали. Вы выс­ту­пали от име­ни Глюк и, зна­чит, яв­ля­етесь со­учас­тни­ком прес­тупле­ния!

— Но воп­рос о при­чинах ли­шения нас­ледс­тва ва­шего поч­тенно­го ро­дите­ля… — го­рячил­ся За­уер.

Спор их был прек­ра­щен по­яв­ле­ни­ем Кран­ца.

— Ого! — в вол­не­нии раз­ма­хивал он ру­ками. — Вот оно са­мое! Вот где мы с ва­ми, Гот­либ, бри­ли гос­по­дина Штир­не­ра, и чис­ти­ли его платье, и, кхе… по­лучи­ли на ча­ек с его ми­лос­ти! Пом­ни­те, ва­ше пре­вос­хо­дитель­ство, ве­щес­твен­ное до­каза­тель­ство, ко­торое я пре­под­нес вам в тюрь­ме, — об­ра­тил­ся он к про­куро­ру, — мо­нет­ку пом­ни­те? Это са­мое и есть мое прес­тупле­ние. Це­на кро­ви, так ска­зать. Вмес­то то­го что­бы убить, я по­чис­тил плать­ице у гос­по­дина Штир­не­ра!

— Ник­то не пос­та­вит вам в уп­рек это­го прес­тупле­ния, Кранц. До­воль­но вы на­сиде­лись, те­перь вас ждет серь­ез­ная ра­бота. Клет­ку мы зах­ва­тили, но птич­ка уле­тела. Штир­не­ра нет.

— Най­дем, най­дем! Из-под зем­ли вы­ро­ем! — ве­село ска­зал Кранц, по­тирая ру­ки.

— Пе­чаль­ные но­вос­ти, — пос­лы­шал­ся го­лос Ка­чин­ско­го. Он от­ло­жил труб­ку те­лефо­на и ска­зал: — Сей­час те­лефо­ниро­вали с од­но­го за­вода, что как толь­ко прек­ра­тилось дей­ствие вли­яния Штир­не­ра, сот­ни ра­бочих упа­ли за­мер­тво, оче­вид­но нас­ту­пила ре­ак­ция пос­ле ужас­но­го пе­ре­утом­ле­ния, в ко­тором дер­жал их все вре­мя Штир­нер. Тре­бу­ет­ся не­мед­ленная по­мощь.

За­уер, хму­рый и злой, вы­шел из ком­на­ты и под­нялся на тре­тий этаж. В зим­нем са­ду он зас­тал Эль­зу и свою же­ну.

Эм­ма бро­силась к не­му с ра­дос­тным кри­ком:

— От­то!

Но он гру­бо от­тол­кнул ее.

— От­ку­да ты? — хму­ро спро­сил он же­ну. — Уй­ди, мне на­до по­гово­рить с фрау… Штир­нер.

Эль­за с уп­ре­ком пос­мотре­ла на не­го, Эм­ма со сле­зами на гла­зах — на Эль­зу, как бы го­воря: «Ви­дишь, как он от­но­сит­ся ко мне?»

— Ну? — ска­зал За­уер, су­рово гля­дя на же­ну.

Эм­ма вздох­ну­ла и пос­лушно выш­ла.

— От­то За­уер, я не уз­наю вас, — с уп­ре­ком ска­зала Эль­за.

— Она мое нес­частье! Я не знаю, как от­де­лать­ся от нее, — с раз­дра­жени­ем ска­зал За­уер — Вы дол­жны знать, что моя лю­бовь к ней бы­ла ис­кусс­твен­но выз­ва­на Штир­не­ром.

— Это не да­ет вам пра­ва так от­но­сить­ся к ней. Она не ви­нова­та ни в чем, и она лю­била вас рань­ше не по при­казу Штир­не­ра.

— Ка­кое мне де­ло до нее? — так же раз­дра­жен­но от­ве­тил За­уер. — Где Штир­нер?

— Он ушел.

— Ку­да?

— Я не знаю. Он не ска­зал мне, но в до­ме его нет на­вер­но.

— Вы лже­те! Вы скры­ва­ете его!

Эль­за вста­ла.

— Пос­лу­шай­те, За­уер, ес­ли вы не ос­та­вите этот тон, я сей­час же уй­ду.

За­уер зас­та­вил се­бя ус­по­ко­ить­ся и сел ря­дом с Эль­зой.

— Прос­ти­те ме­ня, Эль­за, — поч­ти лас­ко­во ска­зал он. — Я слиш­ком из­нер­вни­чал­ся за это вре­мя. Вы го­вори­те, Штир­не­ра нет. Вы, зна­чит, сво­бод­ны?

Эль­за в от­вет кив­ну­ла го­ловой.

— Что же ме­ша­ет нам те­перь быть вмес­те?

— За­уер, но ведь у вас ре­бенок, же­на…

— Не го­вори­те мне о ней, Эль­за!

Он взял ее ру­ку. Эль­за нах­му­рилась и ти­хо, но ре­шитель­но от­ня­ла свою ру­ку. Не толь­ко же­на и ре­бенок от­да­ляли ее те­перь от За­уера. Но­вые чер­ты ха­рак­те­ра За­уера де­лали его чу­жим. А мо­жет быть, это и не но­вые чер­ты; мо­жет быть, эта гру­бость и черс­твость всег­да жи­ли в нем под пок­ро­вом хо­лод­ной кор­рек­тнос­ти, и она рань­ше толь­ко не за­меча­ла их?

И еще од­но удер­жи­вало Эль­зу. Штир­нер, ка­ким она уз­на­ла его в пос­леднюю ночь, по­разил ее во­об­ра­жение. Он был прес­ту­пен. Он учи­нил на­силие над сво­бодой ее во­ли и чувств, но он про­шел че­рез ее жизнь, ос­та­вил след. И та без­дна стра­дания, ко­торую он от­крыл пе­ред нею в пос­леднюю ночь, не мог­ла не взвол­но­вать ее. Вер­нув ей сво­боду, он по­казал, что до­ля по­рядоч­ности еще сох­ра­нилась в нем.

За­уер не по­нимал, что тво­рит­ся в ду­ше Эль­зы, и ду­мал, что в ней го­ворит лишь жен­ская стыд­ли­вость.

Он сде­лал но­вую по­пыт­ку взять ее за ру­ку и на­чал го­ворить, все бо­лее ув­ле­ка­ясь:

— Ска­жите «да», Эль­за, и мы бу­дем счас­тли­вы. Мы оба мно­го стра­дали и зас­лу­жили пра­во на счастье. И еще, Эль­за, вы пом­ни­те, я ра­довал­ся, ког­да вы от­ка­зались от нас­ледс­тва, по­тому что я бо­ял­ся по­терять вас? Я ду­маю, что те­перь оно не бу­дет сто­ять сте­ной меж­ду на­ми. Штир­не­ра нет. Что ме­ша­ет вам вос­поль­зо­вать­ся ва­шим пра­вом? Гот­либ? Мне не стра­шен этот ще­нок!

Эль­за пос­мотре­ла на За­уера и вновь от­ня­ла свою ру­ку. Во взгля­де Эль­зы За­уер за­метил удив­ле­ние и страх.

— Не ду­май­те, что во мне го­ворит ко­рыс­то­любие! — пос­пе­шил он оп­равдать­ся, по-сво­ему по­няв этот страх. — Нет, я люб­лю вас, толь­ко вас, а не ва­ше бо­гатс­тво. Но будь­те же прак­тичны. Пой­ми­те, что рай в ша­лаше — меч­та по­этов. По­думай­те о сво­ем бу­дущем. Дай­те мне до­верен­ность, и я ру­ча­юсь, что спа­су по край­ней ме­ре часть ва­шего сос­то­яния в раз­ме­ре ос­тавлен­но­го вам нас­ледс­тва.

Эль­за вста­ла и под­ня­ла ру­ки, как бы за­щища­ясь.

— Нет, За­уер, нет! Не го­вори­те мне о нас­ледс­тве! Я не хо­чу пе­режи­вать еще раз все эти ужа­сы, всю эту грязь… Прек­ра­тим этот раз­го­вор… Я так ус­та­ла… Я не спа­ла всю ночь и еле стою на но­гах…

— Но это не пос­леднее ва­ше сло­во? — спро­сил За­уер вслед уда­ля­ющей­ся Эль­зе.

Она быс­тро уш­ла, ни­чего не от­ве­тив.

Эль­за вбе­жала в свою ком­на­ту и об­ня­ла пла­чущую Эм­му.

— Не плачь, моя де­воч­ка! Я не от­ни­му от те­бя От­то, но бо­юсь, что те­бе не удас­тся вер­нуть его.

— Ты ду­ма­ешь? — спро­сила Эм­ма, бес­по­мощ­но взгля­нув на Эль­зу.

— Мо­жет быть, по­том… — ска­зала Эль­за, что­бы уте­шить под­ру­гу, хо­тя и не ве­рила в это воз­вра­щение. — А те­перь нам с то­бой на­до от­дохнуть. Я не ос­тавлю те­бя. Мы по­едем да­леко, что­бы за­быть обо всем. Не плачь! Те­бе на­до бе­речь се­бя. И ты сов­сем не оди­нока. У те­бя есть сын, мы бу­дем вмес­те вос­пи­тывать его. В нем ты най­дешь свое счастье.

— Да, по­едем. Не ос­тавляй ме­ня, Эль­за!

За­уер про­дол­жал си­деть в зим­нем са­ду, пе­ред ак­ва­ри­умом, опус­тив го­лову, хму­рый и злой.

— О черт!.. — вдруг крик­нул он и не­ожи­дан­но для се­бя уда­рил ку­лаком в стек­лянную стен­ку ак­ва­ри­ума.

Стек­ло раз­би­лось, во­да вы­лилась, и рыб­ки, опус­тившись на дно, жад­но от­кры­вали рты и би­ли хвос­та­ми по сы­рому пес­ку…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Гла­ва 1. ДО­МИК У МО­РЯ

Листья пальм, ко­леб­ле­мые ров­ным бе­рего­вым вет­ром, мер­но по­качи­вались, как ог­ромные ве­ера, при­води­мые в дви­жение не­види­мой ру­кой. Нес­мотря, на ран­ний час, сол­нце па­лило не­мило­сер­дно. От пальм ло­жились на зем­лю ис­си­ня-чер­ные те­ни.

Не­боль­шой дом с плос­кой кры­шей и ши­рокой ве­ран­дой, вы­ходя­щей на бе­рег оке­ана, сто­ял на скло­не го­ры. За до­мом на­чинал­ся тро­пичес­кий лес. Паль­мы гус­то об­сту­пили дом, ук­ры­вая его от зноя ши­роки­ми листь­ями. Жи­вая ог­ра­да из ко­лючих рас­те­ний опо­ясы­вала учас­ток вок­руг усадь­бы.

Дом сто­ял особ­ня­ком. За не­высо­ким гор­ным кря­жем на­ходил­ся не­боль­шой го­родок.

На ве­ран­де за ут­ренним ко­фе си­дела мо­лодая ру­сово­лосая жен­щи­на в лет­нем бе­лом кос­тю­ме и в пле­теных туф­лях мес­тно­го из­де­лия на бо­су но­гу.

— Еще чаш­ку при­каже­те? — спро­сил ста­рый слу­га в бе­лой блу­зе, бе­лых ша­рова­рах и та­ких же пле­теных туф­лях.

— Нет, Ганс, бла­года­рю вас. Мо­жете уби­рать ко­фе. Как ва­ши но­ги, Ганс?

— Бла­года­рю вас, от­лично. Это сол­нышко прек­расно из­ле­чило ме­ня. Еще нем­ножко, и я бу­ду тан­це­вать!

— Фрау Шмит­гоф до­ма?

— Уш­ла за про­визи­ей. Ско­ро дол­жна прий­ти. Вам что-ни­будь нуж­но фрау?

— Нет, бла­года­рю вас, ни­чего.

Ганс вы­шел.

Эль­за вздох­ну­ла, взя­ла ве­ер, сде­лан­ный из паль­мо­вого лис­та, по­вер­ну­ла лег­кое пле­теное крес­ло к оке­ану и, ти­хо ма­хая ве­ером, ста­ла смот­реть на свер­ка­ющую в ут­ренних лу­чах сол­нца по­вер­хность во­ды.

Прош­ло три го­да с тех пор, как по­сели­лась она здесь вмес­те с Эм­мой, ее ма­лень­ким сы­ном и фрау Шмит­гоф, ко­торая уп­ро­сила взять ее с со­бой.

Пер­вое ли­цо, ко­торое она встре­тила здесь, был Ганс, ста­рый слу­га Кар­ла Гот­ли­ба. Он и был тем до­верен­ным че­лове­ком, ко­торо­му Штир­нер пе­ред сво­им ухо­дом вру­чил за­боты об Эль­зе.

