Баллада об отречении. Александр Твардовский .

Но не хотели мать с отцом
Беде тотчас поверить,
И сына встретили вдвоем
Они у самой двери.
Его доверчиво обнял
Отец, что сам когда–то
Три года с немцем воевал
И добрым был солдатом;
Навстречу гостю мать бежит:
– Сынок, сынок родимый…–
Но сын за стол засесть спешит
И смотрит как–то мимо.
Беда вступила на порог,
И нет родным покоя.
– Как на войне дела, сынок?–
А сын махнул рукою.

А сын сидит с набитым ртом
И сам спешит признаться,
Что ради матери с отцом
Решил в живых остаться.

Родные поняли не вдруг,
Но сердце их заныло.
И край передника из рук
Старуха уронила.

Отец себя не превозмог,
Поникнул головою.
– Ну что ж, выходит так, сынок,
Ты убежал из боя? ..–
И замолчал отец–солдат,
Сидит, согнувши спину,
И грустный свой отводит взгляд
От глаз родного сына.

Тогда глядит с надеждой сын
На материн передник.
– Ведь у тебя я, мать, один –
И первый, и последний.–
Но мать, поставив щи на стол,
Лишь дрогнула плечами.
И показалось, день прошел,
А может год, в молчанье.

И праздник встречи навсегда
Как будто канул в омут.
И в дом пришедшая беда
Уже была, как дома.
Не та беда, что без вреда
Для совести и чести,
А та, нещадная, когда
Позор и горе вместе.

Такая боль, такой позор,
Такое злое горе,
Что словно мгла на весь твой двор
И на твое подворье,
На всю родню твою вокруг,
На прадеда и деда,
На внука, если будет внук,
На друга и соседа…

И вот поднялся, тих и строг
В своей большой кручине,
Отец–солдат:– Так вот, сынок,
Не сын ты мне отныне.
Не мог мой сын, – на том стою,
Не мог забыть присягу,
Покинуть Родину в бою,
Притти домой бродягой.

Не мог мой сын, как я не мог,
Забыть про честь солдата,
Хоть защищали мы, сынок,
Не то, что вы. Куда там!
И ты теперь оставь мой дом,
Ищи отца другого.
А не уйдешь, так мы уйдем
Из–под родного крова.

Не плачь, жена. Тому так быть.
Был сын – и нету сына,
Легко растить, легко любить.
Трудней из сердца вынуть…–
И что–то молвил он еще
И смолк. И, подняв руку,
Тихонько тронул за плечо
Жену свою, старуху.

Как будто ей хотел сказать:
– Я все, голубка, знаю.
Тебе еще больней: ты – мать,
Но я с тобой, родная.
Пускай наказаны судьбой, –
Не век скрипеть телеге,
Не так нам долго жить с тобой,
Но честь живет вовеки…–

А гость, качнувшись, за порог
Шагнул, нащупал выход.
Вот, думал, крикнут: «Сын, сынок!
Вернись!» Но было тихо.
И, как хмельной, держась за тын,
Прошел он мимо клети.
И вот теперь он был один,
Один на белом свете.

Один, не принятый в семье,
Что отреклась от сына,
Один на всей большой земле,
Что двадцать лет носила.
И от того, как шла тропа,
В задворках пропадая,
Как под ногой его трава
Сгибалась молодая;

И от того, как свеж и чист
Сиял весь мир окольный,
И трепетал неполный лист –
Весенний, – было больно.
И, посмотрев вокруг, вокруг
Глазами не своими,
Кравцов Иван, – назвал он вслух
Свое как будто имя.

И прислонился головой
К стволу березы белой.
– А что ж ты, что ж ты над собой,
Кравцов Иван, наделал?
Дошел до самого конца,
Худая песня спета.
Ни в дом родимого отца
Тебе дороги нету,

Ни к сердцу матери родной,
Поникшей под ударом.
И кары нет тебе иной,
Помимо смертной кары.
Иди, беги, спеши туда,
Откуда шел без чести,
И не прощенья, а суда
Себе проси на месте.

И на глазах друзей–бойцов,
К тебе презренья полных,
Тот приговор, Иван Кравцов,
Ты выслушай безмолвно.
Как честь, прими тот приговор.
И стой, и будь, как воин,
Хотя б в тот миг, как залп в упор
Покончит счет с тобою.

А может быть, еще тот суд
Свой приговор отложит,
И вновь ружье тебе дадут,
Доверят вновь. Быть может…

1942

Главная
Поэзия XX века
Русская поэзия