Стихотворение в прозе
То было в зеленом, веселом лесу.
Для наших свиданий мы {Далее было начато: вы<брали?>} нашли далекий, укромный уголок. {Далее было: Полого спускался глубокий овраг} По пологому скату {Вместо: пологому скату было: пологим скатам} глубокого оврага, покрытому {Было: покрытым} высокой густою травой и пестревшему {Было: пестревшим} яркими красками цветов, были разбросаны небольшими группами {Далее было начато: высок<ие>} старые, но стройные березы, шершавые и серые снизу, но к верху белевшие снежной девственной чистотой. По другую сторону оврага, через ручей, на высокой, почти отвесной горе поднимался густой, темный лес, казавшийся нашим молодым глазам непроходимым и бесконечным. «Что там за этим лесом?» — нередко думали мы и в нашем воображении проносились картины полей с волнующейся рожью, лесов, блестящих как серебро {блестящих как серебро вписано.} рек и далеких шумных городов.
Никто не должен был знать о наших встречах. Как алмаз драгоценный, таили мы нашу любовь, первую, чистую любовь. Не знали мы, что {Далее было: давно уже выдали наш<у?>} против воли сияющие глаза, внезапный горячий румянец, беспричинный смех и странная задумчивость давно уже выдали нас людям, с улыбкой смотревшим на нас и со вздохом сожаления согревавшим свое старое сердце у молодого огня. Вечером я {Далее было начато: про<щался>} холодно прощался с ней, любуясь про себя ее суровым личиком и потупленными глазами, над которыми, как две черные змейки, легли красивые {Было: тонкие} брови, — а утром, как стрела, пущенная из лука могучей рукой, я летел на место свидания. Далеко, дальше чем нужно обходя дачи, скрываясь за деревьями, невольно вспоминая то не особенно давнее {Было: далекое} прошлое, когда я был великим вождем краснокожих, по прозвищу Кожаный Чулок, я то припадал на землю, еле сдерживая в груди трепетно бьющееся сердце, то, закрыв глаза, грудью продирался сквозь осинник, частый, как гребешок, спугивая птиц, пугаясь сам от шума своих шагов и с подозрительным видом оглядываясь вокруг {Было: кругом}.
(л. 2) Вот и конец проклятому осиннику. Тихонечко, сдерживая дыхание, подползал {Было: подползая} к опушке и, скрытый частой зеленью, смотрю на знакомое место под тремя сестрами-березами. Она уже пришла и сидит, положив на колена книгу. Я готов поручиться всем для меня святым, что книга лежит вверх ногами. Вот медленно поворачиваемся) наклоненная головка, как бы склонившаяся под тяжестью густых и пышных волос, — и яркие, лучистые, глубокие и загадочные как море глаза обращаются в мою сторону. В них видно ожидание, в них таится вопрос…
— О радость, о жизнь моя! Здесь я, здесь!
Еще минута — и в безмолвном, продолжительном поцелуе сливаются наши уста, и только радостный шепот листвы нарушает благоговейную тишину, царящую в храме природы.
Однажды мы встретились после нескольких дней невольной разлуки. Никогда не видал я такого зеленого, веселого леса. Все смеялось и радовалось вокруг {Было: кругом} нас. Глубокое {Было: Г<о>лубое}, бездонное голубое небо как бы прижимало к себе томную красавицу-землю. От нагретой травы поднимались одуряющие испарения и кружили голову.
— Я думала, ты не придешь, — говорила она, смотря мне в глаза своим влажным взором и как будто чего-то ища в них. — Ты так сухо простился со мной…
— Но ведь нам нужно же…
— Знаю, милый {милый вписано.}. Но только ты… не притворяйся так похоже на правду, а то я думаю, что ты меня не любишь. Ведь ты любишь?
Люблю ли я? Разве ты не видишь моих глаз? Я вырву их, если в них нет того огня, который сжигает меня. Положи руку на мое сердце, послушай, как трепетно оно {оно вписано.} бьется любовью {Далее было: оно}. Я растопчу его, если оно перестанет любить тебя.
И лились наши речи, бессвязные, торопливые. Напрасно какая-то пичужка, сидя на ветке над нами {Далее было: а. с горькой иронией б. и склонив на бок (вписано и зачеркнуто)} и склонив на бок головку, с горькой иронией посматривала на нас, как бы говоря, что она до сих пор была лучшего мнения о людях, — что нам до иронии, что нам до людей! Охваченный страстным порывом, я прижал к себе (л. 3) ее горячее, стройное тело. Перед самыми {самыми вписано.} моими глазами была ее розовая, пылающая щечка — а за нею {Было: ней} расстилался и красовался {и красовался вписано.} на солнце {Далее было: красовался} зеленый, веселый лес.
Три раза уже наступала пора идти домой, и при четвертом разе мы пошли. Хотя было опасно провожать ее, но сразу мы расстаться не могли и прощальным долгим поцелуем менялись обыкновенно уже почти в виду дач. Я шел, обнимая ее за талию и ничего не видя вокруг себя, когда она вдруг остановилась и, вырвавшись из моих объятий, прошептала испуганно:
— Там кто-то стоит.
Впереди в нескольких десятках шагов виднелась смутно фигура неподвижно {неподвижно вписано.} стоящего человека. Он не трогался с места и мы, весело переглянувшись и приняв усиленно скромный вид, пошли по направлению к нему. Ближе… Да, это мужик…
Но что это? Боже мой, что это?!
С пронзительным криком моя подруга бросилась бежать, я же {же вписано.}, как окаменелый, стоял и чувствовал, как волосы шевелятся на моей голове и холодная дрожь пробегает по телу. В трех шагах против меня неподвижно висел удавленник, почти касаясь босыми ногами травы. Неестественно вытянувшееся худое {худое вписано.} тело; полуоткрытые стеклянные глаза, со странной суровостью не то насмешкой устремленные на меня. Почти потерявший сознание того, что я делаю, я бросился к трупу и начал дергать веревку, на которой он висел. Но веревка была крепка и не подавалась моим усилиям. Тело кружилось и било меня. Подпрыгнув, я схватил за веревку выше его головы — на секунду моя щека прикоснулась к обледенелой щеке — и оба мы грохнули на землю. Не знаю, сколько времени стоял я над трупом, не отрывая глаз от его обезображенного лица; не слыхал я, как пришли люди, унесли его и увели меня. Я шел, куда шли все, спотыкался и,— кажется, рассказывал, как мы нашли его. Откуда-то издалека доносились до меня сбивчивые, шумные и тихие разговор<ы>. Его звали Софроном Кобылкиным, и он раньше был мужиком из соседней деревни, (л. 4) У него была большая семья, для которой не хватало хлеба, и он удавился. Так говорили окружающие. Яркие пятна солнечного света играли на зеленой листве и временами {Было начато: ми<нутами?>} попадали и выхватили <так!> из тени белую рубаху того, что впереди нас несли на сложенных сучьях.
— Зачем это? Зачем! — спрашивал кто-то и плакал.
Кажется, это был я.
С нею я увиделся долго, долго спустя. Мы немного поговорили и разошлись, потому что нам неприятно было смотреть друг на друга. До сих <пор> щека моя хранит впечатление прикосновения другой холодной щеки.
То было в зеленом, печальном лесу.
Леонид Андреев Произведения
Click here
173 Всего посещений