Штир­нер пос­та­рал­ся «зак­ре­пить» вер­ность Ган­са мыс­ле­из­лу­чени­ем боль­шой си­лы. Штир­нер тог­да дос­тиг боль­шо­го ус­пе­ха в мыс­ленном вну­шении на про­дол­жи­тель­ный срок, — он сам го­товил­ся вну­шить се­бе «пе­ревоп­ло­щение лич­ности» на всю жизнь. Ганс был пер­вым опы­том в этом нап­равле­нии. Ког­да опыт с Ган­сом был за­кон­чен и по ис­пы­тании дал впол­не проч­ные ре­зуль­та­ты, Штир­нер улыб­нулся, до­воль­ный сво­ей ра­ботой.

«Как лег­ко те­перь де­лать лю­дей вер­ны­ми и чес­тны­ми!» — по­думал он, от­пуская Ган­са.

Но эта ис­кусс­твен­но зак­реплен­ная вну­шени­ем вер­ность бы­ла толь­ко пре­дос­то­рож­ностью. Ганс, по всей ве­ро­ят­ности, и без вну­шения ос­тался бы ве­рен и точ­но вы­пол­нил бы все при­каза­ния Штир­не­ра. На имя Ган­са бы­ла по­ложе­на круп­ная сум­ма в бан­ке бли­жай­ше­го го­рода. Но пол­ной хо­зяй­кой де­нег и до­ма бы­ла Эль­за. Ей очень нра­вил­ся этот ук­ромный уго­лок, да­лекий от шум­ных цен­тров и все­го, что мог­ло ей на­пом­нить прош­лое. Она хо­тела од­но­го: что­бы о ней ско­рее за­были.

Их пе­ресе­ление сю­да бы­ло по­хоже на бегс­тво. Они ни­кому не ска­зали, ку­да едут, у­еха­ли вне­зап­но, без пре­дуп­режде­ния, а здесь да­же пе­реме­нили свои фа­милии. Эль­за ста­ла на­зывать се­бя Бек­кер — по фа­милии доб­рой ста­руш­ки, при­ютив­шей и вос­пи­тав­шей ее в детс­тве. Эм­ма при­няла де­вичью фа­милию сво­ей по­кой­ной ма­тери — Шпиль­ман. Толь­ко Шмит­гоф ос­та­вила преж­нюю фа­милию.

— Я слиш­ком при­вык­ла к сво­ей фа­милии и бу­ду пу­тать­ся, ес­ли пе­реме­ню ее. И по­том… мо­жет быть, это не­закон­но, и я бо­юсь от­ветс­твен­ности, — го­вори­ла она.

Ма­лень­кая ко­лония жи­ла ти­хой и мир­ной жизнью. Бо­ясь быть от­кры­тыми, они ни с кем не пе­репи­сыва­лись и да­же не по­луча­ли га­зет. Шмит­гоф и Ганс ве­ли не­боль­шое хо­зяй­ство. Чер­но­кожая нянь­ка по­мога­ла Эм­ме уха­живать за ре­бен­ком. Два нег­ра ра­бота­ли в са­ду и в ого­роде и прис­матри­вали за па­рой ло­шадей и ос­лом. Но в ло­шадях поч­ти не бы­ло на­доб­ности. Из­редка Эм­ма ез­ди­ла с сы­ном ка­тать­ся. Обыч­но же они ог­ра­ничи­вались пе­шими про­гул­ка­ми по бе­регу оке­ана.

Все так за­горе­ли, что их труд­но бы­ло уз­нать. Осо­бен­но ма­лень­кий От­то, или Кре­пыш, как его зва­ли. Тем­но­воло­сый, кур­ча­вый, поч­ти всег­да го­лый, брон­зо­вый от за­гара, он сов­сем по­ходил бы на маль­чи­ка-ту­зем­ца, ес­ли бы не ев­ро­пей­ские чер­ты ли­ца.

Эм­ма в пер­вое вре­мя нес­коль­ко ску­чала без при­выч­ной об­ста­нов­ки боль­шо­го го­рода, но ско­ро втя­нулась в но­вую жизнь. Сквозь за­гар на ее ще­ках прос­ту­пал преж­ний ру­мянец, и ее смех те­перь час­то спле­тал­ся со сме­хом ее ре­бен­ка, как два звон­ких ко­локоль­чи­ка, на­пол­нявших зво­ном весь не­боль­шой дом. Ве­чером Эль­за иног­да иг­ра­ла на ро­яле: от этой куль­тур­ной при­выч­ки она не мог­ла от­ка­зать­ся. Ре­бенок за­сыпал. Эм­ма уса­жива­лась у ног Эль­зы на ци­нов­ке и за­мол­ка­ла.

Каж­дая из них ду­мала о сво­ем.

Эль­за вста­вала поз­же. За ут­ренним ко­фе она с не­мой улыб­кой прис­лу­шива­лась к ве­селым го­лосам, зве­нев­шим у бе­рега оке­ана.

Кре­пыш про­падал на бе­регу все дни.

Он со­бирал ра­кови­ны и ка­меш­ки, ло­вил кра­бов, бро­сал об­ратно в во­ду мел­кую рыб­ку, вы­киды­ва­емую на бе­рег вол­на­ми оке­ана.

Тру­сиха Эм­ма пер­вое вре­мя бо­ялась все­го. Бо­ялась, что оке­ан в бу­рю смо­ет их до­мик, бо­ялась скор­пи­онов, змей, ко­торые мог­ли впол­зти в дом, бо­ялась ль­вов. Ль­вы дей­стви­тель­но во­дились здесь, но да­леко, в глу­бине ле­са. Они ни­ког­да не под­хо­дили близ­ко к до­му. Толь­ко раз или два оби­тате­ли до­ма слы­шали их от­да­лен­ный рев. И Эм­ма в ужа­се бу­дила Эль­зу… Но по­том она при­вык­ла ко все­му.

Эль­за мед­ленно ма­хала ве­ером, сле­дя за бе­лой ях­той, по­казав­шей­ся в оке­ане, у вхо­да в за­лив. По за­ливу не­ред­ко шны­ряли пи­роги ту­зем­цев-ры­боло­вов. По­яв­ле­ние ев­ро­пей­ско­го суд­на бы­ло со­быти­ем для оби­тате­лей это­го угол­ка. Оке­ан­ские пу­ти ле­жали в сто­роне. Не­боль­шие су­да по­яв­ля­лись иног­да на го­ризон­те, но они или шли ми­мо, или за­ходи­ли в порт со­сед­не­го го­род­ка. На этот раз бе­лая ях­та за­вора­чива­ла в за­лив.

Эль­за ис­пы­тала неп­ри­ят­ное чувс­тво че­лове­ка, опа­са­юще­гося, что его по­кой и обыч­ный ук­лад жиз­ни мо­гут быть на­руше­ны.

Ях­та, мер­но по­качи­ва­ясь, приб­ли­жалась к бе­регу.

На ях­те раз­ве­вал­ся крас­ный флаг.

«Стран­но», — по­дума­ла Эль­за.

Меж­ду тем ях­та прис­та­ла к бе­регу.

Слыш­но бы­ло, как за­вор­ча­ла якор­ная цепь; па­руса опус­ти­лись, и ях­та за­кача­лась на мес­те. В шлюп­ку спус­ти­лись два мат­ро­са и три че­лове­ка в бе­лых кос­тю­мах с проб­ко­выми шле­мами на го­лове. Шлюп­ка от­ча­лила. Вот трое в бе­лом выш­ли на бе­регу у то­го мес­та, где на­ходи­лась Эм­ма с ре­бен­ком и чер­ной ня­ней. Го­лоса-ко­локоль­чи­ки умол­кли. Кре­пыш при­жал­ся к ма­тери и с ис­пу­гом смот­рел на нез­на­комых лю­дей. Мат­ро­сы вы­нима­ют из шлюп­ки тю­ки и по по­яс в во­де пе­рено­сят и скла­дыва­ют их на бе­регу. Муж­чи­на в бе­лом под­хо­дит к Эм­ме с пок­ло­ном, и сни­ма­ет проб­ко­вый шлем, что-то го­ворит и по­казы­ва­ет на тю­ки. Эм­ма ки­ва­ет го­ловой. Мат­ро­сы и трое в бе­лых кос­тю­мах раз­вя­зыва­ют тю­ки, вы­нима­ют колья, бре­зент, ве­рев­ки. Они раз­би­ва­ют па­лат­ку. Это­го еще не­дос­та­вало! По­чему имен­но здесь?

Эм­ма что-то го­ворит ня­не, ко­торая бе­рет ре­бен­ка на ру­ки, и они трое быс­тро под­ни­ма­ют­ся по ка­менис­той до­рож­ке к до­му.

Эль­за все быс­трее ма­шет ве­ером и в не­тер­пе­нии ожи­да­ет их. Эм­ма опе­режа­ет ня­ню с ре­бен­ком и поч­ти бе­жит к ве­ран­де. Эль­за ви­дит взвол­но­ван­ное, поб­леднев­шее ли­цо Эм­мы и не­из­вес­тно по­чему на­чина­ет вол­но­вать­ся са­ма.

— Кто это? Что им здесь нуж­но? — спро­сила Эль­за под­ру­гу, взбе­гав­шую по лег­ким сту­пеням лес­тни­цы в гус­тую тень ве­ран­ды. От быс­тро­го подъ­ема на го­ру, ус­та­лос­ти и вол­не­ния Эм­ма не смог­ла спра­вить­ся с ды­хани­ем. Пря­ди во­лос при­лип­ли к ее влаж­но­му лбу.

— Пти­цы се­год­ня не дос­та­ла, но ку­пила хо­рошей ры­бы! — ус­лы­шала Эль­за за со­бой го­лос фрау Шмит­гоф, вер­нувшей­ся с про­визи­ей.

— Кто эти лю­ди? — пов­то­рила свой воп­рос Эль­за, не от­ве­чая Шмит­гоф.

— При­ехал Штир­нер и с ним еще двое ка­ких-то… — от­ве­тила Эм­ма, гля­дя ис­пу­ган­но на под­ру­гу.

Эль­за поб­ледне­ла, вы­рони­ла ве­ер из рук и от­ки­нулась на спин­ку.

— Не мо­жет это­го быть! Ты ошиб­лась, Эм­ма.

— Он, он! Уве­ряю те­бя, это он! У не­го, прав­да, силь­но из­ме­нилось ли­цо, но это он. Его гла­за нель­зя за­быть! А с ним двое ка­ких-то не­из­вес­тных. Один по­моло­же, а дру­гой по­жилой, с уса­ми.

Нас­ту­пила па­уза. Эль­за бы­ла глу­боко взвол­но­вана.

Она ста­ла ды­шать так час­то, буд­то не Эм­ма, а она толь­ко что вбе­жала на го­ру.

— О чем он го­ворил с то­бой? — спро­сила Эль­за.

— Они при­еха­ли на охо­ту и про­сили раз­ре­шения раз­бить па­лат­ку. Штир­нер по­чему-то наз­вал се­бя Штерн.

— Штерн! — вскрик­ну­ла Эль­за. — Да, это он, сом­ненья нет.

— По­чему он Штерн? — спро­сила Эм­ма.

Эль­за на ми­нуту за­дума­лась, по­том ска­зала:

— Он пе­реме­нил имя, так же как и мы…

— Ты зна­ла это и мол­ча­ла? — с уп­ре­ком ска­зала Эм­ма.

— Я не ду­мала, что мы встре­тим­ся ког­да-ни­будь с ним. У не­го боль­ше ос­но­ваний за­быть свое прош­лое и не от­кры­вать его, чем у нас. И по­тому я про­шу те­бя, Эм­ма, и вас, фрау Шмит­гоф, пре­дуп­ре­дите так­же и Ган­са, что ес­ли Штир­нер явит­ся сю­да, ник­то из нас не дол­жен на­зывать его преж­ним име­нем и не по­давать ви­ду, что мы зна­ли его. Как бы он ни был ви­новат, он уже не тот. Он по­кон­чил со сво­им прош­лым, и мы дол­жны сох­ра­нить его тай­ну.

— А ес­ли эта тай­на из­вес­тна его спут­ни­кам?

— Не ду­маю…

— А ес­ли Штир­нер сам вы­даст се­бя, уз­нав нас? Я ду­маю, что, уви­дя те­бя, Эль­за, он не сох­ра­нит спо­кой­ствия. Это бу­дет так не­ожи­дан­но! — И, всплес­нув ру­ками, она по-дет­ски вос­клик­ну­ла: — Как ин­те­рес­но! — И тут же оза­бочен­но до­бави­ла: — Ес­ли толь­ко он опять не на­дела­ет ни­каких бед…

— Не бес­по­кой­ся. Он не на­дела­ет бед. И он ни­кого из нас не уз­на­ет, в этом ты мо­жешь быть со­вер­шенно уве­рена. Ведь не уз­нал же он те­бя. Раз­ве толь­ко ме­ня… нем­ножко… как слу­чай­ную зна­комую, — до­бави­ла она, как буд­то вспо­миная о чем-то. — Но, мо­жет быть, они и не при­дут сю­да?

