Рассказы детям
Рассказы маленького мальчика
В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом — длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз — я вверх. Я вниз — он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе.
— Э-ге-ге, — говорит папа. — Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем?
— Только потом давай обратно на землю вернемся, — говорю я.
— А куда ж мы денемся? — говорит папа. — Мама нас к обеду ждет.
Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь.
Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил.
— Ой! — говорит папа грустно. — А парашюты мы и забыли…
— Это пустяки, — говорю я. — Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю.
— Ничего себе — снежиночка! Во мне 80 кило, — огорчается папа.
Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Все вокруг голубое! И мы с папой в черных пальто летим сквозь эту голубизну.
А папа говорит:
— Жаль, я свой пестрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать.
И стали мы с папой мечтать, будто мы — вверху, а народ — внизу. Мы шарфом пестрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: «Во дают!..»
Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздается:
— Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планером на посадку!
Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты.
— Нет, — говорит папа, — не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придется летать под номерами.
— Да, — соглашаюсь я. — Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать.
— Второй, второй! — кричит папа вниз. — Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром.
Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу — стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться!
— Ой! — кричит папа. — Я иду колом!
И пошел колом. Ну и я вслед за ним тоже колом.
— Осторожно — земля! — кричит папа.
И — бум!!!
— Вижу! — кричу я.
И бац!!!
Хорошо, что я легкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжелый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и наконец встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может.
— Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, — размышляет папа.
— Лучше сугроб отнесем домой, — предлагаю я. — Чем ты обед будешь есть, без головы-то?
Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась — о-го-го!
— Сейчас придет мама и устроит нам баню, — говорит папа.
А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит:
— Вы моряки, что ли?
— Вот-вот, — говорим мы с папой. — Моряки мы и есть. Морские души!
— Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, — сказала мама.
И сварила нам борщ.
Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно еще в лес пойти или на пляж. Везде — солнце!
Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и… И привет!
Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.
И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке…
— Эх!
И я забираюсь на стену!
Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.
— Ты зачем на стену забрался?! — спрашивает она.
— На солнышке греюсь, — говорю я, открывая глаза.
— Солнце уже на потолке, — говорит мама.
И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.
— В новой рубашке на потолок не лезь, — строго говорит мама. — Перепачкаешься в побелке.
— Ладно, — соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху.
— Тебе не надоело варить яйца в кастрюльке на плите? — спросил я папу.
— Надоело, — честно признался он. — А что ты предлагаешь?
— В Африке яйца пекут под солнцем в раскаленном песке, — говорю я и таинственно улыбаюсь.
— Но у нас же нет песка… — растерялся папа.
— Зато есть раскаленные батареи парового отопления, — подсказываю я.
Тут папа бросается мне на шею, обнимает и кричит:
— Ты Кулибин! Ты Эдисон! Ты станешь великим изобретателем!
Потом мы с папой взяли яйца и стали устраивать их на батарею парового отопления возле окна. Яйца, конечно, не могли лежать спокойно. Они все время скатывались, и нам приходилось ловить их на лету.
— А не прикрутить ли яйца веревками к батарее? — предложил папа.
Мы привязали яйца к батарее и стали ждать, когда они испекутся.
А яйца тоже чего-то ждали и не пеклись.
— Да, — сказал папа через час. — Здесь тебе не Африка.
Мы ушли из дома голодными: папа — на работу, а я — в школу.
Когда мы вернулись домой под вечер, на батарее вместо яиц сидели связанные цыплята.
— Пи-пи-пи… — щебетали они и жались к батарее. Они, наверное, принимали ее за свою маму.
— Вот тебе и Африка! — сказал удивленный папа. — Придется теперь растить цыплят. Не выгонять же их на улицу!
И мы стали растить цыплят.
Только они выросли, только стали настоящими курами — и сразу давай яйца нести!
— Теперь у нас каждый день будет яичница! — радостно говорит нам мама.
— Ну нет! — возражаем мы с папой. — Это батарейные яйца, их надо на батарее выводить.
И снова прикрутили яйца к батарее. А на следующий день из них вылупились маленькие батареи. Ноги у них — цыплячьи, головы — цыплячьи, а туловище — батарейное.
