Тот клятый год уж много длился лет.
Я иногда сползал с больничной койки –
сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестёр,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле
туда, на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженное ели,
глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал и солнце остывало.
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: деда, погоди.
Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных
голость,
но и в палате слышал Олин голос:
дай руку, деда, деда, погоди…
И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди,
то вижу, как с другого края поля
ко мне несётся маленькая Оля
с истошным криком: «дедааа! погодии…»
И я гожу, я всё ещё гожу
и, кажется, стерплю любую муку,
пока ещё ту крохотную руку
в измученной руке своей держу.
161 Всего посещений