— При­дут, на­вер­но при­дут, — ска­зала Эм­ма. — И вот по­чему. Штир­нер ска­зал мне: «На­де­юсь, что мы вас ни­чем не по­бес­по­ко­им. Но ес­ли сре­ди ва­ших слуг есть ту­земец, зна­ющий мес­тность, мы бу­дем очень про­сить вас раз­ре­шить нам взять его в про­вод­ни­ки на день-два». Идут, идут сю­да! — вдруг зак­ри­чала она. — Ме­ня уж все рав­но они ви­дели та­кой рас­тре­пан­ной ди­кар­кой, — без­на­деж­но мах­ну­ла ру­кой Эм­ма, — а ты иди хоть пе­ре­одень туф­ли да чул­ки на­тяни! Нель­зя же так. Ведь Штир­нер, ть­фу, Штерн, Штерн, Штерн как-ни­как был тво­им…

Эль­за не дос­лу­шала, быс­тро под­ня­лась и уш­ла к се­бе. Не за­бота о на­ряде зас­та­вила ее уй­ти, а же­лание на­еди­не спра­вить­ся со сво­им вол­не­ни­ем.

Сей­час она опять встре­тит­ся ли­цом к ли­цу со Штир­не­ром, с этим за­гадоч­ным че­лове­ком, ко­торый ей сде­лал столь­ко зла, но ко­торый ис­крен­не лю­бил ее.

Эль­за быс­тро хо­дила из уг­ла в угол. Рой вос­по­мина­ний кру­жил ей го­лову. Она са­ма уди­вилась си­ле сво­его вол­не­ния. Ей ка­залось, что ею все бы­ло за­быто, все ста­ло не­воз­врат­ным прош­лым. Толь­ко од­на тай­на ос­та­лась не­рас­кры­той и из­редка му­чила ее: ви­новен ли Штир­нер в смер­ти Кар­ла Гот­ли­ба? Эту тай­ну Штир­нер унес с со­бой. Эль­за по­дош­ла к зер­ка­лу и на­чала бес­созна­тель­но поп­равлять во­лосы.

«Ка­кая я ста­ла чер­ная!» — по­дума­ла она, гля­дя на свое ли­цо.

— Впро­чем, он все рав­но не уз­нал бы ме­ня, — про­шеп­та­ла она со вздо­хом.

Око­ло до­ма пос­лы­шались го­лоса.

— Од­на­ко что же я? — И она вдруг бро­силась к шка­фу и ста­ла пе­реби­рать платья. «Ве­ро­ят­но, все это по­кажет­ся им ужас­но ста­ромод­ным», — по­дума­ла она. На­конец выб­ра­ла лег­кое бе­лое платье, быс­тро оде­лась, ос­мотре­ла се­бя еще раз в зер­ка­ло и, глу­боко вздох­нув, выш­ла на ве­ран­ду.

Гла­ва 2. ОХОТ­НИ­КИ НА ЛЬ­ВОВ

К Эль­зе по­дошел по­жилой че­ловек с пу­шис­ты­ми се­дыми уса­ми.

— Поз­воль­те мне, как са­мому стар­ше­му из на­шей ком­па­нии, пред­ста­вить дру­гих, — ска­зал он с пок­ло­ном. — Ду­гов, за­веду­ющий зо­оло­гичес­ки­ми са­дами в Мос­кве. А это вот Ка­чин­ский. Он сто­ит во гла­ве все­го де­ла пе­реда­чи мыс­лей на рас­сто­яние.

Ка­чин­ский поз­до­ровал­ся.

— Ну-с, а это, — Ду­гов ука­зал на Штир­не­ра, — это мой бли­жай­ший по­мощ­ник Штерн.

Штир­нер про­тянул ру­ку Эль­зе, и они нес­коль­ко це­ремон­но поз­до­рова­лись.

Все усе­лись за стол. Эль­за поз­во­нила и поп­ро­сила при­нес­ти зав­трак. Под­нос за­мет­но дро­жал в ру­ках ста­рого слу­ги, ког­да он под­хо­дил к сто­лу, ис­ко­са пог­ля­дывая на Штир­не­ра. Эм­ма вдруг улыб­ну­лась, гля­дя на дверь. Эль­за ог­ля­нулась, что­бы пос­мотреть, что рас­сме­шило Эм­му, и уви­дала ис­пу­ган­ное ли­цо фрау Шмит­гоф, выг­ля­дывав­шее из-за две­рей.

Ду­гов вы­пил бо­кал ви­на за здо­ровье хо­зя­ек и ска­зал:

— Мы очень про­сим из­ви­нить нас за то, что на­руши­ли ва­ше оди­ночес­тво, но, пра­во, это выш­ло слу­чай­но, фрау Бек­кер. Мы, поль­зу­ясь от­пуском, ре­шили по­охо­тить­ся в здеш­них мес­тах на ль­вов. В на­ших зо­оло­гичес­ких са­дах не­дос­та­ет нес­коль­ких эк­зем­пля­ров этих прек­расных жи­вот­ных той по­роды, ко­торая встре­ча­ет­ся толь­ко здесь. Вот мы и от­пра­вились со Штер­ном сю­да, а к нам при­со­еди­нил­ся и Ка­чин­ский, ко­торый хо­чет ис­пы­тать на де­ле то ору­жие, ко­торым он сам нас во­ору­жил.

— Что же это за ору­жие? Где оно? — спро­сила лю­бопыт­ная Эм­ма.

Ду­гов зас­ме­ял­ся.

— А вот пой­дем­те с на­ми на охо­ту и уви­дите!

— На ль­вов? Ни за что! — в ужа­се вос­клик­ну­ла Эм­ма. — Я дро­жу, ког­да слы­шу от­да­лен­ный рев…

— Ого! Зна­чит, нас не об­ма­нули, и охо­та дол­жна быть удач­ная! — ска­зал Ду­гов, по­тирая ру­ки. — А вас мы по­бес­по­ко­или по­тому, — про­дол­жал он, — что не хо­тим сво­им при­быти­ем в го­родок воз­буждать лиш­ний шум. Тол­па зе­вак всег­да ме­ша­ет. И мы ре­шили за­вер­нуть в ваш за­лив. — Ду­гов про­тянул ру­ку к бе­регу. — Жить мы бу­дем в па­лат­ке. Вас же мы поп­ро­сим толь­ко об од­ном: ес­ли сре­ди ва­ших слу­жащих име­ют­ся ту­зем­цы, раз­ре­шите ис­поль­зо­вать их в ка­чес­тве про­вод­ни­ков.

Эль­за охот­но сог­ла­силась на прось­бу Ду­гова. Она ста­ралась не гля­деть на Штир­не­ра, но не мог­ла удер­жать­ся, что­бы не сколь­знуть нес­коль­ко раз взгля­дом по его ли­цу. На­конец она не вы­дер­жа­ла и об­ра­тилась к не­му:

— Ска­жите, гос­по­дин Штерн, ес­ли я не оши­ба­юсь, вы не рус­ский?

— Да, я не рус­ский, — от­ве­тил Штерн.

— А вы… дав­но жи­вете в Рос­сии?

— Око­ло трех лет.

Веж­ли­вость не поз­во­ляла про­дол­жить этот раз­го­вор, по­хожий на доп­рос. И все же Эль­за не­ожи­дан­но для се­бя спро­сила:

— А рань­ше где вы жи­ли?

Штир­нер рас­сме­ял­ся са­мым доб­ро­душ­ным об­ра­зом. И этот смех уди­вил Эль­зу: так не по­хож он был на преж­ний, иро­ничес­кий, су­хой и злой, смех Штир­не­ра. Дей­стви­тель­но, пе­ред нею был дру­гой че­ловек.

— Где я жил рань­ше и во­об­ще что бы­ло со мною рань­ше — это за­гад­ка для ме­ня са­мого. Не ве­рите? Спро­сите мо­их то­вари­щей. Я аб­со­лют­но не пом­ню ни­чего, что бы­ло со мной до при­ез­да в Мос­кву, и «заб­ве­ние» в пер­вое вре­мя край­не уг­не­тало ме­ня. Я об­ра­щал­ся за со­вета­ми к про­фес­со­рам, и они на­ходи­ли у ме­ня ка­кое-то слож­ное пси­хичес­кое за­боле­вание с муд­ре­ным наз­ва­ни­ем, что-то вро­де ши­зоф­ре­нии. При этом за­боле­вании че­ловек мо­жет как бы ут­ра­тить свою лич­ность, па­мять о прош­лом. Вот то­варищ Ка­чин­ский пред­ла­гал мне ис­про­бовать его собс­твен­ный ме­тод ле­чения. — Штир­нер, улы­ба­ясь, раз­вел ру­ками. — При всем мо­ем до­верии и ува­жении к Ка­чин­ско­му я от­ка­зал­ся. Это ле­чение что-то вро­де гип­но­за, а я чувс­твую к не­му ор­га­ничес­кую неп­ри­язнь.

Эль­за пос­мотре­ла на Ка­чин­ско­го. Он ут­верди­тель­но кив­нул го­ловой и ска­зал:

— Я пред­ла­гал Штер­ну свои ус­лу­ги. Но он от­ка­зал­ся. А без его сог­ла­сия я, ко­неч­но, не стал де­лать опы­тов.

— В Мос­кве я слу­жил ра­бочим на за­воде «Ди­намо», — про­дол­жал Штир­нер. — По­том пос­ту­пил в зо­оло­гичес­кий сад — я очень люб­лю жи­вот­ных — и там поз­на­комил­ся с за­веду­ющим Ду­говым, ко­торый был так лю­безен, что ско­ро сде­лал ме­ня сво­им бли­жай­шим по­мощ­ни­ком.

— Вы сто­или то­го, до­рогой мой, — от­ве­тил Ду­гов.

— А че­рез Ду­гова я поз­на­комил­ся и с «пе­редат­чи­ком мыс­лей», как шу­тя зо­вут у нас Ка­чин­ско­го. Вот и все, что я мо­гу рас­ска­зать о се­бе.

— А у вас так ши­роко пос­тавле­но те­перь это де­ло пе­реда­чи мыс­ли на рас­сто­яние? — спро­сила Эм­ма.

— Ого! — отоз­вался Ду­гов. — Что-то не­обы­чай­ное! Пе­реда­ча мыс­ли на рас­сто­яние дей­стви­тель­но дос­тигла ши­роко­го при­мене­ния. Че­рез нес­коль­ко де­сят­ков лет вы не уз­на­ете ми­ра.

— И то, что уже дос­тигну­то, изу­митель­но, — ска­зал Штир­нер. — Не­уже­ли вы не чи­тали в га­зетах?

— Мы не вы­писы­ва­ем га­зет.

Штир­нер пос­мотрел на Эль­зу и нах­му­рил­ся, как бы ста­ра­ясь что-то вспом­нить.

— Стран­но, — ска­зал он, — мне ка­жет­ся, что я как буд­то где-то ког­да-то мель­ком ви­дел вас. Мо­жет быть, слу­чай­ная встре­ча в пу­ти?..

— Воз­можно, — от­ве­тила Эль­за, сму­тив­шись. — Так вы го­вори­те, что пе­реда­ча мыс­лей тво­рит чу­деса?

— Да, чу­деса. Чу­деса, фан­та­зии и хи­меры мы воп­ло­тили в жизнь. — И, вдруг вдох­но­вив­шись, Ка­чин­ский стал быс­тро го­ворить: — Вы не уз­на­ли бы Мос­квы, ес­ли вам ког­да-ни­будь при­ходи­лось бы­вать в ней. Пер­вое, что вас по­разит, — это то, что Мос­ква ста­ла го­родом ве­лико­го мол­ча­ния. Мы поч­ти не раз­го­вари­ва­ем друг с дру­гом с тех пор, как на­учи­лись не­пос­редс­твен­но об­ме­нивать­ся мыс­ля­ми. Ка­ким гро­моз­дким и мед­ленным ка­жет­ся те­перь нам ста­рый спо­соб раз­го­вора! Воз­можно, что со вре­менем мы и сов­сем ра­зучим­ся го­ворить. Ско­ро и поч­ту, и те­лег­раф, и да­же ра­дио мы сда­дим в ар­хив. Мы на­учи­лись уже раз­го­вари­вать друг с дру­гом на рас­сто­янии. Вот сей­час, ес­ли хо­тите, я мо­гу об­ме­нять­ся мыс­ля­ми с мо­им при­яте­лем в Мос­кве.

Ка­чин­ский за­мол­чал, по­лузак­рыл гла­за и сос­ре­дото­чил­ся, при­ложив к вис­ку ка­кую-то ко­робоч­ку. Эль­за и Эм­ма с удив­ле­ни­ем сле­дили за иг­рой его ли­ца, от­ра­жав­шей этот мол­ча­ливый раз­го­вор. Ка­чин­ский от­крыл гла­за и улыб­нулся.