Бегают они, пищат и тепло по квартире распространяют. Скоро у нас дома стало, как в Африке. Еще бы! Ведь кроме трех чугунных батарей в квартире появилось еще восемь куриных.
Когда батарейные цыплята подросли, мы стали их на прогулку выводить. Кругом зима, мороз трещит, прохожие в шубы кутаются, а мы идем в окружении батарейных кур и от жары охаем. Папа — в пижаме, а я в одних трусах.
— Чудо! Чудо! — кричат прохожие простуженными голосами.
А папа говорит:
— И никакого чуда здесь нет! Это мой сын придумал. У него фантазия что надо!
И смотрит на меня с большой отцовской гордостью.
Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.
Мама взглянула в окно на папу и сказала:
— Чего это он там делает?
— Проветривается, — сказал я.
— А по-моему, он простужается, — сказала она. — Сходи за ним и приведи его домой.
Когда я подошел, папа расстегивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.
— Ты чего делаешь? — спросил я.
— Распахиваю душу всему миру, — ответил папа.
От удивления я даже икнул, но папа тут же все объяснил:
— Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону — это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!
— А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! — испугался я.
— Нет! — смело ответил папа. — Дурные мысли меня не коснутся. Вот!
И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.
— Ага! — догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе черных мыслей.
— Ну ладно, — сказал папа. — Я еще посижу тут, на ветру, а ты иди — помоги маме по дому.
Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.
— Ну, что скажешь? — спросила мама, выжимая половую тряпку.
— Жизнь прекрасна!!! — завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.
От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали легкими-легкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.
Однажды после обеда мама сказала:
— Айн кокен драй петух.
— Ого! — сказал папа. — Ты и по-иностранному умеешь!
А я ничего не сказал, потому что очень удивился. Я просто посмотрел на маму с восхищением.
— Айн кокен драй петух, — гордо повторила мама.
— А что это значит в переводе на русский? — вежливо поинтересовался папа.
— Не знаю, — говорит мама. — Немецкий я учила в детстве. Давно это было…
— Научи и нас говорить по-немецки, — попросил я.
И мама научила.
Она научила папу говорить «айн кокен», а меня — «драй петух».
А потом к нам пришли гости. Когда мы сели за стол, папа спросил меня:
— Айн кокен?
— Драй петух! — гордо ответил я.
Гости посмотрели на нас с удивлением, быстро поели и разошлись.
Мама строго сказала нам:
— Это не очень-то вежливо: разговаривать между собой на иностранном языке в присутствии тех, кто этот язык не понимает!
С тех пор мы с папой разговариваем по-немецки только между собой.
— Айн кокен? — спрашивает папа.
— Драй петух! — отвечаю я.
Мы с папой очень хорошо понимаем друг друга.
Когда пришло очередное письмо от папиной родни, мама сказала:
— Твоя родня совсем села нам на шею!
А папа сказал:
— Молчала бы уж! Твои-то родственнички не слезают с этой шеи который год.
А я подумал: «Хорошо еще, что у меня нет родственников, а то бы они сели на шею и маме, и папе, и мне».
— И ни капли тепла в их письмах, — горевала мама. — Сплошные просьбы: достань то, достань это. Они думают, что у нас здесь всё есть.
— Да, — согласился папа. — Они в этом уверены. Однако в письмах моих родственников наряду с просьбами содержится некоторая доля тепла.
— Ну уж! — возмутилась мама. — Если уж и есть какая-то частичка тепла, так это в письмах моей родни.
И они заспорили.
— Да! Нет! Что? А! — кричали они.
Потом папа сказал:
— Есть идея! Сейчас мы измерим теплоту их чувств.
Он притащил термометр и стал прикладывать его к письмам.
— Ага! — кричал он. — Моя тетка Марфа — восемнадцать градусов! А у твоего племяша Шурика всего пятнадцать!
Мама отбирала у него термометр и кричала:
— У! Моя сестренка — двадцать градусов, а у твоего Федюни — семнадцать.
Но тут среди кучи писем им попался затертый конверт. Термометр показал «ноль».
— Ха-ха! — сказал папа. — Наверняка весточка от твоей родни.
