В расписных санях, ковром покрытых,
Нараспашку, в бурке боевой,
Казимир, круль польский, мчится в
Краков
С молодой, веселою женой.
К ночи он домой спешит с охоты;
Позвонки бренчат на хомутах;
Впереди, на всем скаку, не видно,
Кто трубит, вздымая снежный прах;
Позади в санях несется свита…
Ясный месяц выглянул едва…
Из саней торчат собачьи морды,
Свесилась оленья голова…
Казимир на пир спешит с охоты;
В новом замке ждут его давно
Воеводы, шляхта, краковянки,
Музыка, и танцы, и вино.
Но не в духе круль: насупил брови,
На морозе дышит горячо.
Королева с ласкою склонялась
На его могучее плечо.
«Что с тобою, государь мой?! друг мой?
У тебя такой сердитый вид…
Или ты охотой недоволен?
Или мною?- на меня сердит?..»
«Хороши мы!- молвил он с досадой.-
Хороши мы! Голодает край,
Хлопы мрут,- а мы и не слыхали,
Что у нас в краю неурожай!..
Погляди-ка, едет ли за нами
Тот гусляр, что встретили мы там…
Пусть-ка он споет магнатам нашим
То, что спьяна пел он лесникам…»
Мчатся кони, резче раздается
Звук рогов и топот,- и встает
Над заснувшим Краковом зубчатой
Башни тень, с огнями у ворот.
2
В замке светят фонари и лампы,
Музыка и пир идет горой.
Казимир сидит в полукафтанье,
Подпирает бороду рукой.
Борода вперед выходит клином,
Волосы подстрижены в кружок.
Перед ним с вином стоит на блюде
В золотой оправе турий рог;
Позади — в чешуйчатых кольчугах
Стражников колеблющийся строй
Над его бровями дума бродит,
Точно тень от тучи грозовой.
Утомилась пляской королева,
Дышит зноем молодая грудь,
Пышут щеки, светится улыбка:
«Государь мой, веселее будь!..
Гусляра вели позвать, покуда
Гости не успели задремать».
И к гостям идет она, и гости
— Гусляра,- кричат,-скорей позвать!
3
Стихли трубы, бубны и цимбалы;
И, венгерским жажду утоля,
Чинно сели под столбами залы
Воеводы, гости короля.
А у ног хозяйки-королевы,
Не на табуретах и скамьях,
На ступеньках трона сели панны,
С розовой усмешкой на устах.
Ждут,- и вот на праздник королевский
Сквозь толпу идет, как на базар,
В серой свитке, в обуви ремянной,
Из народа вызванный гусляр,
От него надворной веет стужей,
Искры снега тают в волосах,
И как тень лежит румянец сизый
На его обветренных щеках.
Низко перед царственной четою
Преклонясь косматой головой,
На ремнях повиснувшие гусли
Поддержал он левою рукой,
Правую подобострастно к сердцу
Он прижал, отдав поклон гостям.
«Начинай!» — и дрогнувшие пальцы
Звонко пробежали по струнам.
Подмигнул король своей супруге,
Гости брови подняли: гусляр
Затянул про славные походы
На соседей, немцев и татар…
Не успел он кончить этой песни —
Крики «Vivat!» огласили зал;
Только круль махнул рукой, нахмурясь:
Дескать, песни эти я слыхал!
«Пой другую!» — и, потупив очи,
Прославлять стал молодой певец
Молодость и чары королевы
И любовь — щедрот ее венец.
Не успел он кончить этой песни —
Крики «Vivat» огласили зал;
Только круль сердито сдвинул брови:
Дескать, песни эти я слыхал!
«Каждый шляхтич,- молвил он,- поет их
На ухо возлюбленной своей;
Спой мне песню ту, что пел ты в хате
Лесника,- та будет поновей…
Да не бойся!» —
Но гусляр, как будто
К пытке присужденный, побледнел…
И, как пленник, дико озираясь,
Заунывным голосом запел:
«Ох, вы хлопы, ой, вы божьи люди!
Не враги трубят в победный рог,
По пустым полям шагает голод
И кого ни встретит — валит с ног.
Продает за пуд муки корову,
Продает последнего конька.
Ой, не плачь, родная, по ребенке!
Грудь твоя давно без молока.
Ой, не плачь ты, хлопец, по дивчине!
По весне авось помрешь и ты…
Уж растут, должно быть к урожаю,
На кладбищах новые кресты…
Уж на хлеб, должно быть к урожаю,
Цены, что ни день, растут, растут.
Только паны потирают руки —
Выгодно свой хлебец продают».
Не успел он кончить этой песни:
«Правда ли?» — вдруг вскрикнул Казимир
И привстал, и в гневе, весь багровый,
Озирает онемевший пир.
Поднялись, дрожат, бледнеют гости.
«Что же вы не славите певца?!
Божья правда шла с ним из народа
И дошла до нашего лица…
Завтра же, в подрыв корысти вашей,
Я мои амбары отопру…
Вы… лжецы! глядите: я, король ваш,
Кланяюсь, за правду, гусляру…»
И, певцу поклон отвесив, вышел
Казимир,- и пир его притих…
«Хлопский круль!» — в сенях бормочут
паны…
«Хлопский круль!» — лепечут жены их.
Онемел гусляр, поник, не слышит
Ни угроз, ни ропота кругом…
Гнев Великого велик был, страшен —
И отраден, как в засуху гром!
Click here
168 Всего посещений