— Друг здо­ров, но очень за­нят — он на за­седа­нии. В Мос­кве идет снег. Ивин шлет нам всем при­вет. Про­сит нас, что­бы мы при­вез­ли его же­не по­пугая.

Эм­ма да­же рот при­от­кры­ла от удив­ле­ния.

— Но как же, — спро­сила она, — не пе­реме­ша­ют­ся все эти мыс­ли?

— Вза­им­ные ме­шания су­щес­тву­ют, но не в та­кой сте­пени, как в ра­ди­опе­реда­че. На­ши «ра­ди­ос­танции» бо­лее точ­ны, чем ста­рые; мы всег­да зна­ем, как нас­тро­ен при­ем­ник на­шего со­бесед­ни­ка, и быс­тро ус­та­нав­ли­ва­ем нуж­ную связь.

— Где же ва­ша ра­ди­ос­танция? — спро­сила Эль­за.

— Вот здесь! — от­ве­тил Ка­чин­ский, с улыб­кой по­казы­вая на свой лоб. — Наш мозг — на­ша ра­ди­ос­танция. У нас есть и нас­то­ящие уси­литель­ные ма­шины, но те­перь мы поль­зу­ем­ся ими толь­ко для пе­реда­чи мыс­лей, так ска­зать, мас­со­вого вос­при­ятия: но­вос­тей дня, лек­ций, кон­цертов. От­дель­ные же ли­ца для об­ще­ния друг с дру­гом име­ют уси­лите­ли, ко­торые по­меща­ют­ся в кар­ма­не. Вот он! — и Ка­чин­ский по­казал ко­робоч­ку, ко­торую толь­ко что дер­жал у вис­ка. — На близ­ком рас­сто­янии уси­ления не нуж­но и сей­час. А ско­ро мы и во­об­ще обой­дем­ся без ис­кусс­твен­но­го уси­ления. Пос­те­пен­ным уп­ражне­ни­ем мы дос­ти­га­ем все боль­шей мощ­ности на­шей при­род­ной «ра­ди­ос­танции».

— И вы мо­жете пе­редать кон­церт, как по ра­дио?

— Луч­ше, чем по ра­дио. Мы про­сим на­ших луч­ший ком­по­зито­ров мыс­ленно им­про­визи­ровать и из­лу­чать им­про­виза­цию. Ка­кой вос­торг слу­шать сво­бод­ный по­лет фан­та­зии! Или, нап­ри­мер, шах­ма­ты, ко­торы­ми у нас так ув­ле­ка­ют­ся. Сот­ни ты­сяч лю­дей мыс­ленно сле­дят за иг­рой шах­матных ма­эс­тро. Осо­бен­но ин­те­рес­на иг­ра «в от­кры­тую», ког­да шах­ма­тис­ты из­лу­ча­ют весь про­цесс об­ду­мыва­ния хо­дов. Да все­го не рас­ска­жешь!

— При­ез­жай­те и пос­мотри­те сво­ими гла­зами, — ска­зал Штир­нер, пой­мав взгляд Эль­зы.

— Да, это луч­ше все­го, — сог­ла­сил­ся Ка­чин­ский. — Мыс­ленно мы пе­реда­ем не толь­ко зву­ки, но и крас­ки, об­ра­зы, сце­ны — сло­вом, все, что мо­жет во­об­ра­зить че­ловек. Ког­да пе­реда­ча мыс­ли ста­нет об­щим дос­то­яни­ем, боль­ше не бу­дет те­ат­ров, ки­нема­тог­ра­фов, школ, душ­ных по­меще­ний, скоп­ле­ния лю­дей. Зна­ния, раз­вле­чения, зре­лища ста­нут дос­тупны каж­до­му. Чрез­вы­чай­но по­лез­ной ока­залась мыс­ле­пере­дача и в на­шей ра­бочей жиз­ни. У нас те­перь иде­аль­ные тру­довые кол­лекти­вы, ко­торые вы­пол­ня­ют ра­боту со строй­ностью луч­ше­го ор­кес­тра.

Де­ло сво­дит­ся к ко­ор­ди­ниро­ванию при по­мощи мыс­ле­пере­дачи де­ятель­нос­ти нер­вных сис­тем. Со­чета­ние дви­жений са­мо по се­бе чрез­вы­чай­но важ­но в тех слу­ча­ях, где при­меня­ет­ся кол­лектив­ный труд. Для это­го, нап­ри­мер, во все вре­мена, на­чиная с глу­бочай­шей древ­ности, упот­ребля­лись пес­ни. У нас ког­да-то рас­пе­валась пес­ня «Эй, ду­бинуш­ка, ух­нем». На сло­ге «ух» ра­ботав­шие как бы сла­гали об­щие уси­лия в од­ной точ­ке вре­мени и прос­транс­тва. Но этот спо­соб го­дил­ся и по­могал толь­ко в тех слу­ча­ях, где при­ходи­лось при­менять гру­бую фи­зичес­кую си­лу. В бо­лее слож­ных про­цес­сах пы­тались при­менять иные спо­собы ко­ор­ди­ниро­вания тру­довых дви­жений. Ус­тра­ива­лись так на­зыва­емые кон­вей­ер­ные сис­те­мы, ког­да все про­цес­сы шли «лен­той» так, что ос­та­нов­ка в од­ном мес­те про­из­во­дила ос­та­нов­ку всей лен­ты. Во­лей-не­волей при­ходи­лось при­менять­ся к об­ще­му тем­пу ра­бот. Эта сис­те­ма зас­тавля­ла ра­ботать в оди­нако­вом тем­пе лю­дей с раз­личной нер­вной и фи­зичес­кой ор­га­низа­ци­ей. На сме­ну ме­хани­чес­ко­му при­нуж­де­нию приш­ла на­ша мыс­ле­пере­дача, ко­торая не при­нуж­да­ет, а по­мога­ет ра­бочим ко­ор­ди­ниро­вать ра­боту сво­ей нер­вной сис­те­мы и мышц с ра­ботой кол­лекти­ва.

Ког­да-то в Мос­кве удив­лял так на­зыва­емый Пер­симфанс: пер­вый сим­фо­ничес­кий ор­кестр без ди­риже­ра. Это бы­ла дей­стви­тель­но пер­вая по­пыт­ка соз­дать кол­лектив, свя­зан­ный внут­ренней спай­кой — ко­ор­ди­ниро­вани­ем ра­боты нер­вных сис­тем мно­гих лю­дей. Но все же и в Пер­симфан­се бы­ло боль­ше ме­хани­чес­кой спай­ки: чле­ны его под­чи­нялись боль­ше за­ранее ус­та­нов­ленным му­зыкаль­ным тем­пам, чем еди­ной во­ле кол­лекти­ва.

Иное де­ло, ког­да не­види­мый «ди­рижер» воз­дей­ству­ет не­пос­редс­твен­но на во­левые цен­тры. Сла­жен­ность ра­боты по­луча­ет­ся изу­митель­ная и, ко­неч­но, и про­из­во­дитель­ность тру­да мак­си­маль­ная.

— Но раз­ве все это не по­дав­ля­ет лич­ность, ее сво­боду? Ведь мо­гут же быть лю­ди, ко­торые за­хотят ис­поль­зо­вать эту си­лу во зло дру­гим!

— Был та­кой че­ловек, его зва­ли Штир­не­ром, мне о нем при­ходи­лось кое-что слы­шать, — ска­зал Штир­нер. — Этот че­ловек дей­стви­тель­но на­делал мно­го вре­да, ис­поль­зо­вав в лич­ных це­лях мощ­ную си­лу мыс­ли. Но вот Ка­чин­ский су­мел обез­вре­дить Штир­не­ра.

— А вы не зна­ете, где те­перь Штир­нер? — не удер­жа­лась Эль­за от жут­ко­го воп­ро­са, об­ра­ща­ясь к Штир­не­ру.

— Не знаю, и пусть он бла­года­рит судь­бу, что я не знаю, где он… Ес­ли бы я встре­тил это­го че­лове­ка, не поз­до­рови­лось бы ему.

Ка­чин­ский улыб­нулся.

— За­чем мстить Штир­не­ру? У нас есть бо­лее мяг­кие спо­собы выр­вать ядо­витое жа­ло. Прав­да, мы при­бега­ем к ним лишь в ис­клю­читель­ных слу­ча­ях. И по­том на­до же быть спра­вед­ли­вым: Штир­нер ос­та­вил нам ог­ромное нас­ледс­тво. Без его изоб­ре­тений мы не име­ли бы та­ких ус­пе­хов в об­ласти пе­реда­чи мыс­ли. На­конец, он сох­ра­нил мне жизнь. В нем бы­ло свое бла­городс­тво.

— В Рос­сии не мо­жет быть то­го, что нат­во­рил Штир­нер, — про­дол­жал Штир­нер. — С тех пор как пе­реда­ча мыс­ли на рас­сто­яние сде­лалась об­щим дос­то­яни­ем, про­изош­ло, так ска­зать, урав­но­веше­ние сил. Ес­ли вы не же­ла­ете вос­при­нимать чу­жие мыс­ли, вы всег­да мо­жете «вык­лю­чить ваш при­ем­ник», и де­ло с кон­цом.

— Собс­твен­но го­воря, воз­можность вне­зап­но­го «мыс­ленно­го на­паде­ния» не ис­клю­чена, — ска­зал Ка­чин­ский. — Но мы стро­го сле­дим за этим и сво­еоб­разно ка­ра­ем. При по­мощи свер­хмощ­ных уси­лите­лей, ко­торые у нас име­ют­ся, мы де­ла­ем прес­тупни­ку со­от­ветс­тву­ющее «вну­шение», и он нав­сегда де­ла­ет­ся бе­зопас­ным, так как са­мая мысль о пов­торном прес­тупле­нии не мо­жет уже воз­никнуть в его соз­на­нии. Нам не нуж­ны те­перь тюрь­мы, мы де­ла­ем из вся­кого прес­тупни­ка по­лез­но­го чле­на об­щес­тва.

Эль­за о чем-то за­дума­лась.

Ду­гов за­метил это и, опа­са­ясь, что сво­ими раз­го­вора­ми они уто­мили хо­зя­ев, от­выкших от по­сеще­ния пос­то­рон­них лю­дей, пос­мотрел на ча­сы и ска­зал:

— Од­на­ко мы за­гово­рились. Пой­дем­те, Штерн, нам на­до го­товить­ся к охо­те.

Прос­тившись с да­мами, Ду­гов и Штир­нер спус­ти­лись с тер­ра­сы.

— На­де­юсь, вы бу­дете у нас обе­дать? — спро­сила Эль­за вслед.

— Ес­ли это не очень обес­по­ко­ит вас, — от­ве­тил с пок­ло­ном Ду­гов.

Где-то зап­ла­кал ма­лень­кий От­то. Эм­ма из­ви­нилась и выш­ла.

Гла­ва 3. ШТИР­НЕР И ШТЕРН

Эль­за ос­та­лась од­на с Ка­чин­ским.

Ее ох­ва­тило вол­не­ние. Из все­го, что рас­ска­зывал Ка­чин­ский, ее боль­ше все­го по­рази­ло и за­ин­те­ресо­вало од­но: Ка­чин­ский мо­жет вер­нуть Штир­не­ру его преж­нее соз­на­ние, сде­лать хоть на нес­коль­ко ми­нут из Штер­на преж­не­го Штир­не­ра. Ей очень хо­телось это­го. По­чему? Она са­ма ед­ва ли от­да­вала се­бе в этом от­чет. «Я хо­чу уз­нать тай­ну смер­ти Гот­ли­ба», — ду­мала она. Но не толь­ко это воз­бужда­ло ее же­лание уви­деть преж­не­го Штир­не­ра. Быть мо­жет, в ней бес­созна­тель­но го­вори­ло чувс­тво жен­щи­ны, ко­торое не мог­ло при­мирить­ся с тем, что че­ловек, ко­торый лю­бил ее и ре­шил так сво­еоб­разно по­кон­чить с со­бой, вмес­те со сво­ей лич­ностью убил и чувс­тво люб­ви к ней. Быть мо­жет… Быть мо­жет, она стран­ны­ми из­ги­бами чувс­тва на­чина­ла лю­бить это­го че­лове­ка. Она си­дела мол­ча, не зная, как прис­ту­пить к сво­ей це­ли.

— Ска­жите, гос­по­дин Ка­чин­ский, — на­чала она не­реши­тель­но, — вы не мог­ли бы здесь же, у нас, ис­про­бовать ваш спо­соб, что­бы вер­нуть преж­нее соз­на­ние Штер­на. Воз­можно ли это?