Мама развернула письмо и тихо сказала:
— Это написал мне ты, когда мы еще не были женаты. Какие здесь удивительные слова! Но, оказывается, в письме не было тепла ни на грош?!
— Ну что ты! — сказал папа. — Наверно, письмо просто остыло за эти годы…
Тут они оба погрустнели и совсем притихли. Им было уже не до споров. Они сидели на диване раздельно, как два каменных острова в тумане.
Тогда я тоже сел на диван и заполнил пустоту между ними.
С самого утра маминого праздника мы с папой шептались на кухне. Мама еще спала, а мы придумывали праздничную неожиданность.
— Когда я был маленьким, — шептал папа, — подарки для моей мамы я вешал на люстру. Проснется моя мамочка, посмотрит вокруг: ах! — подарок на люстре болтается. Это была радость.
— Давай и мы на люстру цветы с духами прицепим, — шепчу я.
— А не придумать ли нам что-нибудь поинтереснее? — предлагает папа. — Давай рассуждать: сегодня мы всю мамину работу выполнять будем. Ну там, пол подметем, обед сготовим, рубашки постираем… Значит, мы сами сегодня целый день будем для нее подарками! Поэтому я предлагаю взять в руки цветы, духи и самим прицепиться к люстре. Это же сразу двойной подарок получится!
— Ура-а-а… — шепчу я. Мне давно хотелось на люстре покачаться.
Мы с папой взяли веревки, привязались за пояса к люстре и повисли. Висим, висим, а мама все спит. Тогда мы пробудную песню запели:
— Кто висит на люстре нашей?
Это мы висим с папашей!
Мама с постели вскочила, нас на люстре увидела, да как обрадуется:
— Что с вами?! — кричит.
А мы как ногами замотаем, как закричим:
— Па-здра-вля-ем!!!
А люстра от нашего мотанья и крика хрястнула, из потолка вырвалась и вместе с нами на пол рухнула!
Шуму было, конечно, много. Но зато получилась полная праздничная неожиданность, как мы и хотели.
А мама кричит:
— Эй, вы не разбились?
— Нет! — кричим мы из-под обломков. — Не разбились, это люстра разбилась.
— Вот здорово! — кричит мама. — Она мне уже давно надоела. Я вместо нее новую купила, только боялась, что вам не понравится.
— Понравится, понравится! — закричали мы. — Вместо разбитой нам что хочешь понравится.
Тут мы перестали кричать, подарили маме цветы с духами, повесили новую люстру и сели за стол мамин праздник отмечать.
Наша семья живет дружно и весело. Мама шутит над папой, папа шутит над мамой. Они постоянно шутят друг над другом.
Утром папа бреется в ванной, подносит к горлу опасную бритву. А мама выключает свет.
— Ой-ей-ей! — кричит папа. — Ничего не вижу. Где бритва, где горло?
— Ты, оказывается, еще бреешься? — спокойно говорит мама. — Я думала, ты уже на работе.
Она не хочет, чтобы папа опаздывал на работу, поэтому и торопит его.
А когда мама приходит с работы, она стирает папину рубашку и вешает ее на веревку. Чтобы дотянуться до веревки, мама забирается на ванну. Она ходит по узкому краю ванны и балансирует руками.
Папа тихо подкрадывается и выключает свет.
— У-у-у! — кричит мама. — У-у-у! Ничего не вижу. Где веревка, где пол?!
— Елки-палки! — говорит папа. — Еще валандаешься? Я думал, ты уже рубашку на кухне гладишь.
Папа хочет пойти на работу в свежей рубашке и поэтому торопит маму.
За целый день мама и папа устают от шуток. Весь вечер они молчат. Папа смотрит хоккей по телевизору, мама разгадывает кроссворд. Я бегаю вокруг и дергаю их за руки, за ноги. На меня не обращают никакого внимания.
Тогда я тоже начинаю шутить. Как мама и папа я тоже шучу с электричеством. Выхожу на лестничную клетку и выключаю рубильник. Свет в квартире гаснет.
Папа не может смотреть телевизор, мама не может разгадывать кроссворды.
— Ну что ж, — говорит папа. — Раз нечего делать, займемся ребенком.