— И да и нет. Во­об­ще го­воря, вос­ста­нов­ле­ние па­мяти впол­не воз­можно. Ме­дици­на зна­ет мно­го та­ких слу­ча­ев. Их бы­ва­ет не­мало на вой­не, ког­да от силь­ной кон­ту­зии лю­ди со­вер­шенно те­ря­ют па­мять о прош­лом и да­же за­быва­ют свое имя, но по­том па­мять воз­вра­ща­ет­ся. Из­вес­тны та­кие слу­чаи и при гип­но­зе. Окон­ча­тель­ная по­теря па­мяти мо­жет быть толь­ко тог­да, ког­да ор­га­ничес­ки раз­ру­ша­ют­ся са­мые цен­тры па­мяти в моз­го­вом ве­щес­тве. Это, так ска­зать, трав­ма­тичес­кая по­теря па­мяти. Она без­на­деж­на. Но в дан­ном слу­чае раз­ру­шение моз­го­вой тка­ни ед­ва ли бы­ло, ина­че оно от­ра­зилось бы на всей пси­хичес­кой де­ятель­нос­ти. А Штерн во все ос­таль­ном, кро­ме вос­по­мина­ния прош­ло­го, впол­не нор­ма­лен. Я мо­гу в при­мер при­вес­ти се­бя. Во вре­мя мо­ей борь­бы со Штир­не­ром он по­разил мои моз­го­вые цен­тры, уп­равля­ющие рав­но­веси­ем. Я был со­вер­шенно бес­по­мощен и тем не ме­нее су­мел вос­ста­новить чувс­тво рав­но­весия.

— Зна­чит, мож­но? — ожи­вилась Эль­за. — По­чему же вы от­ве­тили «и да и нет»?

— Да во­об­ще мож­но, но… вы же слы­хали, что сам Штерн не же­ла­ет под­вергать­ся это­му опы­ту? Это во-пер­вых… Но по­чему вас так ин­те­ресу­ет преж­нее соз­на­ние Штер­на?

— Де­ло в том, что мне ка­жет­ся… я бы­ла зна­кома с этим че­лове­ком… да­же на­вер­но очень хо­рошо зна­кома… Но он за­был обо мне, как обо всем прош­лом. Мне хо­телось бы про­будить в нем од­но вос­по­мина­ние. И по­том… уз­нать од­ну тай­ну, очень важ­ную тай­ну, ко­торую он хо­тел мне ска­зать, но не имел воз­можнос­ти…

Ка­чин­ский пос­мотрел на нее с удив­ле­ни­ем. «Ро­ман?» — по­думал он.

— Про­тив его же­лания я, к со­жале­нию, ли­шен воз­можнос­ти удов­летво­рить ва­ше лю­бопытс­тво, — от­ве­тил он.

Эль­за нах­му­рилась.

— Это не лю­бопытс­тво. Это очень серь­ез­но, — ска­зала она с не­кото­рой оби­дой в го­лосе. — Нас­толь­ко серь­ез­но, что я про­сила бы вас сде­лать опыт, не спра­шивая его раз­ре­шения. Все­го на де­сять ми­нут. И кто бы он ни был в прош­лом, он опять ста­нет Штер­ном и ни­чего не бу­дет знать о ва­шем опы­те. Ведь в этом же нет ни­чего прес­тупно­го. Я про­шу вас, очень про­шу!

На этот раз нах­му­рил­ся Ка­чин­ский.

— Ес­ли я сам пер­вый нач­ну из­ме­нять на­шим прин­ци­пам ох­ра­ны сво­боды чу­жого соз­на­ния, то вряд ли это бу­дет пох­валь­ным, — су­рово от­ве­тил он.

Эль­за на­чала раз­дра­жать­ся. «Ка­чин­ский не по­нима­ет важ­ности де­ла. Так я же по­кажу ему, что тут неч­то бо­лее серь­ез­но, чем жен­ское лю­бопытс­тво!» — по­дума­ла она и ска­зала:

— Штерн го­ворил, что вы обез­вре­дили не­ко­его Штир­не­ра. Как это бы­ло? Я про­шу рас­ска­зать мне.

Ка­чин­ский рас­ска­зал.

— Зна­чит, вы ви­дели в ли­цо Штир­не­ра в том стек­лянном до­ме?

— Нет, в ли­цо я его не ви­дел. Он был в гус­той ме­тал­ли­чес­кой мас­ке.

— Ес­ли вы так уп­ря­мы, что не хо­тите ис­полнить мою прось­бу, то я при­нуж­де­на от­крыть тай­ну: Штерн и есть Штир­нер, а я его же­на, урож­денная Эль­за Глюк, по му­жу Штир­нер.

Ка­чин­ский был по­ражен.

— Не­уже­ли Кранц был прав? — ска­зал он пос­ле па­узы.

— Кто та­кой Кранц?

— Кранц — сы­щик. Он пос­та­вил целью сво­ей жиз­ни отыс­кать Штир­не­ра. Не так дав­но он встре­тил в Мос­кве Штер­на и стал уве­рять ме­ня, что это и есть Штир­нер. Тог­да мне сто­ило боль­ших тру­дов убе­дить Кран­ца, что он вве­ден в заб­лужде­ние внеш­ним сходс­твом.

— Те­перь, на­де­юсь, вы приз­на­ете мою прось­бу ос­но­ватель­ной? — спро­сила Эль­за, до­воль­ная про­из­ве­ден­ным эф­фектом.

— Штерн — это Штир­нер! — мог толь­ко про­из­нести Ка­чин­ский и глу­боко за­думал­ся.

Эль­за вы­жида­тель­но смот­ре­ла на не­го.

— Ну что же, да или нет?

— Нет!

— Но ес­ли Штерн-Штир­нер сог­ла­сит­ся на опыт?

— Он не сог­ла­сит­ся.

— Пос­мотрим! Я са­ма по­гово­рю с ним. По­дож­ди­те здесь, я сей­час при­ду.

Ка­чин­ский ос­тался на тер­ра­се, сле­дя за уда­ля­ющей­ся Эль­зой.

Она спус­ти­лась вниз к па­лат­ке на бе­регу и ста­ла о чем-то го­ворить со Штир­не­ром, ко­торый вни­матель­но слу­шал ее, по­том кив­нул го­ловой.

«Не­уже­ли ей так ско­ро уда­лось уго­ворить его? — по­думал Ка­чин­ский. — Ведь он всег­да с ужа­сом от­ка­зывал­ся, ког­да я пред­ла­гал ему сде­лать по­пыт­ку вер­нуть па­мять о прош­лом».

Эль­за приг­ла­сила Штир­не­ра ид­ти за со­бой.

— Он сог­ла­сен, — ска­зала Эль­за, под­ни­ма­ясь на ве­ран­ду, — сог­ла­сен и да­же сам про­сит вас об этом.

— Вы сог­ласны? — спро­сил, еще не ве­ря, Ка­чин­ский.

— С боль­шим удо­воль­стви­ем. Ни­чего не имею про­тив, — от­ве­тил Штир­нер.

Ка­чин­ский за­думал­ся: «В кон­це кон­цов я ведь каж­дую ми­нуту мо­гу по­гасить у Штир­не­ра па­мять о прош­лом. Я бу­ду сле­дить за ним».

— Ну что ж, пусть бу­дет по-ва­шему, — ска­зал Ка­чин­ский. Он вы­нул из кар­ма­на ко­робоч­ку — ак­ку­муля­тор-уси­литель, при­ложил к вис­ку и мыс­ленно при­казал, фик­си­руя Штир­не­ра гла­зами:

— Са­дитесь и ус­ни­те!

Штир­нер по­кор­но усел­ся и тот­час ус­нул, зак­рыв гла­за и опус­тив го­лову.

— Обыч­но к усып­ле­нию мы не при­бега­ем, — ска­зал Ка­чин­ский, об­ра­ща­ясь к Эль­зе, — но это труд­ная опе­рация. Я вер­ну ему преж­нее соз­на­ние все­го на де­сять…

— На двад­цать! — ска­зала Эль­за.

— Ну, на пят­надцать ми­нут, не боль­ше. На­де­юсь, за это вре­мя он не нат­во­рит боль­ших бед. На вся­кий слу­чай я бу­ду сле­дить за ним из ком­на­ты, уже с этим вы дол­жны при­мирить­ся. Ров­но че­рез пят­надцать ми­нут он вновь ста­нет Штер­ном.

Ка­чин­ский за­мол­чал и стал сос­ре­дото­чен­но смот­реть на Штир­не­ра.

— Сей­час он прос­нется. Я ухо­жу.

Ка­чин­ский ушел в дом и стал у две­ри так, что с ве­ран­ды его не бы­ло вид­но.

Штир­нер нес­коль­ко раз глу­боко вздох­нул, при­от­крыл гла­за и вдруг опять зак­рыл их, ос­леплен­ный яр­ким сол­нцем. Пе­реход от по­лум­ра­ка боль­шо­го за­ла в до­ме Гот­ли­ба к свер­ка­ющей по­вер­хнос­ти оке­ана был слиш­ком рез­ким. На­конец, щу­рясь, он от­крыл гла­за.

— Что это? Где я? Эль­за? Ты?.. — он бро­сил­ся к ней и стал це­ловать ее ру­ки. — Ми­лая Эль­за! Но что это зна­чит? Я не со­берусь с мыс­ля­ми…

— Са­дитесь, Люд­виг, — лас­ко­во ска­зала она, — слу­шай­те и не пе­реби­вай­те ме­ня. У нас толь­ко пят­надцать ми­нут на это сви­дание… Я вам все объ­яс­ню. Вы уш­ли в ту бур­ную ночь, прев­ра­тив­шись в Штер­на. И вот мы опять встре­тились с ва­ми. Как? Я вам ска­жу по­том, ес­ли у нас ос­та­нет­ся вре­мя. А те­перь я про­шу вас ско­рее ска­зать мне то, что му­чило ме­ня все это вре­мя, эти три го­да.

— Три го­да? — удив­ленно пов­то­рил Штир­нер.

— Ска­жите мне прав­ду: вы не ви­нова­ты в смер­ти Кар­ла Гот­ли­ба?

— Я же вам го­ворил, Эль­за. Смерть Гот­ли­ба дей­стви­тель­но про­изош­ла от нес­час­тной слу­чай­нос­ти.

— Но вто­рое за­веща­ние бы­ло сос­тавле­но все­го за ме­сяц до смер­ти. Это то­же слу­чай­ность?

— Нет, это не слу­чай­ность. В этом я, ес­ли хо­тите, ви­новен. Я дей­стви­тель­но по­торо­пил Гот­ли­ба сос­та­вить пос­леднее за­веща­ние, так как дни его бы­ли соч­те­ны. Нес­мотря на свой цве­тущий вид, он был смер­тель­но бо­лен сер­дечной бо­лезнью. Ему вра­чи не го­вори­ли об этом, но мне, как до­верен­но­му ли­цу, ска­зали, что дни его соч­те­ны, боль­ше ме­сяца он не про­живет. По­это­му я и вну­шил ему мысль ско­рее сос­та­вить за­веща­ние. По­чему на ва­ше имя, а не на свое, я, ка­жет­ся, уже го­ворил вам. Эта «кри­вая» бы­ла бли­же к це­ли, — ска­зал он со зна­комой иро­ничес­кой улыб­кой.

— Но моя ус­лу­га Гот­ли­бу, о ко­торой упо­мина­ет­ся в за­веща­нии?..

— Она бы­ла, хо­тя я, по­жалуй, нес­коль­ко пре­уве­личил ее. Я как-то пе­редал вам нес­коль­ко по­лучен­ных на­ми для оп­ла­ты век­се­лей, под­пи­сан­ных Кар­лом Гот­ли­бом, и вы, мо­жет быть слу­чай­но, за­мети­ли и об­ра­тили мое вни­мание на то, что по­черк не по­хож на обыч­ный. Я не по­дал вам тог­да ви­ду, но по­том про­из­вел тща­тель­ное рас­сле­дова­ние и на­шел с де­сяток та­ких век­се­лей. Это бы­ли под­ложные век­се­ля. От­ку­да они по­яви­лись? Кто их под­де­лал? Пос­ле дол­гих и ос­то­рож­ных раз­ве­док я при­шел к убеж­де­нию, что это де­ло рук Ос­ка­ра Гот­ли­ба — бра­та по­кой­но­го Кар­ла. Я соб­рал унич­то­жа­ющие ули­ки и пред­ста­вил их на­шему ста­рич­ку Кар­лу. Та­ким об­ра­зом, вы ока­зали ему ус­лу­гу, хо­тя я не го­ворил ему, что вы пер­вая за­мети­ли под­лог — вы от­кры­ли ему гла­за на не­дос­той­ное по­веде­ние бра­та; Карл страш­но рас­сердил­ся, тог­да же ска­зал мне, что ли­шит Ос­ка­ра нас­ледс­тва — эта мысль не бы­ла вну­шена мною — и пос­лал Ос­ка­ру рез­кое пись­мо. Ос­кар от­ве­тил пись­мом, в ко­тором уни­жен­но про­сил о про­щении, соз­нался в ви­не, но оп­равды­вал­ся сво­им тя­желым ма­тери­аль­ным по­ложе­ни­ем. Пись­мо это дол­жно хра­нить­ся в од­ном из нес­го­ра­емых шка­фов Гот­ли­ба…

— И оно наш­лось! — вос­клик­ну­ла Эль­за. — Это прав­да… Те­перь я ве­рю вам!

— Кто же его на­шел?

— У За­уера бы­ли клю­чи. Ког­да вы уш­ли, За­уер пос­со­рил­ся с Ру­доль­фом Гот­ли­бом, ко­торый вновь предъ­явил свои пра­ва на нас­ледс­тво. А За­уер, ви­димо, хо­тел во всем за­менить вас и ре­шил бо­роть­ся с Гот­ли­бом, что­бы сох­ра­нить иму­щес­тво за мной. Преж­де чем шка­фы бы­ли опе­чата­ны, За­уер ус­пел вскрыть один из них, на­шел пач­ку под­ложных век­се­лей и пись­мо Ос­ка­ра Гот­ли­ба и предъ­явил их про­куро­ру, что­бы до­казать пра­виль­ность за­веща­ния Кар­ла Гот­ли­ба, ли­шив­ше­го бра­та нас­ледс­тва. Раз­дра­жен­ный Ру­дольф Гот­либ выс­тре­лил в За­уера, ра­нил его в жи­вот, и За­уер скон­чался от пе­рито­нита, а Ру­дольф Гот­либ был при­суж­ден к де­сяти го­дам зак­лю­чения и от­бы­ва­ет те­перь на­каза­ние. Де­ло о под­ло­ге Ос­ка­ром век­се­лей приш­лось прек­ра­тить в са­мом на­чале, так как Ос­кар при пер­вом же доп­ро­се вне­зап­но умер от апоп­лекси­чес­ко­го уда­ра…

— Сколь­ко нес­частий! — ска­зал Штир­нер. — Но ведь в них я не ви­новат, Эль­за?

— Да, хо­тя кос­венно, быть мо­жет, и ви­нова­ты. Но не бу­дем го­ворить об этом. Те­перь ска­жите мне, по­чему вы ока­зались в Мос­кве?

Штир­нер по­жал пле­чами.

— Ког­да я об­ду­мывал свое бегс­тво, то ре­шил, что вра­гам ме­нее все­го при­дет в го­лову ис­кать ме­ня в Мос­кве. Да и мос­ков­ская ми­лиция, уж ко­неч­но, не име­ла кон­такта с на­шей. И я ре­шил «от­пра­вить» Штер­на ту­да. Что бы­ло со Штер­ном, я не знаю.

— Об этом я мо­гу ска­зать нем­но­го из то­го, что я уз­на­ла от Штер­на.

И Эль­за рас­ска­зала Штир­не­ру обо всем, что про­изош­ло со Штер­ном, не упо­миная толь­ко фа­милии Ка­чин­ско­го, вплоть до то­го мо­мен­та, как он при­ехал.

— Но как вам уда­лось вер­нуть мое преж­нее соз­на­ние? — спро­сил Штир­нер.

— Я поп­ро­сила об этом од­но­го из ва­ших но­вых дру­зей. Я хо­тела по­гово­рить с преж­ним Штир­не­ром хо­тя бы нес­коль­ко ми­нут, что­бы уз­нать то, что вы мне ска­зали.

— И я сог­ла­сил­ся на то, что­бы мне вер­ну­ли соз­на­ние?

— Да, вы сог­ла­сились.

— Стран­но, — ска­зал Штир­нер. — Я пред­ви­дел та­кую воз­можность и, вну­шая се­бе из­ме­нение лич­ности, от­дал при­каз Штер­ну, что­бы он ни в ко­ем слу­чае не сог­ла­шал­ся под­вергать се­бя вну­шению.

— Ну, зна­чит, Штерн не пос­лу­шал­ся вас, а пос­лу­шал­ся ме­ня, — улы­ба­ясь, от­ве­тила Эль­за.

— Эль­за, Эль­за, за­чем вы это сде­лали? Как тя­жело по­чувс­тво­вать опять на сво­их пле­чах груз пе­режи­того! — с тос­кою ска­зал Штир­нер.

— Он ско­ро опять спа­дет с вас, — от­ве­тила Эль­за.

— Да, но мне те­перь труд­нее рас­стать­ся с ва­ми, чем рань­ше. За­быть вас опять…

Штир­нер встал, про­тянул ру­ку и, гля­дя на нее с лю­бовью, ска­зал:

— Эль­за!.. — В этот мо­мент вдруг гла­за его и ли­цо сде­лались спо­кой­ны­ми, и он, нес­коль­ко сму­тив­шись тем, что дер­жал ее за ру­ки, ска­зал: — Так как же, фрау Бек­кер, еде­те вы с на­ми на охо­ту? Я сог­ла­сен, ду­маю, что и мои то­вари­щи бу­дут не про­тив. На­ша охо­та бу­дет впол­не бе­зопас­ной.

Эль­за по­няла, что пе­ред нею сто­ит опять Штерн. Вре­мя ис­текло. Ка­чин­ский с ча­сами в ру­ках во­шел на тер­ра­су и спро­сил Штир­не­ра:

— Ска­жите, Штерн, о чем вы го­вори­ли с фрау Бек­кер на бе­регу, толь­ко об охо­те?

— Ну да, — от­ве­тил Штир­нер, с удив­ле­ни­ем гля­дя на Ка­чин­ско­го. — А о чем же ина­че? Фрау Бек­кер по­дош­ла ко мне и про­сила взять ее с со­бой на охо­ту. Она го­вори­ла, что вы и Ду­гов сог­ласны, ес­ли я так­же сог­ла­шусь. Я сог­ла­сен. Вот я и при­шел ска­зать об этом. Ведь так? — об­ра­тил­ся он к Эль­зе.

— Да, так, — от­ве­тила она, улы­ба­ясь.

Ка­чин­ский пос­мотрел на Эль­зу уко­риз­ненно и по­качал го­ловой.

— По­чему вы ка­ча­ете го­ловой, Ка­чин­ский? — спро­сил Штир­нер.

— Но ведь все обош­лось бла­гопо­луч­но, — ска­зала Эль­за Ка­чин­ско­му.

— Что бла­гопо­луч­но? О чем вы го­вори­те, гос­по­да? — не­до­уме­вал Штир­нер.

Ка­чин­ский мах­нул ру­кой.

— Так, пус­тя­ки. Фрау Бек­кер схит­ри­ла, же­лая при­нять учас­тие в охо­те… — ска­зал он, пог­ля­дывая с уп­ре­ком на Эль­зу. — А вы… серь­ез­но хо­тите ид­ти? — спро­сил Ка­чин­ский Эль­зу.

— Ко­неч­но, серь­ез­но! — от­ве­тила она, сме­ясь.

Ка­чин­ский опять раз­вел ру­ками.

— Итак, зав­тра ут­ром идем? — спро­сил Эль­зу Штир­нер.

Гла­ва 4. «ЛЕ­БЕДЬ» СЕН-САН­СА

Ве­чером пос­ле ужи­на все си­дели на ве­ран­де и ожив­ленно раз­го­вари­вали.

Гос­ти рас­ска­зыва­ли о Мос­кве, о чу­десах, ко­торые тво­рит пе­реда­ча мыс­ли на рас­сто­яние, о не­обы­чай­ных воз­можнос­тях, ко­торые раз­вернет это мощ­ное ору­дие, ког­да че­лове­чес­тво ов­ла­де­ет им в со­вер­шенс­тве.

Эм­ма слу­шала с ув­ле­чени­ем, взды­хала и пог­ля­дыва­ла на Эль­зу, как бы го­воря: «Как там ин­те­рес­но! А мы-то жи­вем здесь!..»

Ог­ромный шар лу­ны под­нялся из-за го­ризон­та, про­ливая се­реб­ро бли­ков че­рез весь оке­ан до са­мого бе­рега. И вол­ны бе­реж­но ка­чали этот по­дарок не­ба. Оке­ан ды­шал ве­чер­ней влаж­ной прох­ла­дой. Цве­ты пах­ли силь­нее пря­ным, слад­ко­ватым за­пахом.

Где-то не­дале­ко пе­ли ту­зем­цы. На­пев их был так же рит­ми­чен и од­но­об­ра­зен, как при­бой. Под впе­чат­ле­ни­ем этой юж­ной но­чи раз­го­вор на ве­ран­де ста­новил­ся все мед­ленней и, на­конец, за­тих.

Слыш­нее стал до­носить­ся шо­рох галь­ки, об­та­чива­емой вол­на­ми.

— А мы-то тут жи­вем!.. — с тос­кой вдруг до­кон­чи­ла вслух свои мыс­ли Эм­ма.

— Вы нес­пра­вед­ли­вы, фрау, — отоз­вался Ду­гов и про­вел ши­роко ру­кой вок­руг. — Раз­ве все это не оча­рова­тель­но?

— Да, но… се­год­ня и зав­тра — од­но и то же… Хо­чет­ся но­вого! Здесь хо­рошо, и все-та­ки че­го-то не хва­та­ет.

— Я знаю, че­го не хва­та­ет! — ска­зал, улы­ба­ясь, Ду­гов. — Му­зыки! По край­ней ме­ре нам для пол­но­ты впе­чат­ле­ний. Фрау Бек­кер, ведь вы иг­ра­ете? Я ви­дел у вас инс­тру­мент. Сыг­рай­те нам что-ни­будь эта­кое… ли­ричес­кое! Мы бу­дем слу­шать, мол­чать и со­зер­цать.

— Про­сим, про­сим! — под­держал Ка­чин­ский Ду­гова.

— С удо­воль­стви­ем, — прос­то от­ве­тила Эль­за, вош­ла в ком­на­ту и се­ла у ро­яля.

«Се­год­ня я хо­рошо бу­ду иг­рать», — по­дума­ла она, при­кос­нувшись паль­ца­ми к прох­ладным, чуть-чуть влаж­ным от ве­чер­ней сы­рос­ти кла­вишам и чувс­твуя нер­вный подъ­ем.

— Что бы та­кое сыг­рать? — И преж­де чем она ус­пе­ла по­думать, ее паль­цы, как бы опе­режая ее мысль и по­вину­ясь ка­кому-то тай­но­му при­казу, на­чали иг­рать «Ле­бедь» Сен-Сан­са.

Лас­ко­вые, ти­хие зву­ки по­лете­ли в ночь, по се­реб­ристой до­роге оке­ана, к лу­не, сли­вая оча­рова­ние зву­ков с оча­рова­ни­ем но­чи.

— Как прек­расно вы иг­ра­ете!..

Эль­за вздрог­ну­ла. Опер­шись на ро­яль, пе­ред ней сто­ял Штир­нер и вни­матель­но смот­рел на нее. Ког­да он во­шел?

— Прос­ти­те, я по­мешал вам? Но я не мог не прий­ти сю­да… Эти зву­ки… Про­дол­жай­те, про­шу вас!..

Эль­за, не пре­рывая му­зыки, с вол­не­ни­ем слу­шала Штир­не­ра и ду­мала о сво­ем. «„Ле­бедь“, это „Ле­бедь“ Сен-Сан­са…» — так го­ворил он ког­да-то там, дав­но, в стек­лянном за­ле. Нет, он не мог быть злым до кон­ца. И тог­да его го­лос был так же не­жен, как и те­перь.

— «Ле­бедь»… «Ле­бедь» Сен-Сан­са!.. Де­сят­ки раз я слы­шал эту пь­есу в ис­полне­нии луч­ших му­зыкан­тов, — го­ворил Штир­нер, гля­дя на Эль­зу, — но по­чему эта му­зыка, ва­ша му­зыка так вол­ну­ет ме­ня? Мне ка­жет­ся, я ког­да-то слы­шал ее так же, как иног­да мне ка­жет­ся, что где-то я встре­чал вас.

От вол­не­ния грудь Эль­зы ста­ла под­ни­мать­ся вы­ше.

— Это не толь­ко ка­жет­ся. Мы дей­стви­тель­но встре­чались с ва­ми, — быс­тро от­ве­тила она, про­дол­жая иг­рать.

— Где? Ког­да? — так же быс­тро спро­сил Штир­нер.

— Ночью, в гро­зу, в боль­шом за­ле со стек­лянны­ми сте­нами и по­тол­ком…

Штир­нер по­тер лоб ру­кою и сос­ре­дото­чен­но вспо­минал о чем-то.

— Да… дей­стви­тель­но… Я вспо­минаю что-то по­доб­ное…

— И еще рань­ше мы ви­делись с ва­ми… час­то… в той жиз­ни, о ко­торой вы за­были… — по-преж­не­му быс­тро и нер­вно про­дол­жа­ла Эль­за бро­сать фра­зы. — Вы за­были ме­ня… и ког­да вы ста­ли Штер­ном, то на один мой воп­рос вы от­ве­тили: «Прос­ти­те, су­дары­ня, но я не знаю вас».