Мы все вместе садимся на диван, накрываемся одеялом. Мама и папа по очереди рассказывают в темноте сказки. И мне совсем не страшно, а даже наоборот — уютно и тепло.
Вдруг во всей квартире вспыхивает свет и к нам заходит сосед Федулов.
— Я вернул вас к цивилизованной жизни! — говорит Федулов. — Исправил неполадки в электроснабжении.
Федулову дают денег и папа снова садится к телевизору, мама — за кроссворды.
Как я злюсь на Федулова! Но еще сильнее — на старинного ученого Фарадея, который изобрел электричество. Если бы он его не изобретал, то все родители по вечерам сидели бы в темноте и рассказывали сказки своим детям.
Мы с папой сидели у окна и дивились жизни. Была весна.
— Давай напишем художественный рассказ, — неожиданно предложил папа.
— Про что?! — удивился я.
— Хотя бы про это дерево, которое у нас под окном, — сказал папа.
Мы с ним уставились на дерево и стали думать, что бы такое про него написать. А дерево замахало ветвями, как будто хотело сказать нам: «Давай-давай, ребята! Пиши, катай, дуй во всю ивановскую!»
Но тут к дереву подбежал Колька Сыроежкин, хулиган из соседнего подъезда, и повис на ветке.
— Эй! Эй! — завопили мы с папой, высовываясь из окна. — Отойди! Отойди!
— А чего? — спросил Колька, раскачиваясь на ветке.
— Не трогай дерево! Мы про него рассказ пишем!
Колька ахнул, отцепился от ветки и куда-то убежал.
Мы с папой снова уставились на дерево. А оно снова замахало ветвями: «Давай пиши, не теряй времени!»
Но тут из-за угла дома выбежал Колька Сыроежкин и с ним еще пятеро мальчишек с нашего двора. Они окружили дерево и принялись разглядывать его, как сбежавшего из зоопарка жирафа.
Потом один из них крикнул нам с папой:
— А правда, что вы про это дерево рассказ пишете?
— Ну! — сказали мы с папой.
— А что оно — особенное?!
— Еще какое особенное! — отвечаем мы с папой. Ведь мы уже успели полюбить наше дерево.
Тогда мальчишки убежали и вернулись с кольями и проволокой. Скоро вокруг дерева была настоящая загородка. На эту загородку они повесили картонку с надписью: «Дериво пра каторое пишут расказ».
Мы с папой порадовались за наше дерево и пошли обедать. А потом мама поручила нам срочные домашние дела, и мы отложили рассказ о дереве на будущее.
Будущее подошло и промелькнуло очень быстро. Наше дерево уже зацвело как букет: белым и розовым. Потом цветы осыпались и на дереве появились маленькие яблоки. А в конце лета они стали золотыми и красивыми.
— Оказывается, это чудесная яблоня! — сказал папа.
Мы с ним стали дивиться на яблоню, а потом посмотрели вокруг. Вокруг стояли ободранные деревья. Ведь про них мы не писали рассказ, и мальчишки делали с ними все что угодно.
— А давай напишем рассказ про все эти деревья, — предложил я папе. — И тогда у нас под окном будет целый сад.
— Ну что ж, это идея! — обрадовался папа. — Искусство — великая сила…
И мы стали писать рассказ про сад.
— Что-то долго нет отца, — сказала мама и посмотрела на часы. А я не стал смотреть на часы, я знал, что папа скоро придет. Тут в прихожей раздался звонок.
— Ура! — закричал я и побежал открывать дверь.
На пороге стоял цыганский мальчик. Он хотел пить.
Потом пришла цыганская девочка и тоже попросила пить. Потом пить попросила взрослая женщина в разноцветной юбке. Скоро у нас в квартире был целый табор. Они все хотели пить.
А потом они захотели посмотреть нашу квартиру. И пошли гулять по комнатам.
И тогда у нас стали исчезать вещи. Сначала исчезла мамина кофта, потом папины зимние ботинки. А цыганские люди все ходили и ходили.
Мама сидела на диване и плакала. Я бегал по квартире и искал свою тельняшку. Когда я надеваю свою тельняшку, то ничего не боюсь. Но тельняшки нигде не было.