— Как? Не­уже­ли? И мы… бы­ли очень хо­рошо зна­комы с ва­ми?

Эль­за ко­леба­лась. Паль­цы ее на­чали пу­тать­ся. По­том она ре­шилась и, обор­вав му­зыку, пос­мотре­ла Штир­не­ру пря­мо в гла­за.

— Очень… — И тот­час она за­иг­ра­ла «По­лиши­нель» Рах­ма­нино­ва, что­бы в бра­вур­ной му­зыке скрыть свое вол­не­ние. Взвол­но­ван был и Штир­нер.

— Но тог­да… тог­да вы зна­ете, кем был я рань­ше?

Эль­за мол­ча­ла. Зву­ки «По­лиши­неля» рос­ли, ши­рились, креп­ли.

— Фрау Бек­кер, умо­ляю, ска­жите мне! Здесь ка­кая-то тай­на, я дол­жен ее знать!

Эль­за не­ожи­дан­но обор­ва­ла му­зыку и, серь­ез­но, поч­ти с ис­пу­гом гля­дя на Штир­не­ра, ска­зала:

— Я не мо­гу вам ска­зать это­го, по край­ней ме­ре сей­час.

— Что же вы не иг­ра­ете? — пос­лы­шал­ся го­лос Ду­гова.

Эль­за на­чала иг­рать сно­ва.

Штир­нер мол­чал, скло­нив го­лову. По­том он опять ти­хо на­чал:

— Ва­ша му­зыка… вы са­ми… По­чему?.. — Он не до­гово­рил свою мысль, как бы ища под­хо­дяще­го вы­раже­ния. — По­чему вы так вол­ну­ете ме­ня? Прос­ти­те, но я дол­жен выс­ка­зать. Я не дон­жу­ан, лег­ко ув­ле­ка­ющий­ся каж­дой кра­сивой жен­щи­ной. Но вы… по­ворот ва­шей го­ловы, склад­ки ва­шего платья, лег­кий жест — все это не­обы­чай­но вол­ну­ет ме­ня, вы­зыва­ет ка­кие-то смут­ные, да­же не вос­по­мина­ния, а… зна­комые нер­вные то­ки, ес­ли так мож­но вы­разить­ся… — И вдруг с го­ряч­ностью, ко­торой она не ожи­дала, Штир­нер по­дошел к Эль­зе, взял ее за ру­ку и ска­зал: — Фрау Бек­кер, я не бу­ду нас­та­ивать на том, что­бы вы ска­зали, кем я был рань­ше. Но ес­ли мы бы­ли с ва­ми зна­комы, вы все же дол­жны мне рас­ска­зать об этом вре­мени… о на­шей друж­бе… быть мо­жет… боль­ше, чем друж­бе… Это… это так важ­но для ме­ня!.. Пой­дем­те ту­да, на бе­рег мо­ря, и там вы рас­ска­жете мне.

Они выш­ли на ве­ран­ду.

— Кон­цер­тное от­де­ление кон­чи­лось? — спро­сил Ду­гов. — Очень жаль, мы толь­ко нас­тро­ились слу­шать.

— У фрау Бек­кер бо­лит го­лова, — от­ве­тил за нее Штир­нер, — мы прой­дем­ся к бе­регу мо­ря по­дышать прох­ла­дой.

Штир­нер и Эль­за спус­ти­лись к бе­регу.

Ка­чин­ский про­вожал их вни­матель­ным и за­дум­чи­вым взгля­дом. Ве­сель­чак Ду­гов ус­мехнул­ся в усы. Эм­ма под­ме­тила эту улыб­ку и рас­серди­лась на не­го.

«Ни­чего не зна­ет, не по­нима­ет, а то­же — улы­ба­ет­ся!» — по­дума­ла она. И, гля­дя на две фи­гуры, си­дящие на приб­режных кам­нях, Эм­ма вздох­ну­ла.

Гла­ва 5. УК­РО­ЩЕН­НЫЕ

Не­боль­шой от­ряд выс­ту­пил в по­ход.

Впе­реди шли два про­вод­ни­ка-нег­ра, вслед за ни­ми — Ду­гов, Эль­за, Штир­нер и Ка­чин­ский.

— Где же ва­ши ружья? — с не­до­уме­ни­ем спро­сила Эль­за.

— Вот здесь! — от­ве­тил Ду­гов, стук­нув се­бя по лбу.

— Как, опять здесь? Ваш мозг? Это и ра­ди­опе­редат­чик, и ружья, и, мо­жет быть, собс­твен­ная элек­три­чес­кая лам­почка? — шу­тя спро­сила Эль­за.

— Не толь­ко мо­жет быть, но так оно и бу­дет. Че­лове­чес­кая мысль — ве­личай­шая си­ла, или, как это там, Ка­чин­ский, ска­зано у Ар­ре­ни­уса?..

«Са­мый ве­ликий ис­точник энер­гии это — че­лове­чес­кая мысль… Элек­тро­маг­нитные ко­леба­ния, ко­торые воз­ни­ка­ют в кле­точ­ках че­лове­чес­ко­го моз­га, — это ве­личай­шая си­ла, ко­торая вла­де­ет ми­ром».

— Ви­дите, ка­кое мо­гучее ору­жие зак­лю­чено в на­шем моз­гу! — ска­зал Ду­гов.

Они вош­ли в ча­щу тро­пичес­ко­го ле­са. Здесь сто­ял по­лум­рак. Пес­трые пти­цы пор­ха­ли сре­ди вет­вей и па­ути­ны ли­ан. Про­бива­ющи­еся кое-где лу­чи сол­нца, как луч про­жек­то­ра, вых­ва­тыва­ли из по­лум­ра­ка груп­пы листь­ев раз­но­об­разной ок­раски и за­жига­ли ра­дугу на цвет­ном опе­рении птиц. До­рож­ка ис­чезла. Ид­ти по пре­ющим листь­ям и гни­лым ство­лам упав­ших де­ревь­ев ста­нови­лось все труд­нее. Штир­нер по­могал Эль­зе пре­одо­левать пре­пятс­твия пу­ти.

Со вче­раш­не­го ве­чера Штир­нер стал не­обы­чай­но вни­мате­лен и лю­безен к Эль­зе.

— Сколь­ко прод­лится на­ше пу­тешес­твие? — спро­сила Эль­за, ко­торая на­чала уже ус­та­вать. — Я ду­маю, зве­ри жи­вут да­леко в глу­бине ле­са.

— А за­чем нам ис­кать их? — ска­зал Ду­гов. — Зверь сам дол­жен бе­жать на лов­ца. Вот най­дем по­лян­ку и пок­ли­чем их.

Ско­ро они выш­ли на лес­ную по­ляну, яр­ко ос­ве­щен­ную сол­нцем. Все не­воль­но со­щури­лись пос­ле по­лум­ра­ка ча­щи. Ог­ромные крас­ные и жел­тые, пят­нистые цве­ты, вро­де тюль­па­нов, пок­ры­вали по­ляну сплош­ным ков­ром.

— Ка­кая пре­лесть! — вос­клик­ну­ла Эль­за.

Все усе­лись, бес­печно бе­седуя.

— Ну, по­ра, — ска­зал Ду­гов. Он вы­шел на са­мую се­реди­ну по­ляны и ос­та­новил­ся. Выд­ви­нул нес­коль­ко го­лову впе­ред и вверх. Ли­цо его сде­лалось серь­ез­ным и сос­ре­дото­чен­ным. Он мед­ленно стал по­вора­чивать­ся во все сто­роны, как бы про­низы­вая взо­ром ча­щу ле­са.

Вдруг Эль­за вздрог­ну­ла. Где-то да­леко она ус­лы­шала ры­чанье ль­ва, как от­да­лен­ный рас­кат гро­ма. Ему от­ве­тило дру­гое, третье…

— Клю­ет! — улы­ба­ясь, ска­зал Ка­чин­ский.

А Ду­гов про­дол­жал мед­ленно по­вора­чивать­ся в той же сос­ре­дото­чен­ной по­зе.

Ры­чанье все приб­ли­жалось. В вет­вях ис­пу­ган­но за­вози­лись и зак­ри­чали обезь­яны. Вол­не­ние ох­ва­тило да­же птиц: они вспор­хну­ли с вет­вей и пе­реле­тели вы­ше.

Вот пос­лы­шал­ся хруст ве­ток под мяг­ки­ми, но тя­желы­ми ша­гами зве­рей.

Они идут отов­сю­ду, ок­ру­жа­ют бе­зоруж­ных, без­за­щит­ных лю­дей… Эль­зе сде­лалось страш­но. Что, ес­ли но­вое ору­жие ока­жет­ся бес­силь­ным?.. Все они по­гиб­нут ужас­ной смертью!..

Штир­нер за­метил ее ис­пуг, взял за ру­ку и, гля­дя в ее гла­за, ска­зал:

— Ус­по­кой­тесь!

Ее вол­не­ние улег­лось.

В это вре­мя ог­ромный лев, ло­мая за­рос­ли, вы­бежал на по­ляну, заж­му­рил­ся от яр­ко­го све­та и ос­та­новил­ся. По­том он ти­хонь­ко по­дошел к Ду­гову и, лас­ко­во ры­ча, по­тер­ся го­ловой о его но­ги. Ду­гов по­чесал его меж­ду ушей, и лев рас­тя­нул­ся у ног ук­ро­тите­ля. Пос­лы­шалось что-то вро­де мя­уканья, и на по­ляну вы­бежа­ла ль­ви­ца с дву­мя ль­вя­тами. Они так­же улег­лись у ног Ду­гова. Еще один лев прыг­нул из ле­са ог­ромным прыж­ком.

— Од­на­ко до­воль­но! — ска­зал Ду­гов. — На­ша ях­та не под­ни­мет всех этих гос­тей. По­жалуй, ты лиш­ний, — об­ра­тил­ся он к пер­во­му ль­ву, пох­ло­пывая его по го­лове, — ты уже не так кра­сив, иди на­зад, ста­рина!

Лев лиз­нул ог­ромным язы­ком ру­ку Ду­гова и по­бежал в ча­щу.

— А вот этот кра­савец, — про­дол­жал Ду­гов, про­ведя ру­кой по спи­не ог­ромно­го ль­ва, прыг­нувше­го че­рез всю по­ляну, — пос­мотри­те, не шерсть, а нас­то­ящее зо­лотое ру­но!.. А ты че­го пла­чешь, ма­лень­кий? Ла­пу за­нозил? Бед­ный ма­лыш! Дай я те­бе вы­тащу за­нозу.

Ду­гов вы­тащил из ла­пы зве­рены­ша боль­шой шип ко­люче­го рас­те­ния.

Ль­ви­ца спо­кой­но смот­ре­ла на эту опе­рацию.

— У них очень неж­ные ла­пы, — ска­зал Ду­гов, об­ра­ща­ясь к Эль­зе, — и они час­то стра­да­ют от за­ноз. Но по­чему же вы не под­хо­дите, фрау? Вы ви­дите, они бе­зопас­ны, как де­ти!

Эль­за по­дош­ла и ста­ла гла­дить ль­вов. Они лас­ко­во вор­ча­ли, тер­лись го­лова­ми и но­рови­ли лиз­нуть ру­ку.

— Ну, по­ра и до­мой. Уже сол­нце скло­нилось на ве­чер. Где же на­ши про­вод­ни­ки?

Од­но­го из них на­шел Ка­чин­ский в гус­той тра­ве. Бед­ный негр ле­жал как мер­твый, па­рали­зован­ный стра­хом. Дру­гой сбе­жал при пер­вых зву­ках ль­ви­ного ре­ва. Но и тот, ко­торо­го наш­ли, был ма­ло спо­собен слу­жить про­вод­ни­ком. Он дро­жал так, что оже­релье из ра­ковин, ви­сящее на его шее, бес­пре­рыв­но зве­нело. При ви­де ль­вов он бо­ял­ся ше­вель­нуть­ся. Ка­чин­ский стал фик­си­ровать его взгля­дом. Негр ус­по­ко­ил­ся и по­шел впе­ред.

На этот раз Ду­гов шел по­зади, а вслед за ним пос­лушно, как со­баки, сле­дова­ли лев и ль­ви­ца с дву­мя де­тены­шами.

Впе­реди шел про­вод­ник, за ним — Эль­за со Штир­не­ром, за Штир­не­ром — Ка­чин­ский.

В са­мой гус­той ча­ще, где бы­ло поч­ти тем­но, над ни­ми вдруг зат­ре­щали вет­ви де­ревь­ев. Штир­нер вскрик­нул и зас­ло­нил со­бой Эль­зу. Ог­ромный ягу­ар, прыг­нувший на нее, упал на Штир­не­ра и сбил его с ног. В ужа­се вскрик­ну­ла и Эль­за. Од­на­ко ягу­ар не рас­терзал Штир­не­ра, как ожи­дала она, а вне­зап­но убе­жал в ча­щу, под­жав хвост, как по­битая со­бака.