— Я в отчаянии! — сказала мама.
И тут пришел папа. Он долго смотрел на наших гостей и наконец сказал:
— Эх, ма!
И исчез в своей комнате. Скоро он появился с гитарой.
— Дай-дай-дай! — пел папа.
— Дари-дари-дари! — в ответ ему запели цыганские люди.
Они собрались вокруг папы и стали трясти плечами, руками и ногами.
— Жги! — закричал папа и начал прыгать вприсядку.
Вместе с папой запрыгал весь табор.
А мы с мамой сидели на диване и смотрели на них. Откуда-то стали вываливаться наши вещи. Сначала папины зимние ботинки, потом мамина кофта. И, наконец, моя тельняшка.
Пока мы с мамой собирали вещи, папа ушел с табором.
Он пропадал где-то всю ночь. А когда утром папа вернулся, на нем была рваная красная рубаха и облезлые сатиновые шаровары.
— Где же твой новый австралийский костюм? — строго спросила мама.
— Ерунда! Я выучил новую цыганскую песню, — сказал папа.
И спел нам песню.
Мама очистила мне морковку.
— Хрум-хрум-хрум, — начал я.
— Здорово у тебя получается! — позавидовала мама. И очистила морковку себе.
— Хрум-хрум-хрум, — начали мы с мамой.
— Чего это вы тут делаете? — удивился папа, заглянув на кухню.
— Морковку жуем, — говорим мы.
И папа очистил себе морковку. Стали мы жевать втроем.
— Хрум-хрум-хрум!
Тут к нам в дверь постучали.
— Чего вы делаете? — спросила соседка. — У нас в квартире от вас шумно.
— Морковку жуем! — говорим мы.
И соседка присела за стол.
— Хрум! Хрум! Хрум! — хрумкали мы вчетвером.
Потом к нам зачастили соседи по подъезду.
— Чего вы тут творите?! — изумлялись они.
— Морковку жуем! — отвечали мы.
И они по очереди присоединялись к нам.
— Хрум!!!! Хрум!!! Хрум!!! — хрумкали мы все вместе.
У нас с полок стали падать кастрюли. Стол и шкафы ходили ходуном. Оконные рамы хлопали, стекла дребезжали.
Прохожие останавливались возле дома и смотрели на наши окна.
— Эй! Чего вы там затеяли?! — кричали они.
— Морковку жуем! — вопили мы в ответ. — Хрум!!! Хрум!!! Хрум!!!
Во дворе зашумели деревья, тревожно закричали кошки. Еще немного, и мы устроили бы МОРКОВНЫЙ УРАГАН. Да вот только морковка кончилась…
Мы с папой сидели на диване и смотрели телевизор. На экране какой-то дяденька стоял в ящике и о чем-то рассказывал.
Вдруг он исчез!
Папа встал и стукнул кулаком по телевизору. Дяденька появился, отпил воды из стакана и снова исчез.
— Что-то не клеится, — сказал папа. — Надо подумать.
Он стал ходить по комнате: восемь шагов туда, восемь обратно.
Я считал шаги, а папа думал.
— Есть! — сказал папа и ушел в коридор.
Вернулся он с веревкой. Привязал веревку к ножке телевизора и сел на диван.
Теперь, как только дяденька исчезал, папа дергал за веревку. Телевизор трясся, и дяденька тут же появлялся обратно.
Нам с папой было очень интересно. Один раз папа даже позволил мне дернуть за веревку. И у меня получилось!
Но тут пришла мама. Она посмотрела на нас. Потом пощелкала какими-то рычажками, и дяденька перестал исчезать. Он все говорил и говорил.
И тогда мы с папой выключили телевизор и легли спать.
Когда мыши стали ходить по нашему дому пешком, мама сказала:
— Я сомневаюсь в том, что наш кот Лукьян сухопутный!
— А какой же он?! — удивился папа.
— Может быть, он морской котик, — предположила мама.
— Поясни мысль! — сказал папа.
И мама пояснила:
— Если бы он был сухопутным котом, то любил бы мышей. А он без ума от рыбы. Значит, он морской.
Это точно: Лукьян чуял рыбу в любом конце квартиры и несся в этот конец сломя голову. А мышей он не видел в упор. Идет себе по квартире и упирается в мышь… Или наоборот. Идет себе мышь по квартире и упирается в кота… И друг друга они не узнают.
— Что же делать? — спросил я и посмотрел на маму и папу с надеждой. — Может быть, Лукьян все-таки сухопутный?
А папа сказал:
— Сейчас мы устроим ему проверочку!
И тогда мы стали ловить мышей и мазать их рыбьим жиром. Теперь Лукьян чуял мышь в любом конце квартиры. И несся за ней сломя голову.
Мыши сначала боялись Лукьяна и кричали страшными голосами. А кот ловил их, облизывал и отпускал. И мыши привыкли к Лукьяну.
— Мяу! — сказал кот Лукьян как-то раз.
И мыши побежали к нему сломя головы из разных углов дома. А Лукьян стал их облизывать. Просто так, без рыбьего жира. А мама посмотрела на них на всех и сказала:
— Кто бы мог подумать, что эти мыши так любят ласку!
— Кто бы мог подумать, что Лукьян так любит мышей! — сказал папа.
А я обрадовался и закричал:
— Ура! Значит, он сухопутный!
Обычно по праздникам у папы грустное настроение. А тут наступило 23 февраля — праздник всех мужчин.
— Давай поздравим папу, — сказала мама.
— Конечно, — согласился я. — Ведь наш папа — мужчина.
— Постараемся развеселить его, — сказала мама. — Сделаем ему приятное.
Чтобы сделать папе приятное, мы решили поздравить его на танке. Ведь в армии папа был танкистом. Ему будет приятно вспомнить прошлое.
Танк мы устроили в большой картонной коробке из-под шкафа. Дно у коробки оторвали, а спереди просунули швабру.
— Это будет дуло, — сказала мама и засмеялась.
— А ещё у современных танков скоро будут захваты, — сказал я. — Как у роботов. Этими захватами можно расчищать завалы на пути.
— Как знаешь, — говорит мама. — В этом деле вы с папой разбираетесь лучше меня.
Захват мы сделали из палки с рогатиной на конце. С этой палкой папа ходит по грибы.
Потом мы с мамой сели в танк и поехали в комнату, где спал папа.
— Дыр-дыр-дыр, — гудели мы, но папа не просыпался.
— Бых! Бах! — стреляли из пушки. А папа всё спал.
— Придётся применить захват, — сказала мама и ткнула в папу рогатой палкой.
Папе, наверно, снился какой-то страшный сон. Поэтому он подскочил на кровати, как ужаленный.
— А-а-а! — закричал папа спросонья.
Он не стал бы кричать, если бы узнал нас. Но мы с мамой сидели в коробке. И папа, конечно, нас не узнал. Он начал швыряться в нас подушками.
— Гранатами забрасывает, — сказала мама. — Давай газовую атаку!
У нас в танке был баллончик с жидкостью от мух. Из него я дал газовую атаку.
Папа выкатил глаза и раскрыл рот. Потом он прыгнул с кровати на стол, со стола на пол. И убежал из комнаты.
— Кажется, мы немного переборщили, — огорчилась мама. — Противник оказался морально не подготовлен.
— Ведь мы хотели, чтоб всё было по-настоящему, — сказал я.
Мы вылезли из танка и пошли разыскивать противника. Папы нигде не было. Только из-под двери в ванной виднелся свет.
— Эй! Это мы, — говорит мама через дверь. — Так что сдавайся!
И я тоже кричу:
— Сдавайся! Ты окружён!
Папа услышал наши голоса и выглянул из ванной.
— А, это вы, — сказал он.
Вид у него был неважный.
— Поздравляем тебя с праздником, — сказала мама. И протянула папе подарок — новую бритву. — Сюрприз с пробуждением. Ты не обижайся. Праздник есть праздник!
Папа не очень обижался.
Он только долго молчал.
Потом он пил чай и грустно приговаривал: «Праздник есть праздник… Праздник есть праздник…»
По праздникам у папы всегда грустное настроение.
1,018 Всего посещений