— Од­на­ко и на­ша охо­та не сов­сем бе­зопас­на! — пос­лы­шал­ся го­лос Ду­гова. — Вы не ра­нены, Штерн?

— Цел и нев­ре­дим, — от­ве­чал Штир­нер, под­ни­ма­ясь с зем­ли. — Толь­ко изор­ван кос­тюм.

— Вы мо­жете те­перь убе­дить­ся в си­ле на­шего ору­жия, фрау Бек­кер, — ска­зал Ка­чин­ский, под­хо­дя к Эль­зе. — Ягу­ар не под­вергал­ся воз­дей­ствию мыс­ли и пы­тал­ся на­пасть на нас. Но преж­де чем он упал на Штер­на, я уже ус­пел дать зве­рю мыс­ленный при­каз уби­рать­ся по­доб­ру-поз­до­рову. И, как ви­дите, он по­зор­но бе­жал. Элек­тро­маг­нитные вол­ны при из­лу­чении мыс­ли ле­тят со ско­ростью трех­сот ты­сяч ки­ломет­ров в се­кун­ду, то есть со ско­ростью све­та. Вы ви­дите, что мы об­ла­да­ем са­мым ско­рос­трель­ным ору­жи­ем в ми­ре. До­воль­но бы­ло сто­тысяч­ной до­ли се­кун­ды, что­бы обез­вре­дить вра­га.

— Но все же нам на­до быть ос­то­рож­нее, — ска­зал Штир­нер, пог­ля­дывая на Эль­зу. Он ис­пу­гал­ся не столь­ко за се­бя, сколь­ко за нее.

— Те­перь не опас­но, ча­ща ре­де­ет, мы ско­ро вый­дем из ле­са, — от­ве­тил Ду­гов.

— Ка­кие прек­расные по­пугаи! — вос­клик­ну­ла Эль­за, ког­да ее вол­не­ние нес­коль­ко улег­лось.

— Ах, чуть бы­ло не за­был! — вос­клик­нул Ка­чин­ский. — Я обе­щал Иви­ну при­вез­ти его же­не по­пугая. — И, выб­рав на вет­ке са­мого кра­сиво­го, он пос­лал мыс­ленный при­каз. По­пугай усел­ся на пле­чо Ка­чин­ско­го.

Негр смот­рел на Ка­чин­ско­го с су­евер­ным поч­те­ни­ем.

Ка­чин­ский за­метил этот взгляд и рас­сме­ял­ся.

— Для не­го, — он ука­зал на нег­ра, — мы выс­шие су­щес­тва, все­могу­щие бо­ги, спо­соб­ные тво­рить чу­деса. Так уж ус­тро­ен че­ловек: он или обо­жест­вля­ет, или от­ри­ца­ет то, че­го не мо­жет по­нять.

— Это мо­жет по­казать­ся чу­дом не толь­ко для нег­ра, — от­ве­тила Эль­за.

— А меж­ду тем здесь нет ни­како­го чу­да, — ска­зал Ду­гов. — Вся­кая дрес­си­ров­ка жи­вот­ных ос­но­вана на том, что мы вы­зыва­ем и зак­репля­ем у жи­вот­ных так на­зыва­емые ус­ловные реф­лексы. На­ши ус­пе­хи в пе­реда­че мыс­ли на рас­сто­яние сде­лали толь­ко воз­можным сра­зу зак­реплять в соз­на­нии все, что мы же­ла­ем. Да, — про­дол­жал он пос­ле па­узы, — вспом­ни­те, Ка­чин­ский, на­ши пер­вые опы­ты, это бы­ла дет­ская за­бава по срав­не­нию с тем, что мы де­ла­ем те­перь!

— Будь­те спра­вед­ли­вы к на­шим пер­вым опы­там, — от­ве­тил Ка­чин­ский. — Без них мы не име­ли бы на­шего зо­оло­гичес­ко­го са­да, ко­торым вос­хи­ща­ет­ся весь мир.

— Что это за сад? — спро­сила Эль­за.

— О, это сто­ит пос­мотреть! Ог­ромная пло­щадь в ок­рес­тнос­тях Мос­квы ос­текле­на и прев­ра­щена в зим­ний сад не­обы­чай­ных раз­ме­ров. Тро­пичес­кая рас­ти­тель­ность при­воль­но рас­тет в этом са­ду. А сре­ди цве­тов и рас­те­ний рас­ха­жива­ют на во­ле ль­вы, тиг­ры, ко­зы, ан­ти­лопы, пан­те­ры и де­ти — мно­жес­тво де­тей, ко­торые про­водят там це­лые дни, иг­рая со зве­рями, ка­та­ясь на тиг­рах, во­зясь с мо­лоды­ми ль­вя­тами. Од­на­ко вот и ко­нец на­шего пу­тешес­твия. Уже ви­ден наш дом…

По­яв­ле­ние не­обы­чай­но­го шес­твия взвол­но­вало всех оби­тате­лей до­ма. Эм­ма, уви­дя приб­ли­жав­шихся ль­вов, в ужа­се вскрик­ну­ла и, ух­ва­тив ре­бен­ка, бро­силась в дом, за­пирая две­ри и ок­на. Ста­рая нег­ри­тян­ка по­бежа­ла с от­ча­ян­ным кри­ком к бе­регу. Шмит­гоф упа­ла в об­мо­рок. Ганс еле сто­ял на но­гах. В ко­нюш­не хри­пели и би­лись ло­шади, по­чуя ди­ких зве­рей, а осел не­ис­то­во ре­вел.

Но пос­те­пен­но все улег­лось. Эль­за уго­вори­ла Эм­му вый­ти на ве­ран­ду и, что­бы обод­рить под­ру­гу, ста­ла во­зить­ся со ль­ва­ми. В кон­це кон­цов да­же ма­лень­кий От­то ос­ме­лел и близ­ко по­дошел к мо­лодым ль­вя­там, не ре­ша­ясь еще при­кос­нуть­ся к ним.

— Не же­ла­ете ли, фрау Шпиль­ман, — об­ра­тил­ся Ду­гов к Эм­ме, — я ос­тавлю вам од­но­го ль­ва? Он бу­дет раз­вле­кать ва­шего сы­на и сто­рожить ваш дом.

— Бла­года­рю вас, но… по­жалуй­ста, убе­рите ско­рее их от­сю­да!

Ду­гов зас­ме­ял­ся, пос­мотрел на ль­вов и пе­ревел взгляд на мат­ро­сов, си­дев­ших у па­лат­ки. Мат­ро­сы тот­час под­ня­лись вы­пол­нять мыс­ленное при­каза­ние. Они ста­ли скла­дывать па­лат­ку и го­товить лод­ки к от­плы­тию. Ль­вы, мед­ленно и ос­то­рож­но сту­пая по ка­менис­той до­роге, спус­ти­лись к бе­регу и улег­лись на пес­ке. Мат­ро­сы пе­ревез­ли их по од­но­му на ях­ту.

— Вы уже у­ез­жа­ете? — спро­сила Эль­за пе­чаль­но.

— К со­жале­нию, мы не мо­жем ос­та­вать­ся до­лее. Нас ждет боль­шой ди­рижабль. Но мы на­де­ем­ся, что на­ше при­ят­ное зна­комс­тво этим не за­кон­чится. Мы бу­дем из­редка на­вещать вас, нам нуж­но бу­дет мно­го но­вых зве­рей для по­пол­не­ния фи­ли­алов на­шего са­да, ко­торые мы от­кры­ли в Харь­ко­ве, Тиф­ли­се и дру­гих го­родах. А еще луч­ше, ес­ли бы вы по­быва­ли у нас и пос­мотре­ли на­ши чу­деса.

Эль­за пок­ло­нилась.

Ду­гов по­дошел к Эм­ме.

— А вы, фрау, очень мно­го по­теря­ли, что не пош­ли с на­ми на охо­ту. Вы уви­дали бы мно­го чу­дес. — Пос­мотрев на не­бо, где над за­ливом кру­жилось мно­жес­тво птиц, Ду­гов про­дол­жал: — Впро­чем, что­бы воз­награ­дить вас за то, че­го вы не ви­дели на охо­те, я мо­гу по­казать вам од­но «чу­до».

Ду­гов стал смот­реть на птиц.

Они тот­час из­ме­нили свой по­лет, выс­тра­ива­ясь в тре­уголь­ник. В та­ком по­ряд­ке под­ле­тели они к до­му. Тре­уголь­ник прев­ра­тил­ся в круг. Круг все рас­ши­рял­ся и, от­да­ля­ясь, как бы рас­та­ял в воз­ду­хе, сли­ва­ясь с далью.

Эм­ма с вос­хи­щени­ем всплес­ну­ла ру­ками.

— Еще! Еще! — зак­ри­чал маль­чик.

По­ка Ду­гов на про­щанье по­тешал Эм­му и ре­бен­ка, Штир­нер, отой­дя с Эль­зой в сто­рону, го­рячо о чем-то го­ворил с нею. Эль­за сму­щалась, крас­не­ла, но, ви­димо, бы­ла до­воль­на сло­вами Штир­не­ра.

— Ну, нам по­ра! — ска­зал Ду­гов.

Все спус­ти­лись к бе­регу. Ка­чин­ский, Ду­гов и Штир­нер усе­лись в шлюп­ку и взя­лись за вес­ла.

— До сви­дания! — крик­нул Штир­нер, гля­дя на Эль­зу, и взмах­нул вес­ла­ми.

В за­ходя­щих лу­чах сол­нца кап­ли во­ды сте­кали с его ве­сел, как кап­ли крас­но­го хи­ос­ско­го ви­на. Вот шлюп­ка дос­тигла ях­ты, и пу­тешес­твен­ни­ки под­ня­лись на нее. Па­руса на­тяну­лись от по­пут­но­го вет­ра. Гре­мит якор­ная цепь…

— До сви­дания! — еще раз до­нес­лось до Эль­зы. С ях­ты ма­хали плат­ка­ми. Эм­ма, Эль­за и маль­чик ма­хали в от­вет.

У са­мого бор­та выс­тро­ились все ль­вы, по­ложив ла­пы на пе­рила. Шерсть зве­рей в лу­чах за­ката ка­залась зо­лотым ру­ном. Но­вые ар­го­нав­ты от­плы­вали…

Ду­гов пос­мотрел на ль­вов, и все они вдруг за­кива­ли го­лова­ми и за­маха­ли ла­пами, как бы про­ща­ясь с оби­тате­лями ма­лень­ко­го до­мика. Маль­чик и Эм­ма зас­ме­ялись. Улыб­ну­лась и Эль­за, хо­тя ли­цо ее бы­ло грус­тно.

Уже па­руса ях­ты скры­лись вда­ли, сол­нце опус­ти­лось в изум­рудную гладь оке­ана, ко­торая быс­тро по­дер­ги­валась пе­пель­ным от­тенком, а две жен­щи­ны и ре­бенок все еще сто­яли на бе­регу и гля­дели в ту сто­рону, где на по­вер­хнос­ти оке­ана пе­рели­вал­ся след от ях­ты.

— Да, по­жалуй, дей­стви­тель­но нам нуж­но по­ехать ту­да и пос­мотреть все эти чу­деса, — на­конец за­дум­чи­во ска­зала Эль­за.

— Ра­зуме­ет­ся! — жи­во от­ве­тила Эм­ма. — Мы слиш­ком за­сиде­лись здесь!

Эль­за дол­го не мог­ла ус­нуть в эту ночь. А ког­да под ут­ро она зад­ре­мала, то ей ка­залось, что она ус­лы­шала го­лос Люд­ви­га, ко­торый звал ее.

— Да, да, ми­лый Люд­виг! — про­шеп­та­ла она сквозь сон.

Но Эль­за ошиб­лась.

Не Штир­нер, а Штерн ду­мал в это вре­мя о ней.

Штерн си­дел на па­лубе ях­ты, под юж­ным звез­дным не­бом, на низ­ком пле­теном сту­ле, об­ло­котив­шись на го­лову спя­щего ль­ва. Лу­на уже заш­ла, от во­ды тя­нуло пре­дут­ренним све­жим ве­тер­ком, а он все еще не спал и ду­мал о фрау Бек­кер, жи­вущей в оди­ноком до­мике на бе­регу оке­ана.

Мер­ная вол­на ука­чива­ла. Штерн скло­нил го­лову на кос­ма­тую гри­ву ль­ва и не­замет­но ус­нул.

Пер­вый луч сол­нца ос­ве­тил их — че­лове­ка и ль­ва.

Они мир­но спа­ли, да­же не по­доз­ре­вая о тай­ни­ках их под­созна­тель­ной жиз­ни, ку­да си­ла че­лове­чес­кой мыс­ли заг­на­ла все, что бы­ло в них страш­но­го и опас­но­го для ок­ру­жа­ющих.

1

По-не­мец­ки «глюк» — счастье.

Произведения автора

Click here

 89 Всего посещений